31 мар. 2015 г.

Griffin Theatre Company: “В Галааде есть бальзам” (“Balm in Gilead”)



Новая премьера Griffin Theatre Company - спектакль “В Галааде есть бальзам” по одноименной пьесе классика американской драматургии, лауреата Пулитцеровской премии Лэндфорда Уилсона (1937-2011). Он родился в городке Ливан (штат Миссури), год работал на авиационном заводе, пять лет - художником в рекламном агентстве Чикаго. В 1962 году обосновался в Нью-Йорке и стал писать пьесы. Сначала - маленькие, в форме скетчей, потом перешел на “крупную форму”. “В Галааде есть бальзам” - первая из таких “крупных” пьес Уилсона. Название пьесы взято из Библии. Галаад - часть царства Израильского, страна богатая и плодородная. В книге Песня Песней говорится о многочисленных стадах коз, сходящих с горы Галаадской, в книге Иеремии - о целительном бальзаме, которым славилась земля галаадская. Отсюда - библейский вопрос: Разве нет бальзама в Галааде? Разве нет там врача? Отчего же нет исцеления дщери народа моего?”

 
Время действия спектакля - 1964 год. Место действия - ночное нью-йоркское кафе в восточной части Манхеттена. Циничный торговец наркотиками и наивный мечтатель, впервые приехавший в Нью-Йорк, наркоманы и студенты, аферисты всех мастей, проститутки... - все заходят выпить и поговорить. Разговоры завсегдатаев и случайных посетителей - таково содержание пьесы и спектакля.

 
Премьера спектакля по пьесе “В Галааде есть бальзам” состоялась в 1965 году в знаменитом нью-йоркском театре “La Mama” и положила начало многолетнему сотрудничеству автора с режиссером Маршалом Мейсоном.

 
В бывшем Советском Союзе драматургия Лэндфорда Уилсона была практически неизвестна, а вот в Америке его пьесы всегда пользовались успехом как у критиков, так и у зрителей. Уверен, не будет исключением и новый спектакль Griffin Theatre.

 
Режиссер-постановщик чикагского спектакля - член труппы театра Джонатан Берри. В спектакле участвуют двадцать семь актеров и музыкантов. В главных ролях: Джафет Балабан (Джо), Эшли Латроп (Дарлен), Эчака Агба (Бонни), Сид Блеквелл (Анн).


Третий раз в своей истории Griffin Theatre Company обращается к творчеству Лэндфорда Уилсона. В 1990 году в театре поставили спектакль “Балтимор” (“The Hot L Baltimore”), в 2003 – “Пятое июля” (“Fifth of July”).

В связи с двадцатипятилетием со дня образования в прошлом году Griffin Theatre получил специальную премию “Джефф”-2014 за достижения в театральной области. Этим сезоном театр открывает свое третье десятилетие.

Nota bene! Спектакль “В Галааде есть бальзам” идет до 19 апреля в помещении The Den Theatre по адресу: 1329-1333 North Milwaukee Avenue, Chicago, IL 60622. Предоставляются скидки для студентов и групп от десяти человек и больше. Заказ билетов - на сайте www.griffintheatre.com. Там же вы найдете подробную информацию об истории создания театра.

Фотографии к статье:
Фото 1. ЛОГО Griffin Theatre Company
Фото 2-5. Сцены из спектакля "В Галааде есть бальзам". Фото - Майкл Бросилоу
Фото 6. Постер к спектаклю "В Галааде есть бальзам"

29 мар. 2015 г.

Иван Толстой: “История – высшая современность!” Интервью перед встречей в Чикаго



12 апреля в Чикагском Русском литературном салоне Аллы Дехтяр состоится встреча с Иваном Толстым.

Краткая биографическая справка. Иван Никитич Толстой. Внук Алексея Толстого и поэта-переводчика Михаила Лозинского (по материнской линии), сын Н.А.Толстого, брат писательницы Татьяны Толстой. Историк литературы, эссеист, радиожурналист, сценарист, телеведущий. Выпускник филологического факультета ЛГУ (ныне - СпбГУ). Работал экскурсоводом, учителем русского языка и литературы, преподавателем в университетах, редактором. Автор книг “Курсив эпохи: Литературные заметки” (1993), “Отмытый роман Пастернака: Доктор Живаго между КГБ и ЦРУ”, более пятисот статей, рецензий, обзоров. С 1995 года - штатный сотрудник Радио Свобода. С 2011 года - автор и ведущий программы “Исторические путешествия Ивана Толстого” на канале “Культура” (Россия). Живет в Праге.

Сфера деятельности и интересы Ивана Никитича Толстого столь многогранны, что в начале нашей беседы я задал ему вопрос, кем он сам считает себя в первую очередь. Его ответ был неожиданным:

-        Читателем, сидящим в кресле с книжкой или компьютером. Лучше - с книжкой. “Вчера читала я, - Тургенев меня опять зачаровал...” Меня “зачаровывают” вещи в истории культуры, я люблю о них думать. Рассказы пришли позднее. Я никогда этим не занимался, а тут вдруг ближе к пятидесяти что-то во мне проснулось. Сперва рассказываешь своим детям, потом – внукам, потом - другим людям, потом это входит в привычку. Этим я и занимаюсь. Такой мечтатель-рассказчик...

 
-        Вы замечательно рассказываете истории - ярко, живо, образно. Слушая вас, иногда кажется, что вся история литературы - это сплошной праздник, полный радостных открытий, неожиданностей, сюрпризов. Вы рассказываете истории, опираясь исключительно на факты, или все-таки слегка приукрашиваете, “разукрашиваете” их?

-        Я никогда ничего не выдумываю. В основе всегда факты и ничего, кроме фактов. Но эти факты нужно уметь соединить в историю, сделать такую “икебану”, которую до тебя никто не делал. Люди пропускают мимо ушей то, что они слышат, забывают то, что прочитали, люди не умеют сопоставлять. При сопоставлении и случается искра. Конечно, когда между фактами пропасть, я некоторые вещи додумываю. Но ведь каждый из нас занимается этим. Почему это случилось? Какая связь между событиями? Единственная моя задача: сделать историко-культурный рассказ увлекательным, чтобы его было интересно слушать двадцать шесть минут - столько времени длится моя программа на “Культуре”. Это ужасно трудно. Мы все помним лекции в университете. Нас хватало минут на пятнадцать. А потом смотришь, кто пришел в аудиторию, где девушки симпатичные, начинаешь отвлекаться, в морской бой играть, и так далее...


“Все равно что родиться пуделем”


-        Иван Никитич, может быть, это прозвучит глупо, но я не представляю, как жить человеку с фамилией Толстой? Как пришло к вам осознание, что вы – из того самого знаменитого графского рода Толстых?

-        Не пришло это осознание. Это данность. Все равно что родиться пуделем. В подростковом возрасте это немного смущало. Люди оборачиваются, когда ты произносишь свою фамилию или когда кто-то тебя окликает. Это неприятно, все равно, что одноглазому говорят: “Эй, одноглазый, пойди сюда”... Зачем мне тыкают, что я одноглазый?.. Приехал я как-то в маленькую гостиницу в городе Лидсе, Англия. Назвал фамилию. Хозяин-пакистанец - в ту же “степь”: “С такой фамилией, наверное, кое-что знаешь...”. (Иван Никитич смешно пародирует пакистанский акцент английского языка. - Прим. автора.)

-        А как же чувство гордости?

-        Я очень рационально и совершенно холодно отношусь к этому. Конечно, меня немного забавляет, что Толстыми можно выложить русскую историю, поставив их если не в линию, то какой-то фигурой. Там будут и герои, и злодеи, и люди великие, и негодяи, тутти кванти – кто угодно. Но чтобы специально этим гордиться – нет. Я вообще историей своего рода заинтересовался очень поздно, к сорока годам. Много вранья на тему Толстых, особенно что касается моего дедушки Алексея Николаевича.


-        Как поменялось ваше отношение к нему?

-        Я его иначе как пресловутым не называл. Окружающая советская жизнь навязывала его. Это крайне неприятно. Вы приходили в школу, а в классе по литературе висел дедушкин портрет рядом с нерукопожатными Шолоховым и Максимом Горьким. Чем тут гордиться? А потом я увидел, что и у тех людей, которые отрицают Алексея Толстого, в значительной степени “рыльце в пушку”. Кто судьи? Что вы знаете о нем и его эпохе? Почему к нему вы подходите с одним аршином, а, скажем, к Илье Эренбургу – с другим? Чем отличались функции Толстого и Эренбурга при нашем полицейском государстве? Все это очень интересные вопросы. Когда ты начинаешь в это вникать, получается двойная бухгалтерия... Меньше всего во мне можно найти адвоката Алексея Толстого, но вокруг его личности столько непрочитанного и недосказанного...

-        Никто не ставит под сомнение его литературный талант. В основном, говорят об одной стороне вопроса - его взаимоотношениях с властью.

-        Как будто этим все ограничивается! Он был талантливым, одаренным человеком, по-своему хорошим писателем... Все нужно изучать комплексно. В Москве сейчас проходят конференции по творчеству Алексея Николаевича. Я стараюсь на них присутствовать. У меня всегда есть свой доклад по какой-то теме, и каждый раз оказывается, что этой темой не занимались, а если занимались, то рассказали только полтора процента. Идешь в архив, открываешь старые газеты и находишь ответы на массу интересных вопросов, которые филологи-литературоведы так и не нашли... Я не специалист по Алексею Толстому. Он меня стал интересовать через историю эмиграции. Его нужно изучать со всем хорошим и со всем дурным и отвратительным, ибо он – один из создателей советской идеологии. Я это никогда не забываю. Когда меня многие, в том числе мои родственники, упрекают – “Чего ты на дедушку-то наговариваешь?” – у меня на это один ответ. Я ко всем стараюсь подходить взвешенно. Неважно, он мой дедушка или нет. Да, он много сделал интересного и полезного и очень много отвратительного и ужасного. Уважение к памяти человека не должно подменять уважения к себе как к исследователю. Никто не родственник никому. Если ты просто родственник - посиди в соседней комнате, а мы тут займемся наукой и исследованиями.

-        Вы писали, что ваша бабушка была тем человеком, который удерживал Алексея Николаевича от неблаговидных поступков...

-        Да, это так. Одной из причин их развода были нравственные требования бабушки Натальи Васильевны Крандиевской ЗАСТУПАТЬСЯ за гонимых, арестованных людей. После 1934 года, когда запахло керосином, после убийства Кирова и высылки дворян из Ленинграда Алексей Николаевич стал очень раздражительным. Он обрывал ее, говоря: “Меня просят больше эту тему не поднимать”. Он ведь разговаривал и с Ягодой, и в Ленинградском НКВД, защищая тех или иных людей. “Ты можешь понять, - кричал он на бабушку, - что от меня не хотят больше слышать подобные разговоры и получать соответствующие записки? Со мной перестают встречаться высшие чины. Партия и ее разящий меч лучше знают, кого арестовывать, а кого - нет.” Тот, кто в этом вопросе одной черной краской мажет Алексея Толстого, просто плохо понимает реалии эпохи и не знает, кого он спас. Есть целый ряд фигур – о некоторых не знает никто, – которые обязаны ему жизнью. Я говорю это на основе моих встреч с ними и их потомками. Я храню эти истории.

-        Из этих историй получилась бы замечательная книга!

-        Рано или поздно она появится. Я уже придумал какие-то ходы, “сетка” уже получается, какие-то главы я все время заполняю материалом. Я сперва думал, что это должна быть книга для моего потомства. Старая, известная шутка: для того, чтобы познать какой-то предмет, надо его начать преподавать. Рассказываешь что-нибудь детям и понимаешь, что ты сам в семейных историях разбираешься плохо. И понеслось! А когда работаешь в архиве и внимательно читаешь документы и даже просто печатные материалы, много чего “вылезает”... Тот, кто копает канаву, доходит до глубин. Ты понимаешь, что родители либо не знали этого, либо привирали, что-то скрывали, что-то - поворачивали выгодной стороной. Как всегда – пыль под диван! А у меня нет пиетета перед дедушкой. Не потому, что я его не знал (я родился через тринадцать лет после его смерти), а потому, что согласен с Владиславом Ходасевичем, который говорил: “Истина не может быть низкой. Нет ничего выше истины”. Истина так прекрасна, что не требует оправданий...

“От Пушкина до Довлатова”


-        Много времени вы тратите на работу в архивах, в том числе - американских. Какие открытия нас ждут? Много ли еще есть неизвестного, неопубликованного?

-        Если бы я сейчас сидел в той комнате, в которой можно было бы визуально ответить на ваш вопрос, я бы вам показал, что такое неопубликованные архивы. Наверно, около сорока телевизионных коробок архивов! Разумеется, не оригиналы – копии, хотя у меня есть и оригиналы. Мне люди отдавали свои семейные архивы. Никакой жизни не хватит, чтобы все разобрать. Я мечтаю выйти на пенсию и заняться этим двадцать четыре часа в сутки. Разбор архива – это такая сладость, это открытие маленьких вселенных ЕЖЕСЕКУНДНО!

-        Какой период в истории вас интересует? Эмиграция, двадцатые-тридцатые годы XX века..?

-        Не только. Меня интересуют и шаги назад в пушкинское время. Собственных находок в пушкинской эпохе очень мало – можно на пальцах одной руки перечесть, - но мне был подарен архив моего двоюродного дедушки Григория Леонидовича Лозинского, брата родного дедушки Михаила Леонидовича Лозинского, переводчика Данте, Шекспира, Мольера, “Кармен” Мериме... В августе 1921 года, опасаясь ареста по делу Гумилева, Григорий с мамой – моей прабабушкой Анной Ивановной Лозинской - эмигрировал. Они оба похоронены на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем. На моем письменном столе стоит фотография этой могилы... В двадцатые-тридцатые годы Григорий был секретарем Пушкинского общества в Париже. Председателем общества был Бунин, членами – Милюков, Ходасевич, Лифарь. У Григория сохранилось множество документов о работе Пушкинского общества и переписка с пушкинистами. А пушкинисты тогда были первостатейные: Владислав Ходасевич – я уже публиковал его письмо Лозинскому на пушкинскую тему, Модест Гофман и многие-многие другие. Совершенно божественный архив Григория двадцать лет назад был подарен мне моей двоюродной тетей – его дочерью. Это пушкинская эпоха и пушкинский след в истории русской эмиграции. Я с удовольствием буду этим заниматься... В сфере моих интересов - Серебряный век, двадцатые-тридцатые годы эмиграции, исключительно интересное время военной поры, Холодная война - время возникновения Радио Свобода, почти не прочитанное десятилетие между окончанием Второй мировой войны и XX съездом КПСС, когда все изменилось не только в Советском Союзе, но и в отношении Запада к Советскому Союзу... Вот тут я могу сказать, что я действительно счастливый владелец массы документов, писем, архивов. Двадцать пять лет я занимаюсь этим периодом, ищу, нахожу, изучаю... Сейчас я еду в Америку для того, чтобы продолжить свои поиски в четырех архивах. Моя верхняя временная граница - Довлатов.


-        Это уже совсем близко от нас.

-        Я собирал материалы по Довлатову. У меня есть свой комплект газет “Новый американец”, около тридцати интервью с людьми, которые вместе с ним ее делали, множество свидетельств и документов. Я буду писать об истории создания газеты. Четырнадцать лет я работал с Петром Вайлем - он был ответственным секретарем “Нового американца”. Мы с ним изучали историю газеты, читали вместе материалы, он комментировал, я записывал... Интересная может получиться работа... Суммируя длинный ответ, скажу, что меня интересует время от Пушкина до Довлатова. Дожить бы, дожить бы... (Смеется.)

“Радио Свобода – огромный кусок моей жизни”


-        Несколько раз в нашей беседе уже всплывала тема радио. Расскажите, пожалуйста, как вам работается на “Свободе”? Во время перестройки, когда обо всем стало можно говорить на родине, казалось, что “Свобода” уже не нужна. А сейчас опять, кажется, происходит всплеск интереса к радиостанции?

-        Это началось уже довольно давно. Условно говоря, с 2000 года, с появлением нашего нового президента. Но на самом деле и в девяностые годы... Когда “пленку жизни” откручиваешь немножко назад, понимаешь, что уже во второй половине девяностых снова возник большой интерес к “Свободе”. Он затих в 1992 году. Люди читающие, интересующиеся информацией, пригасили свой интерес к западным радиостанциям. Это нормально. Но оказалось, что олигархические интересы, интересы корпораций, определенных групп, каких-то сегментов общества способствовали искажению информации, гуляющей в обществе. Не примыкающее ни к кому Радио Свобода в этом смысле оказалось единственным источником информации. Я не хочу сказать, что “Свобода” – ангел во плоти. Нет, конечно. Но тем не менее наша радиостанция не зависит от московских властей и российской политики. Всякое другое мнение – по-своему непредвзятое, а по-своему и предвзятое - уже тем и ценно, что оно другое. Я совершенно не идеализирую свое радио, знаю его слабые места, подводные капканы, но очень люблю и ценю его. В каком-то смысле мне повезло, что я никогда не занимался на радио политикой. Только историей и культурой - больше ничем! Меня, как диктора, заставляют читать всевозможные тексты за какого-то президента или негодяя, но это нормально. У нас нет самостоятельных дикторов – все мы читаем что-то. Это мое единственное прикосновение к чужим мнениям. В апреле исполняется двадцать лет, как я вошел в штат радиостанции. До этого семь лет был свободным журналистом. Работал в Париже, немного в Мюнхене, в Санкт-Петербурге...


-        А в Праге как оказались?

-        Позвали. В конце 1994 года меня спросили, хочу ли я поехать в Прагу и поработать на “Свободе”. Я ответил: “Конечно, да. Я к вам прошусь уже седьмой год”. Меня семь лет в штат не брали – я готов был приехать и раньше. С весны 1995 года я живу и работаю в Праге. За все эти двадцать (плюс семь) лет никогда и никто не руководил мною, никогда и никто не вменял мне в обязанности освещать какие-то темы, никто не определял, какие передачи я буду делать, а какие – нет. Первые, может быть, три месяца работы в Праге я приходил к своему директору - ныне покойному Юрию Гендлеру, изумительному человеку, который помог мне в понимании того, что такое журналистика и радиожурналистика, – советоваться о передачах. Но он никогда мне ничего не навязал, не предложил ни одной темы. Никто мне не предложил ни одной темы! Темы предлагаются самой жизнью: купленной книгой, увиденным человеком, перелистыванием записной книжки. “Давненько я не звонил этому человеку. А позвоню-ка я ему.” Заглядываю в интернет. Бог ты мой, он за те пятнадцать лет, что мы не виделись, столько успел сделать! Всё, есть тема... Мне работается на радио великолепно.

-        Среди всех ваших работ оно лучшее?

-        В конце восьмидесятых я работал редактором в ленинградском журнале “Звезда”. Это, наверно, лучшее место работы по этической опрятности и интеллектуальному уровню. К сожалению, я не смог доработать до той поры, когда насладился бы руководством моих друзей-соредакторов Якова Гордина и Андрея Арьева... Радио Свобода - огромный кусок моей жизни. Я ведь не получаю никаких грантов. Только зарплата на радио позволяет мне ездить по миру и сидеть в архивах. Благодаря радио я узнал, открыл, заинтересовался, съездил, вернулся... Я счастлив и по гроб жизни благодарен этой организации.

“Что делать? Сохранять себя!”


 
 

-        Возвращаясь к теме архивов. Вы ведь много работаете и с архивами “Свободы”...

-        О, да! Архивы радио - тоже моя тема. Мне интересно, насколько у нас сохраняется старая, архаичная политика последних десятилетий или мы ее откладываем на второй план, предпочитая какие-то другие сюжеты. Казалось бы, старая политика – это следующая по неинтересности вещь после прошлогоднего снега. Тем не менее, вчерашняя политика может быть очень увлекательной и многое объяснить в жизни и судьбе эмиграции. Надо только много знать и хорошо представлять себе контекст. Тогда на историческом фоне вырисовываются удивительно интересные вещи. Это как раз то, чем занимается историк. Он изучает старую политику, чтобы понять вчерашний день, а вчерашний день всегда приводит в день сегодняшний.

-        Какой исторический промежуток вам кажется наиболее приближенным к сегодняшнему дню? Какие параллели в истории вы видите в нашем времени?

-        Мне кажется, почти все прямые параллели оказываются ложными. Понимание сегодняшнего дня с точки зрения дня вчерашнего идет не по историческим или политическим параллелям, а по закономерностям действий людей. В истории меня больше всего интересует сам человек, исторические и индивидуальные мотивы поведения людей, психология, фундамент, на котором это вырастают. Все это создает исторический образ человека, к которому можно бесконечно приближаться в поисках достоверности. Как только ты почувствовал, как только проклюнулась достоверность конкретного, единичного человека, тут расцветает цветами и запахами жизнь, ты чувствуешь присутствие истины. Не саму истину, а ее присутствие. Она где-то здесь, за плечами, пролетает, как летучая мышь, и ты чувствуешь – опахнула тебя, воздух пронесся мимо. Это ты добираешься до правды. А апрямые исторические параллели скорее оказываются немного ложными. Нельзя полностью повторить даже шахматную партию – если только не сознательно. В жизни очень много вещей стихийных. Только ленивый не говорил о 1938 годе и ситуации с Судетами, не уподоблял сегодняшние территориальные споры довоенным. Но Путин – не Гитлер, а Порошенко – не Бенеш. Олигархи тогда были не те, народы не те, Европа не та, масштабы коррупции не те, и никогда никто против Германии не восставал единым фронтом так, как восстает сегодня весь мир против российской внешней политики. И никогда до войны не была столь сильна Америка. Доллар был никому не нужен. Фунт стерлинга - да, франк – да, а доллар – нет. Все ситуации не те, все параллели не работают. Сегодня перед нами – новая ситуация. А вот человеческие страсти, слабости, сила духа – вот это может быть предметом сравнения.

-        Не кажется ли вам, что история часто является формой ухода от современности, своеобразной внутренней эмиграцией? Когда нельзя говорить о дне сегодняшнем, то можно обратиться ко дню вчерашнему...

-        Совершенно не согласен. Может быть, для кого-то это и так – за всех я не поручусь, но для меня история – высшая современность! Особенно когда ты находишься не в стране действия, не на своей родине. Я нахожусь в положении как бы полуэмигранта, хотя я не эмигрант и у меня российский паспорт. Я просто уже двадцать пять лет не живу в России. Я смотрю на нее так, как смотрит историк на свой материал, смотрю взглядом историческим. Поэтому я в ужасе от того, что творят мои соотечественники в политическом, психологическом и моральном плане. Такое впечатление, что они забыли, что у истории есть витки и повороты, что наступит завтрашний день (в историческом смысле) и взойдет солнце. Как же они посмотрят не то что в глаза друг другу, но в зеркало? Что же они там прочтут? Они что, сошли с ума – все восемьдесят пять процентов?

-        Такое впечатление, что – да...

-        Но так ведь не бывает! Это – морок, амок, помрачение сознания, некий летаргический сон разума и совести.

-        Что делать в такой ситуации честным, порядочным людям? Как дождаться завтрашнего дня? На что надеяться?

-        Вот тут, вероятно, историческое сравнение поможет мне ответить, хотя оно “не чистое”, зато всем известное. Как должен был вести себя человек, считающий себя порядочным, в период нацистской оккупации? Вот вы живете в каком-то городке. Пришли фашисты. Вы – врач или учитель, или театральный режиссер. Вам нужно решать – немедленно, сейчас – профессиональный вопрос. Согласно клятве Гиппократа врач обязан лечить всех. Должен ли он лечить убийцу, который только что повесил пятнадцать человек, а потом случайно поскользнулся, упал и сломал ногу? Да, должен. Учитель, который остался с классом, должен ли он продолжать работать при новой власти, как обязательно вменяли ему в вину после войны в НКВД, на следствии? Некоторые учителя отвечали так: передо нами стояла дилемма - или наших детей немцы будут учить нацистской пропаганде, или их будем учить мы. В лучшем случае, может быть, они будут учить Шиллера и Гете, а я буду учить Пушкину и Лермонтову. Тоже в лучшем случае. Может быть, придется дурных советских писателей проходить, но зато на своем языке. Что лучше для следующего поколения? Ведь война закончится, а поколение может быть загублено... Возьмите конкретный пример - судьбу Сергея Эрнестовича Радлова, потрясающего театрального деятеля, режиссера, умницы, энциклопедически образованного человека. В марте 1942 года он из Ленинграда был эвакуирован в Пятигорск, и туда через пять месяцев пришли немцы. Что делать? Часть труппы убежала, часть осталась – их не успели предупредить и вывезти из города. Сергей Радлов собирает труппу и говорит: “Вы - абсолютно свободные люди. Вы можете делать все что угодно. Вы можете уйти через горы, можете сотрудничать с новым режимом. Но что я бы вам предложил – сохраните театральное единство, тот великий дух, который мы все чувствовали, который поднимал нас и наших зрителей на катарсис. Никто из нас не знает будущего, но есть две психологические, художественные заповеди. Во-первых, сохрани себя в профессиональном и нравственном отношении, во-вторых, пойми, что наше искусство делается для зрителя. Спасая самих себя, мы спасаем великое Дело. Вот моя философия”. Большая часть труппы – девяносто девять процентов – осталась с ним. Радлов был угнан в Германию, потом работал в Берлине, на юге Франции, в фашистской зоне. В 1945 году решил вернуться. Его арестовали в Москве прямо в самолете. Они с женой – знаменитой поэтессой и переводчицей Анной Радловой - получили по десять лет. Жена через четыре года скончалась в лагере под Рыбинском. Он вышел: совершенно разбитый, раздавленный старик. Уехал в Латвию и там продолжал ставить своего любимого Шекспира. Свидетели – актеры его труппы – говорили в защиту Радлова: “Он нас спас. Он помог сохранить наш дух. Мы благодарны этому человеку”. Актеры пытались убедить следователя, что спектакли Радлова не были предательством родины. Допрашивали зрителей, которые ходили в Пятигорский театр. Те говорили: “Мы в проходах стояли, на балконах висели, у нас глаза у всех горели”. Это было спасение. Это были НАШИ. Как в катакомбной церкви при первых христианах. Римская власть их гоняла, а они собирались в свои кружки и радели... Что делать сегодня? Сохранять себя! Что это значит? Это каждый понимает по-своему.

-        Вы упомянули Радлова, а ведь то же самое после войны вменялось в вину людям с другой стороны – дирижерам Герберту фон Караяну и Вильгельму Фуртвенглеру.

-        Это сложнейший вопрос. Легче всего обвинить человека в том, что он остался при злодее и продолжает делать дело. Значит, он, как говорили раньше, “объективно лил воду на мельницу врага”. Объективно – лил, а субъективно – он остался Радловым, Караяном, Фуртвенглером. Ведь не одно же мерило существует, не по одной шкале нас судьба и человечество измеряют. Если бы только по шкале коллаборационизма, тогда ответ был бы простой. Но насколько жизнь сложнее, насколько многовалентен этот вопрос. На него нельзя просто так ответить. Я больше всего на свете ненавижу национализм и нацизм, но так нельзя. Николай I по линейке провел дорогу между Петербургом и Москвой. “Вот так”, – сказал он, положил линейку и провел линию. Но ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ даже в это встряло. Николай придерживал линейку пальцем, и на дороге появился изгиб, аппендикс. Никто из придворных не смог возразить Его Величеству. Ему поклонились и расшаркались. И дорога Петербург-Москва построена именно так: она идет прямо, потом – непонятная петля, потом – опять прямо... Сохранить себя, понять свое место в истории, понять, что история сегодняшним днем не закончится, и мы поплачем над сегодняшним днем, и посмеемся. Надо собрать волю в кулак и дожить до будущего дня. Как видите, я не говорю о сопротивлении – я говорю о сохранении себя. Рекомендовать сопротивляться ты можешь только самому себе. Нельзя призывать других. Это - безнравственно. Не говори: “Жить не по лжи”. Просто живи не по лжи. Не надо морализировать.

-        Пользуясь “служебным положением”, не могу не спросить у вас о моем знаменитом однофамильце, юристе и общественном деятеле первой волны эмиграции Борисе Элькине. Я читал, что он играл важную роль в эмиграции тридцатых годов...

-        И не только тридцатых. Борис Исаакович Элькин был адвокатом и общественным деятелем, настоящим дореволюционным интеллигентом. Его интересовала справедливость, мораль, положение человека в обществе. Он всегда защищал гонимых не только в силу своей профессии, но и по душевному расположению. Это был один из тех светлейших умов и личностей дореволюционной России, которые делали эту страну совершенно неповторимой и держали ее на европейском уровне. Уехав в эмиграцию, оказавшись в Лондоне, Борис Исаакович помогал многим. В Париже такими были Василий Маклаков, бывшие послы, общественные деятели, в Берлине - Набоков-старший, отец писателя, в Лондоне – Ариадна Тыркова-Вильямс и Борис Исаакович Элькин. Люди-центры, люди-полюса, вокруг которых кипела жизнь, которые соединяли всех со всеми. Это такие пауки наоборот, которые свивали свою сеть и захватывали в нее всех тех, кто нуждался в помощи и поддержке. Помните, мы говорили о необходимости самосознания в ту пору, когда человек жил на оккупированной территории. То же самое происходило и в эмиграции... Потрясающе интересный архив Бориса Исааковича хранится в одном из колледжей Оксфордского университета. Полностью он не издавался, но в своем распыленном виде представлен в сотнях исследовательских работах.  Я в нем работал, и еще поеду. Я там отыскал и скопировал некоторые письма Элькину о Григории Леонидовиче Лозинском... Борис Элькин – удивительно интересный человек.


-        Традиционный вопрос гостям Литературного салона: как вы планируете построить встречу в Чикаго? Название вечера носит интригующий и явно провокационный оттенок - “Слон из мухи. Культурные приключения”. Выражение “делать из мухи слона” традиционно носит негативный оттенок: преувеличивать что-либо, придавать чему-либо неоправданно большое значение… У вас будет все наоборот?

-        Я перевернул эту идиому и хочу тем самым подчеркнуть, что развитие мухи до размеров и значения слона – это то, чем занимается исследователь, в частности, исследователь культуры. Он берет мелочь, деталь и с помощью документов, знаний, любви к истории и предмету доращивает ее до размеров слона, до размеров геркулесовых, показывая все значение того, что в ней содержалось. Пока она муха – что с нее взять, прожужжала и улетела, а кто-то еще взял и прихлопнул газеткой. А на самом деле там таилась целая интереснейшая история, драма чьей-то жизни, секреты политики, истории, любовные приключения... Я собираюсь это продемонстрировать на примере нескольких историй.


-        Новых или знакомых нам по циклу “Исторические путешествия”?

-        Практически новых. Я хочу предложить аудитории историко-культурные приключения, о которых я не рассказывал или почти не рассказывал, а если рассказывал, то не так. А потом можно будет поговорить. Я готов отвечать на любые вопросы.

Литературный вечер Ивана Толстого пройдет в День рождения хозяйки Русского литературного Салона Аллы Дехтяр. Прекрасная традиция праздновать День рождения в компании с замечательными гостями продолжается!  

Nota bene! Литературный вечер Ивана Толстого “Слон из мухи. Культурные приключения” состоится 12 апреля в 6 часов вечера в Чикаго в помещении Congregation Kol Emeth по адресу: 5130 West Touhy Avenue, Skokie, IL 60077. Цена билета - $25. Билеты продаются у входа. Справки и дополнительная информация - по телефону 773-275-0934.
 
Фотографии к статье:
Фото 1. Иван Толстой. Фото Юрия Роста
Фото 2. Студенческие годы (1976 год)
Фото 3. “Собираю собственную библиотеку” (1978 год)
Фото 4. Первый день за границей (1988 год)
Фото 5. С Петром и Эллой Вайль в Венеции. Фото – К.Донин (2000 год)
Фото 6. С Александром Генисом на крыше Всемирного торгового центра (Нью-Йорк, 1996 год)
Фото 7. В ресторане у друзей (2000 год)
Фото 8. На берегу Женевского озера (2005 год)
Фото 9. С Борисом Ефимовым (2006 год)

 

28 мар. 2015 г.

Steppenwolf Theatre объявил новый сезон



Steppenwolf Theatre одним из первых театров Чикаго объявил программу нового сезона 2015-16 годов. Сезон для театра юбилейный, сороковой.


...Этот театр родился случайно. Все началось с идеи школьных друзей актера Гэри Синиза – Рика Аргоша и Лесли Уилсона. Ребята захотели поиграть в театр и рассказали о своем желании Гэри. Они предложили ему стать продюсерами спектакля. Загоревшись идеей, Гэри взял в компанию своего школьного друга Джефа Перри (они оба учились в Highland Park High School). К тому времени Джеф посещал классы в Иллинойском университете (Illinois State University). Гэри позвал Джефа, а Джеф - своего сокурсника Терри Кинни. Теперь трио будущих основоположников было в сборе, и начались репетиции. Первой постановкой стал спектакль по пьесе Пола Зиндела “А мисс Рирдон немного выпивает” (“And Miss Reardon Drinks a Little”). Спектакль сыграли в июне 1974 года в помещении униатской церкви в Дирфилде (Deerfield, пригород Чикаго). После премьеры Гэри Синиз, Терри Кинни и Джеф Перри объявили о создании нового театра. Большим соблазном было написать о неком философском подтексте и глубоком смысле названия театра, но я напишу правду: никакого философского подтекста и смысла в этом не было. Как вспоминают актеры, как раз в то время их друг и продюсер Рик Аргиш читал знаменитый роман Германа Гессе “Степной волк”. Название книги понравилось, и оно стало названием театра. Актеры наслаждались игрой и выпускали спектакли один за другим: “Бриолин” (режиссер и исполнитель главной роли – Г.Синиз), “Стеклянный зверинец” Т.Уильямса (режиссер – Р.Аргош, в роли Тома – Г.Синиз), “Розенкранц и Гильденстерн мертвы” Т.Стоппарда (режиссер – Р.Аргош, в этом спектакле на сцене впервые встретились друзья-основатели Терри Кинни, Джеф Перри и Гэри Синиз). В 1975 году в театре появляются новые актеры – Нэнси Эванс, Мойра Харрис, Джон Малкович, Лори Меткалф, Алан Уайлдер. Этот год считается годом образования театра. С 1976 по 1980 годы спектакли театра игрались в подвале католической школы в Хайленд-парке (Highland Park, пригород Чикаго), в 1980 году театр перебрался в Чикаго, в 1991 году - получил свой дом на Холстид стрит (Halsteed Street). Сегодня Steppenwolf Theatre является старейшим в США театром с постоянной труппой (в труппе - сорок четыре человека). Ежегодно на трех сценах театра играется более семисот спектаклей.

Юбилейный сезон театр встречает на мажорной ноте. В планах – новые пьесы мэтров драматургии, новые роли признанных мастеров. Впрочем, имена мастеров пока держатся в секрете (они будут объявлены дополнительно), а вот о драматургах и режиссерах рассказать можно уже сейчас.

 
 
Сезон откроется мировой премьерой - спектаклем по роману американского классика Джона Стейнбека “К востоку от рая” (русское название романа “East of Eden”, 17 сентября – 15 ноября). Инсценировка сделана актером театра Фрэнком Галати. В 1988 году спектакль “Гроздья гнева” (“The Grapes of Wrath”) по самому знаменитому роману Стейнбека получил две премии “Тони” – за лучшую пьесу года и лучшую режиссуру - и впервые заставил заговорить театральную Америку о “Степном волке”. Автором пьесы был Фрэнк Галати. Это было его первое обращение к романам Стейнбека. И вот – новая инсценировка... Режиссером будет один из основателей театра Терри Кинни – тот самый, кого позвал Джеф Перри, которого пригласил Гэри Синиз, далее – по тексту выше... Кинни играл в спектакле “Гроздья гнева”. С самого начала он совмещал в театре работу актера и режиссера. Среди его постановок – “Час насилия” (“The Violet Hour”), “Трамвай “Желание” (“A Streetcar Named Desire”), “Заводной апельсин” (“A Clockwork Orange”), “О мышах и людях” (“Of Mice and Men”), “Над кукушкиным гнездом” (“One Flew Over The Cuckoo's Nest”, премия “Тони” за лучшее возобновление пьесы).

Продолжается “роман” Steppenwolf Theatre с любимыми драматургами Брюсом Норрисом и Трэйси Леттсом.


Domesticated (3 декабря 2015 года – 7 февраля 2016 года) – девятая пьеса Брюса Норриса (теперь он – член труппы), которая будет поставлена в “Степном волке”. В разные годы на сцене театра шли такие спектакли, как “Фиолетовое сердце” (“Purple Heart”, 2002), “Мы все спустились к Амстердаму” (“We All Went Down To Amsterdam”, 2003), “Боль и жжение” (“The Pain and the Itch”, 2005), “Неупоминаемые” (“The Unmentionables”, 2006), “Параллелограмм” (“A Parallelogram”, 2010), “Парк Клайборн” (“Clybourne Park”, 2011). За последнюю пьесу драматург был удостоен Пулитцеровской премии в категории “Лучшее драматическое произведение для театра” (2011 год), премии “Тони” и премии Лоуренса Оливье (2012 год). В Steppenwolf Theatre спектакль по этой пьесе был показан в сезоне 2011-12 годов. Последний спектакль по пьесе Норриса “Угрызения совести” (“The Qualms”) мы видели летом прошлого года. В пьесе “Domesticated” объектом исследования драматурга становится известный политик, втянутый в скандал на сексуальной почве. Автор выступает и в качестве режиссера. Премьера спектакля состоялась в Линкольн-центре в 2013 году.

 

Уверен, что внимание театралов привлечет спектакль, намеченный на весну следующего года, – мировая премьера новой пьесы Трейси Леттса “Мэри Пейдж Марлоу” (“Mary Page Marlowe”, 31 марта – 29 мая 2016 года). Героиня новой пьесы Леттса – простой бухгалтер из штата Огайо, ее семья, близкие, друзья. Содержание пьесы держится в секрете, но я думаю, что нас ждет новая психологическая драма, продолжающая стилистику лучших пьес Леттса. С 2002 года актер и драматург работает в Steppenwolf Theatre. Его пьеса “Август: графство Осадж” получила Пулитцеровскую премию и премию “Тони” как лучшая пьеса 2008 года. Мировая премьера пьесы прошла в Steppenwolf Theatre в 2007 году. С ней театр побывал на гастролях на Бродвее и в Лондоне, провел сороканедельный тур по городам США. В Steppenwolf Theatre состоялись мировые премьеры пьес Леттса “Человек из Небраски” (“Man from Nebraska”, 2003 год, номинант на Пулитцеровскую премию) и “Superior Donuts” (2008 год, премьера на Бродвее – 2009 год). Среди пьес Леттса - “Убийца Джо” (“Killer Joe”, 1993 год, постановки в Чикаго, Нью-Йорке, Лондоне), Леттс выступает на сцене театра в качестве актера. За роль Джорджа в спектакле Пэма Маккинона “Кто боится Вирджинии Вульф?” Э.Олби (сезон 2010-2011 годов) актер был удостоен премии “Тони”. В сезоне 2011-12 годов театр представил новую постановку чеховских “Трех сестер” в адаптации Леттса.
Имя режиссера спектакля “Мэри Пейдж Марлоу” будет объявлено дополнительно.

 

Новое имя для Steppenwolf Theatre – Энни Бейкер. Нас ждет чикагская премьера спектакля по ее новой пьесе “Киношка” (русское название пьесы “The Flick”, 4 февраля – 8 мая 2016 года) - веселый и грустный, трогательный и местами наивный рассказ о друзьях, помешанных на кино. В городке штата Массачусетс они владеют кинотеатром, в котором, как в старые добрые времена, по-прежнему показывают картины, снятые на тридцатипятимиллиметровой пленке. Фильмы прошлого века в прямом и переносном смысле сегодня почти никому не нужны. Но даже если на них перестанут ходить, друзья будут смотреть фильмы сами. Они просто любят кино и не могут закрыть свое любимое детище... За пьесу “Киношка” Энни Бейкер получила Пулитцеровскую премию за лучшее драматургическое произведение 2014 года. Премьера спектакля состоялась в театре Playwrights Horizons в 2013 году. Надо сказать, что драматургию Бейкер неожиданно оперативно открыл для себя русский театр. Ее пьеса “Начнем все сначала” (так на русский язык перевели название “Circle Mirror Transformation”) идет на сцене МХТ имени А.Чехова, “Чужаки” (“The Aliens”) – в Московском театре имени Пушкина. Режиссер чикагского спектакля – Декстер Баллард. Это его второе обращение к драматургии Бейкер. В 2011 году в Victory Gardens Theatre он поставил пьесу “Начнем все сначала”. Баллард - один из руководителей Театральной школы при DePaul University.

Последним спектаклем юбилейного сезона станет чикагская премьера пьесы Стивена Эдли Гургиса Between Riverside and Crazy(23 июня – 21 августа 2016 года) – “черной” комедии о бывшем полицейском и его сыне. В сезоне 2012-13 годов в Steppenwolf Theatre шла, наверно, самая известная пьеса Эдли Гургиса с провокационным названием “Трахальщик в шляпе” (“The Motherf**ker with the Hat”, режиссер – Анна Шапиро). Художественный руководитель Steppenwolf Theatre Марта Леви говорит о пьесах Гургиса так: “Отличительной особенностью драматургии Стивена является то, что его персонажи на первый взгляд отличаются от нас, но по ходу пьесы становятся нам хорошо знакомыми, вызывая симпатию и сочувствие. Его пьесы смешные, его язык музыкальный и поэтический”.

Премьера спектакля состоялась в Atlantic Theatre в Нью-Йорке. Режиссером был актер Steppenwolf Theatre Остин Пендлтон. Режиссер чикагского спектакля – хорошо нам известный Ясен Пеянков. Он родился в Варне, учился в Национальной академии театра и кино в Софии. С 1990 года живет и работает в Чикаго. С 2002 года – актер Steppenwolf Theatre. В беседе со мной Ясен сказал: “Игра на сцене делает из меня более глубокого режиссера, а режиссерская работа помогает мне как актеру. Это как бы разный взгляд на одно и то же ремесло. Я не новичок в режиссуре. В 2008 году в рамках программы для молодых зрителей на малой сцене театра я ставил пьесу “Стеклянный зверинец” по Т.Уильямсу. До этого у меня были постановки в European Repertory Theatre. В 2011 году в Софийском Национальном театре в моем переводе на болгарский язык я поставил пьесу Леттса “Август: графство Осейдж”. Последней по времени режиссерской работой Пеянкова стал спектакль “Русский транспорт” по пьесе Эрики Шеффер. Вскоре мы увидим его новую работу: весной Пеянков приступает к репетициям спектакля “Большой конкурс” (“Grand Concourse”) по пьесе Хайди Шрек. Премьера намечена на 2 июля.


 
Юбилейный сезон Steppenwolf Theatre встретит с новым руководством. Осенью 2015 года место художественного руководителя театра займет режиссер Анна Шапиро - женское правление в театре продолжается! Нынешний руководитель Марта Лейви останется в театре в качестве актрисы. С января 2015 года директором театра вместо Дэвида Хоукенсона стал Дэвид Шмитц. Хоукенсон остался работать в театре и сосредочился на проекте строительства нового здания. По проекту, в будущем рядом с нынешним зданием театра появятся два новых. В одном будет находиться театр на четыреста мест (он заменит нынешний Upstairs Theatre), а здание по адресу 1700 North Halsted станет лабораторией (Lab at Steppenwolf). Там разместятся театральная касса, репетиционные помещения, административный офис. Проектом руководит известный архитектор Гордон Гилл (Adrian Smith + Gordon Gill Architecture), консультантом выступает лондонская фирма “Charcoalblue.

Nota bene! Билеты на все спектакли этого сезона и абонементы на следующий сезон можно заказать по телефону 312-335-1650, на сайте http://www.steppenwolf.org/ или в кассе театра по адресу: 1650 North Halsted Street, Chicago, IL 60614. Одиночные билеты на спектакли сезона 2015-16 годов поступят в продажу позднее.

Фотографии к статье:
Фото 1. Steppenwolf Theatre. Фото - Клай Флубакер
Фото 2. Терри Кинни
Фото 3. Фрэнк Галати
Фото 4. Брюс Норрис
Фото 5. Трейси Леттс. Фото – Джим Люнинг
Фото 6. Энни Бейкер
Фото 7. Анна Шапиро. Фото – Саверио Трулиа