В эти дни на сцене Лирик-оперы Чикаго идет опера Жюля Массне “Дон Кихот”. В главной партии - выдающийся итальянский бас Ферруччо Фурланетто. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту певец рассказывает о своей любимой роли и о том, бывают ли персонажи, подобные Дон Кихоту, в реальной жизни.
- Маэстро, наша встреча с вами – третья. Первый раз вы исполняли в Лирик-опере партию Бориса Годунова, и мы говорили о русской опере. Второй раз был “Симон Бокканегра” и итальянская опера.
- Время переходить к французам...
- Повод очевиден - вы снова в Чикаго, и на этот раз - в вашей фирменной роли Дон Кихота. Почему вам так нравится эта роль?
- Дон Кихот – сочетание доброты, любви, поэзии. Каждый человек (я повторяю это всякий раз) должен попытаться быть Дон Кихотом хотя бы на протяжении нескольких часов в жизни. Для меня уникальная честь - быть Дон Кихотом на сцене. Петь эту роль – одно удовольствие. В “Борисе Годунове” есть много сцен, где певец поет для себя. Например, монолог в детской... (Фурланетто напевает.) “Тяжка десница грозного судьи...” Чистая красота. В “Дон Кихоте” много таких сцен. Последняя сцена изумительна от начала до конца... Я с удовольствием приезжаю в Чикаго. Этот город - если не самый, то один из самых любимых в Америке. Мне нравится работать в Лирик-опере. Здесь прекрасный коллектив.
- Никак не могу понять, почему ваш дебют в Лирик-опере случился так поздно, через тридцать лет после триумфа в Европе?
- Так получилось. Несколько раз не совпадали сроки. Но я дебютировал с хорошей ролью. Борис Годунов хорош для дебюта. В Лирик-опере я исполняю мои самые любимые роли.
“Сегодня проигравшие все мы”
- Как вам кажется, в реальной жизни есть сегодня Дон Кихоты?
- Нет, это чистая фантазия. Было бы слишком просто сказать, что в наше время нет таких героев. Их никогда не было. Дон Кихот – сама природа, голубое небо, восход солнца... Даже любовь к Дульсинее у Дон Кихота очень идеалистична, полна поэзии. В жизни нет таких людей и, к сожалению, никогда не будет. Было бы прекрасно, если бы время от времени мы шли навстречу такому идеальному миру. Даже в опере Дон Кихот выглядит сумасшедшим дураком. Мы привыкли думать, что такой персонаж не может не быть дураком, забывая при этом, что, возможно, мы все – дураки, а он-то как раз нормальный. Две тысячи лет назад пришел человек с подобными идеями, и люди распяли его (замечу - я не особенно религиозен). Та же самая история происходит с Дон Кихотом. Его не распяли - его убили равнодушием и черствостью.
- Вам не кажется, что если бы такой персонаж и был сегодня, он был бы проигравшим. Победитель сегодня один – Дональд Трамп. Дон Кихоты – неудачники.
- Вы подняли очень болезненную тему. Сегодня проигравшие все мы. Мы, общество, создали касту политиков, ничего не делающих для своих стран, равнодушных к людям, не интересующихся реальными проблемами, использующих власть в своих корыстных целях. Мы создали монстров. Везде. Во всем мире.
- Как можно изменить это положение?
- Трудно сказать. Все началось в 2007 году, когда стал развиваться экономический кризис. Раньше я верил в добро и надеялся на лучшее, но нас победила каста неприкасаемых мошенников. В их руках власть. Они создают законы. Мы – лишь орудия в их руках. Нормальные люди, как мы с вами, все понимают, но не могут ничего изменить. Я могу подарить зрителям три часа поэзии и доброты, исполняя роли в чудных операх. Когда я на сцене в роли Дон Кихота, я нахожусь в стране счастья. А потом я выхожу из образа и начинаю дышать тем же грязным воздухом.
- То есть конфликт между искусством, красотой, bel canto с одной стороны и реальным миром с другой?
- Шокирующий конфликт... Люди говорят: “Нам нужна революция”. И что дальше? Кто придет к власти после революции? Люди с тем же менталитетом?.. Все очень печально. Америка и Европа счастливо прожили четыре десятилетия без войн. Мы забыли ужас войны. Я никогда не видел ужасов. Я родился после войны, моя юность была безмятежной. Были живы родители. Мы учились, ходили в театры, играли на гитарах, просто жили. Было хорошее время. А сейчас я думаю о моих молодых коллегах, о детях, начинающих жить. Это кошмар. Они не найдут легко работу, они должны будут бороться за место под солнцем. Они более равнодушны и циничны... Ситуация очень нестабильная. Как в опере: люди, окружающие Дон Кихота, смеются над ним, когда он хочет жениться на молодой девушке. Это – начало смерти Дон Кихота. Его замок, построенный на добре и любви, разрушен. Он потерял надежду.
- Какие еще роли вы бы выделили в вашем репертуаре?
- Есть четыре роли, которые я обожаю: Дон Кихот, король Филипп (опера Дж.Верди “Дон Карлос”), Борис Годунов и Томас Бекет – исторический персонаж из редко идущей оперы “Убийство в соборе” (опера 1957 года “Assassinio nella Cattedrale” композитора Ильдебрандо Пиццетти по стихотворной драме Т.С.Элиота. В основе сюжета – убийство Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского с 1162 по 1170 годы, вступившего в конфликт с королем Генрихом II.).
- Эта опера никогда не ставилась в Чикаго. Может быть, мы ее увидим в будущем с вашим участием?
- Надеюсь. Три года назад в Опере Сан-Диего я пел в первой сценической постановке оперы в США. “Убийство в соборе” – опера, сочетающая в себе замечательную музыку и театральную фабулу. Еще двести лет назад произведение по этому сюжету заказал один из архиепископов Кентерберийских. В XX веке история убийства Томаса Бекета стала особенно популярной...
“Большая честь быть в такой компании”
- Единственный неисторический герой из вашей четверки - Дон Кихот. Он пришел из книги...
- Частично из книги, частично из написанной в начале XX века пьесы французского драматурга Жака Ле Лоррена. В опере Массне опущены многие сцены из романа Сервантеса. Опера написана для Федора Шаляпина, и роль Дон Кихота стала для него одной из любимейших. Я очень хорошо понимаю, почему.
- При этом после Шаляпина оперу исполняли редко. Почему все так боятся ”Дон Кихота”? Из-за технических сложностей?
- Нет, дело не в технических сложностях, а в более комплексном подходе. Для этой роли (так же, как для ролей короля Филиппа, Бориса Годунова, Томаса Бекета) нужен поющий актер. Он должен не только спеть, но и сыграть роль, донести чувства героя до зрителей. Если такого актера нет, становится бессмысленным ставить оперу. Поэтому “Дон Кихот” и ставится так редко. Я никогда не мог понять, почему Чезаре Сьепи (1923-2010, итальянский бас) никогда не пел Дон Кихота. Он бы мог быть Богом в этой роли. Мы имеем лишь небольшую группу исполнителей Дон Кихота: Федор Шаляпин, Эцио Пинца, Борис Христов, Николай Гяуров, Руджеро Раймонди...
- Уже пятнадцать лет, как в этот список входите вы. Вам нравится эта компания?
- Очень. Большая часть быть в такой компании.
- Массне досталось за “Дон Кихота”. Критики выделяли главного героя, а музыку ругали. Писали, что “Вертер” и “Таис” сильнее... Сильнее, как вы думаете?
- Кроме “Дон Кихота“, я пел в его операх “Иродиада” и “Сид”. Мне нравятся все оперы Массне. Вы не можете себе представить, как критично настроены французы по отношению к Массне. В красоте и величии “Дон Кихота” тяжелее всего убедить именно их. Красивая опера с великолепным, легким, понятным текстом - при этом критики ее обругали сразу после премьеры. Иногда я думаю, что это какая-то игра...
- В 1910 году, когда Массне писал “Дон Кихота”, Стравинский работал над “Петрушкой”, а Шенберг начал развивать свой метод додекафонии. Какими разными путями двигались эти композиторы, правда?
- Начало XX века было очень интересным временем для культуры, временем торжества творчества. Может быть, из-за войны, экономического кризиса... Я исполнял еще одно прекрасное произведение того времени – “L'amore dei tre re“ Монтемецци (опера “Любовь трех королей” итальянского композитора Итало Монтемецци (1875-1952), написана в 1913 году). В истории музыки всегда были периоды подъема и спада. Я был потрясен, что здание городской оперы в Чикаго (Civic Opera House) открылось в ноябре 1929 года, в период депрессии, кризиса, отчаяния... Бедные, несчастные люди, приходившую в оперу, на три часа забывали драмы собственной жизни и становились счастливыми и богатыми. Духовно богатыми! А человек, открывший этот театр, потерял все.
Фурланетто говорит о видном чикагском предпринимателе (как сейчас сказали бы – “олигархе”) двадцатых-тридцатых годов XX века Сэмюэле Инсалле. В 1922 году он создал Чикагскую оперу, впоследствии внес огромный вклад в строительство Civic Opera House – здания, где находится Лирик-опера.
“Эта опера всюду привлекает людей”
- Вы как-то сказали, что французский литературный язык и французский язык в опере – два разных языка. Я никогда не мог этого понять. Для меня французский язык такой мелодичный, такой полный любви.
- Все правильно, французский язык прекрасен, но не для оперы. Великий французский певец Жозе ван Дам советовал забыть разговорный французский, когда выходишь на сцену. Все эти носовые звуки нельзя спеть. Ван Дам говорил: “Когда поешь французский репертуар, ты должен звучать, как итальянец, поющий по-французски”. Использовать гласные, делать плавным звучание, правильно произнеся французское “р” в нужном месте, – единственный способ петь французские оперы... Иначе нельзя. Именно поэтому Франция не дала миру много великих оперных певцов.
- Вы помните вашего первого Дон Кихота?
- Да, это было во Франции, в Ницце, в 2002 году. Очень спартанская постановка. Тем не менее мы смогли донести красоту музыки и образа Дон Кихота до зрителей. Я помню, в тот год после Дон Кихота я исполнил Бориса Годунова, а вскоре после этого короля Филиппа. Осуществление мечты.
- Как вам кажется, есть музыкальная связь между Борисом Годуновым и Дон Кихотом?
- Дон Кихот, умирая, берет руку Санчо Пансы, кладет ее на сердце (по крайней мере, я так люблю делать) и говорит: “Я обещал тебе землю, костелы, остров. Пожалуйста, возьми его. Остров моего сердца. Остров мечты”. (Фурланетто напевает: “Prends cette île...”.) Этот момент в музыке напоминает мне финальную молитву Бориса. Умирая, он дает последние наставления сыну: “Прощай, мой сын, умираю... Сейчас ты царствовать начнешь”. (Фурланетто напевает: “С горней неприступной высоты пролей Ты благостный свет на чад моих...”) Я уверен, что Массне слышал Шаляпина в роли Бориса и написал финальную сцену Дон Кихота под влиянием сцены смерти Бориса. Только вместо мальчика Федора Мусоргского у Массне есть Санчо Панса.
- Как вы относитесь к постановке Мэтью Озавы в Лирик-опере?
- Мне она очень нравится. Я пел в этой постановке с самого начала. Премьера состоялась в Опере Сан-Диего в 2009 году. Успех был выдающийся. Театр тогда боролся за выживание. В зале оперного театра больше трех тысяч мест, а Сан-Диего не такой большой город, как Нью-Йорк или Чикаго. Собрать зал - большая проблема. Было продано около восьмидесяти процентов билетов на “Тоску” и “Риголетто”. Все ждали премьеры “Дон Кихота”. Собрался полный зал. На следующее утро только и говорили, что об этом спектакле, и все билеты на оставшиеся три были проданы. В 2014 году в театре решили возобновить эту постановку. Тогда объявили, что, возможно, сезон будет последним. Но снова все билеты были проданы, и театр выжил.
- Рыцарь Печального Образа спас театр!
- Эта опера везде привлекает людей. В день столетия со дня премьеры, 11 февраля 2010 года, мы исполняли “Дон Кихота” с Валерием Гергиевым в Мариинском театре в концертной версии. Я помню, как люди в первых рядах партера плакали. Это значит, что опера жива и она находит отклик в сердцах людей. А когда мы представляем любимых персонажей в театре, в костюмах, с декорациями, воздействие на аудиторию гораздо глубже. Я пел Дон Кихота в Америке, Европе, в Мариинском театре в постановке Янниса Коккоса с Гергиевым за дирижерским пультом. Эта постановка выиграла самую престижную театральную премию России. Мы показали этот спектакль в Москве, в Большом театре. Последний раз “Дон Кихот” ставился там в 1915 году. Пел Шаляпин. В Большом театре не было “Дон Кихота” девяносто девять лет! Я оказался вторым, после Шаляпина, исполнителем главной роли. Это была большая честь для меня.
- Вы и Бориса Годунова пели в Большом театре...
- Я был первым западным певцом, кому посчастливилось спеть Бориса Годунова в двух крупнейших театрах России – Большом и Мариинском. В Большом я участвовал в потрясающей постановке 1948 года, где покои Бориса казались полной копией комнат в двухстах метрах от театра, в Кремле.
“Иногда лучше сделать концертную версию“
- В “Дон Кихоте” в Лирик-опере дебютируют Клементин Маргейн и Никола Алаймо. Как вам работается с ними?
- Это не только их дебюты в Чикаго, но и дебюты в ролях Дульсинеи и Санчо. Николу я знаю по постановке оперы “Симон Бокканегра” в Палермо. Он родом из Палермо. Мне сразу понравились его вокальные данные, техника и человеческие качества. Он – большой певец и актер, у него широкое сердце. Клементин тоже находится на своем месте. Она делает все, что надо. Я не встречался с ней прежде. Знакомство с ней - приятный сюрприз для меня. В Лирик-опере всегда хорошо подбирают ансамбль солистов. Есть кому – в театре работает прекрасная команда профессионалов во главе с блистательным Энтони Фрейдом. Два года назад я пел Дон Кихота с “парнем из Чикаго” Куинном Келси, и это был также абсолютно точный выбор.
- Вы – третий раз в Лирик-опере, и третий раз работаете с сэром Эндрю Дэвисом. На пресс-конференции он сказал, что любит французские оперы и обожает работать с маэстро Фурланетто. Чего еще желать?!
- Эндрю Дэвис обожает “Дон Кихот”. Музыканты часто бывают настроены скептически. Очень важно найти человека, который влюблен в оперу, и в нашем случае это как раз такой вариант. В следующем году мы делаем в Тулузе и Вене (в зале Musikverein) концертную версию “Дон Кихота” с Туганом Сохиевым и Симфоническим оркестром Тулузы. Я живу в Вене, там мои зрители. Я давно мечтал показать в Вене Дон Кихота, поэтому очень рад предстоящему выступлению. У нас не будет костюмов и декораций, но, как мы говорили с вами раньше, “Дон Кихот” работает прекрасно и в концертной версии.
- Маэстро Мути говорил, что концертные версии опер даже удачнее, чем постановки в оперных театрах.
- Особенно в наше время, когда оперные постановки бывают такими ужасными... Никогда не забуду один случай. Много лет назад в оперном театре Бонна (тогда столицы Германии) я пел одного из моих первых “Дон Жуанов”. Режиссером был босс театра. В театре случился пожар. Здание не было разрушено, но в нем нельзя было играть. А нам оставалось еще несколько спектаклей. Мы перешли в другой зал и исполнили концертную версию. Успех был огромный, даже больше, чем в оперном театре. Все слушали чудесную музыку, не отвлекаясь на безвкусные декорации и постановку. Так что маэстро Мути абсолютно прав. Иногда лучше сделать концертную версию. Я счастлив, когда могу вживаться в образы моих любимых героев и доносить прекрасную музыку до сердец и душ слушателей. Если есть возможность помочь режиссеру сделать то, во что я верю, я с радостью сделаю это. Если я чувствую, что постановка противоречит духу оперы, я предпочту остаться верным опере.
- У вас огромный опыт работы с великими режиссерами! Есть с кем сравнивать молодых...
- Жан-Пьер Поннелл, Джордж Стрелер, Патрис Шеро... Они думали о музыке. Когда Поннелл ставил “Свадьбу Фигаро”, он стремился создать атмосферу, близкую ко времени французской революции. Это был прекрасный спектакль... Как-то в Париже я три раза пел Фиеско в опере ”Симон Бокканегра”. Один спектакль хуже другого. Постановка была сделана голландским режиссером. Это был его дебют на оперной сцене. В Италии как раз проходили выборы. Режиссер решил, что Фиеско будет похож на Берлускони, а Бокканегра выглядел и был одет, как Че Гевара. Зачем? Что это помогает понять зрителям? За этим стоит стремление режиссера к оригинальности. Огромное количество оперных режиссеров некомпетентны. Они не принадлежат планете под названием “Опера”. Они приходят из театра, кино, Бродвея, у них нет музыкального понимания, они не знают либретто, не понимают оперного языка. Чем они могут создать шум вокруг себя? Только провокациями и агрессией.
- Но ведь зрители покупают билеты, заполняют залы, позволяя тем самым режиссерам ставить подобные спектакли?
- Зрители приходят в оперный театр, потому что они хотят услышать Оперу. Они приходят в надежде увидеть что-то интересное. Подобная режиссура идет при попустительстве руководителей театров. Они выбирают режиссеров, они подписывают с ними контракты. В последние двадцать пять – тридцать лет в мире уменьшилась роль музыкальных руководителей. В Нью-Йорке, Вене, Париже, Милане – везде генеральные директора. Они хороши для того, чтобы найти спонсоров, но у них нет артистической подготовки.
“Предпочитаю петь сам...“
- Вы не думали самому заняться оперной режиссурой?
- Никогда не думал об этом, хотя если есть что-то, чем бы я хотел заниматься в оперном мире помимо пения, то это, наверно, режиссура. Я только боюсь, что мне придется столкнуться со столькими вопросами, далекими от творчества... Не знаю... Посмотрим...
- Как вам вариант преподавательской работы?
- Это – другая планета. Быть хорошим певцом не означает быть хорошим педагогом. Многие из великих певцов прошлого не оставили после себя учеников. Можно только попытаться передать свой опыт... Педагогика – огромная ответственность. Вы должны решить, кто из молодых солистов останется в оперном мире, а кто – нет. Я не думаю, что в состоянии сделать это. Для этого нужно обладать особым педагогическим талантом. Предпочитаю петь сам, а не учить других.
- Вы продолжаете исполнять в концертах вашего любимого Моцарта?
- Да. Например, три года назад на рождественском концерте в Концертгебау в Амстердаме обожаемый мною Марис Янсонс попросил сделать моцартовскую программу. Я пел арии из “Дон Жуана”, “Фигаро”, даже Папагено из “Волшебной флейты” – то, что я никогда не исполнял в опере. Это было такое удовольствие! Год назад посольство Италии в Вене устроило большой прием в честь тридцатилетия моего дебюта в Венской опере. Я спел Фигаро, был огромный успех. Но это так, ради удовольствия. Для всех ролей “итальянского” Моцарта – Фигаро, Лепорелло, Дон Жуан, граф Альмавива – исполнитель должен быть молодым. Вы должны прыгать, бегать, скакать... То, что в молодом возрасте приносит вам радость, впоследствии становится физическим испытанием. В этот момент становится понятно, что лучше уйти в серьезный репертуар и забыть о том, что физически уже не потянуть. Я помню, в Нью-Йорке слушал Ван Дама, поющего в “Фигаро”. Ему было около пятидесяти пяти. Он все делал прекрасно, и вдруг в какой-то момент я увидел перед собой уже немолодого человека, тяжело взбирающегося по ступенькам. Я сказал себе: “Когда почувствуешь, что становится тяжело, уйди”. Так я и сделал. Моих последних Фигаро и Лепорелло я спел, когда мне было пятьдесят четыре, последнего Дон Жуана – в пятьдесят пять.
- Вы все время повторяете, что Моцарт помог вам сохранить голос.
- Абсолютно. И сегодня скажу то же самое. Благодаря тому, что я пел Моцарта, я нахожусь сегодня в Чикаго. Арии Моцарта – лекарство для голоса. Я употреблял это лекарство каждый день на протяжении тридцати пяти лет, и оказалось, что я пришел в более тяжелый репертуар со свежим голосом. Если бы все эти годы я пел другие партии, я бы не сохранил свой голос. Настоящим счастьем было исполнять эти роли, но настало время найти счастье в чем-то другом. Я нашел другие восхитительные роли, и в них сегодня я чувствую себя, как дома.
В ближайших планах Ферруччо Фурланетто – партия короля Филиппа в опере Дж.Верди ”Дон Карлос” в Милане (Ла Скала) и Вене (Венская опера), а также дебют в партии Бориса Тимофеевича в опере Д.Шостаковича “Леди Макбет Мценского уезда” на Зальцбургском летнем музыкальном фестивале летом 2017 года (музыкальный руководитель – Марис Янсонс, режиссер - Андреас Кригенбург). Надеюсь, в будущем мы еще встретимся с певцом в Чикаго. Удачи, и до новых встреч, маэстро!
Фотографии к статье:
Фото 1. Ф.Фурланетто – Дон Кихот, К.Маргейн – Дульсинея. Сцена из спектакля “Дон Кихот” (Лирик-опера, 2016). Фото - Тодд Розенберг
Фото 2-3. Ферруччо Фурланетто. Фото - Игорь Сахаров
Фото 4. Ф.Фурланетто – Дон Кихот, Н.Алаймо – Санчо Панса. Сцена из спектакля “Дон Кихот” (Лирик-опера, 2016). Фото - Тодд Розенберг
Фото 5. Сцена из спектакля “Дон Кихот” (Лирик-опера, 2016). Фото – Эндрю Киоффи