26 окт. 2018 г.

Синди Голд: “Люблю играть, люблю преподавать“. Интервью с актрисой на фоне “Неприличия”


В эти дни на сцене Victory Gardens Theater (Чикаго) идет спектакль Неприличие (Indecent) по пьесе Полы Вогел. Режиссер - Гэри Гриффин. Несколько ролей в спектакле играет одна из лучших актрис Чикаго, профессор Северо-Западного университета Синди Голд. Она умна, остра на слово, независима. Она снимается в кино, играет в театре, преподает и больше всего на свете любит искусство. В эксклюзивном интервью газете Реклама Синди рассказывает о своих ролях, театрах Чикаго и о том, что значит для нее настоящий театр.



Кто есть кто в современном театре. Синди Голд. Актриса. Профессор театрального факультета Северо-Западного университета. Специалист по диалектам речи. Играла в сериалахEmpire, “Chicago Fire, “Chicago PD,Leverage. Среди ее театральных работLoving Repeating в About Face/MCA Chicago (сезон 2005-06 годов), Pride and Prejudice (сезон 2005-06 годов), “Jekyl and Hyde(сезон 2011-12 годов) в Northlight Theatre, “Awake and Sing (Jeff Award, сезон 2009-10 годов), Showboat(сезон 2011-12 годов) и “My Fair Lady” (сезон 2016-17 годов) в Лирик-опере Чикаго, The Music Man в Glimmerglass Opera (2012 год), "Measure for Measure" (сезон 2012-13 годов) в Goodman Theatre, “In the Garden в Lookinglass Theatre (сезон 2013-14 годов), “A Kid Like Jake в About Face Theatre (сезон 2014-15 годов), "Cat on a Hot Tin Roof" в Drury Lane Theatre (сезон 2017-18 годов).



Моя беседа с Синди Голд началась с поздравлений. В спектакле Неприличие актриса замечательно играет несколько совершенно разноплановых персонажей, мгновенно перевоплощаясь то в польскую актрису еврейского происхождения Виру, гастролирующую по миру со спектаклем Бог мести, то в Сару - жену главного героя Якова, то в американскую актрису Эстер... Спектакль, действие которого происходит в Польше, Германии, Санкт-Петербурге, Нью-Йорке на протяжении сорока лет, основан на реальной истории еврейского писателя Шолома Аша и его театральной труппы.



-          Вам нравится работать в Victory Gardens Theater?

-          Да, это один из лучших театров Чикаго. Я работала в этом театре много лет назад, когда он находился еще в старом здании (теперь в нем Greenhouse Theater Center), играла в спектаклях прежнего художественного руководителя Дениса Зачека. “Неприличие – необычная пьеса о маленькой театральной компании. Сегодня, когда мы вновь говорим о цензуре, когда вокруг нас происходит абсолютное сумасшествие, наш спектакль оказывается очень актуальным.

-          Что значит для вас быть на сцене?

-          Удовольствие. Радость. У меня замечательная жизнь. Я учу других актерскому ремеслу и играю так, как учу других. Люблю играть, люблю преподавать и не могу отказаться ни от одного, ни от другого. Кстати, в Неприличии играют две мои бывшие студентки. Одна из них училась у меня три года... Интересно встречаться с человеком на занятиях и спустя годы играть с ним на одной сцене. Это очень русский подход. Прямо по Станиславскому...

-          Что самое тяжелое в актерском ремесле?

-          Выносливость. Этим летом я играла Большую Ма в спектакле “Кошка на раскаленной крыше в Drury Lane Theatre. У нас было восемь-девять спектаклей в неделю. Я очень уставала. Сейчас в Victory Gardens Theater мы играем шесть спектаклей в неделю.

-          Какие качества необходимы, чтобы быть хорошим актером?

-          Хорошее воображение. Способность быть на сцене ранимой, уязвимой. Ум. Умные актеры играют лучше. Мне нравятся умные актеры.

-          Когда вам предлагают новую роль, на что вы смотрите в первую очередь?

-          Литературный материал, люди, с которыми придется работать, деньги. Чтобы согласиться, мне хотелось бы иметь два из трех компонентов. Я не могу участвовать в спектакле только из-за денег. Я делала это много раз, когда была моложе, сейчас - нет. Если не повезло с партнерами и не так интересна пьеса, неважно, сколько денег я получу. Результата все равно не будет. У меня есть постоянная преподавательская работа в университете. Я пользуюсь этим привилегированным положением и выбираю, а не соглашаюсь на все подряд.

-          Вы любите импровизацию на сцене?

-          Когда я была моложе, работала в труппе (Improv Company), основу которой составляли импровизации. Мы гастролировали по Флориде, играли в Бостоне, Нью-Йорке... Я обожала импровизации. Но мне кажется, что импровизация для молодых.



-          Что вам ближе: режиссер показывающий или рассказывающий?

-          Я предпочитаю сама создавать свою роль. Если режиссер предписывает, как и что играть, он подавляет мои идеи. Если режиссер умный, мы всегда найдем общий язык. У каждого режиссера свой подход. Есть режиссеры, которые хотят слишком многого слишко быстро. Другие предпочитают, чтобы актеры сами шли своим путем и в результате пришли к нужному решению. Это я люблю больше всего...

-          Что вы не принимаете в режиссерах?

-          Мне не нравится, когда у режиссера нет идей или когда режиссер упивается своей властью, говоря грубости, репетируя на повышенных тонах. Правда, такое случается редко, особенно в Чикаго.

-          Синди, расскажите, пожалуйста, о семье, вашем детстве.

-          Я родилась в Бостоне, штат Массачусетс. Дедушка из Житомира (раньше – Россия, теперь - Украина), бабушка – из Румынии. Пятнадцать лет назад мой брат побывал в Житомире и усыновил двоих детей. В семье говорили на идиш. Кстати,  в “Неприличии мы немного говорим на идиш, русском, китайском, французском, немецком. Одной из моих обязанностей в спектакле было поставить разные диалекты. Обычно я не совмещаю эту работу с актерской, но в этот раз согласилась... Я помню, в детстве много переезжала с места на место. Мы жили в Бостоне, Балтиморе, несколько лет - в Лондоне, около четырех лет - в Майами. Мой отец был профессором-анестезиологом, преподавал в разных университетах, обожал путешествовать. Мы ездили с ним.

-          Вы помните ваши первые театральные впечатления?

-          Мой дядя ставил любительские спектакли в синагоге в Филадельфии (мы и там пожили несколько лет). Я помню его на вечеринке и в мюзикле “Скрипач на крыше. Мне было тогда три-четыре года. Дядя обожал театр! Его спектакли стали для меня введением в театральный мир. В школе у меня был очень хороший театральный педагог. Он еще больше разжег мой интерес к театру. Я была очень активной девочкой: записалась в актерский и танцевальный классы, училась игре на фортепиано, пела... Не думала быть актрисой до старших классов школы - хотела стать учительницей.



-          Как ваши родители прореагировали на ваше решение стать актрисой?

-          Они не возражали. Мой дедушка приехал в Америку, когда ему было четыре года, выучился и стал врачом. Мой папа – врач. Конечно, они бы мечтали, чтобы я пошла по медицинскому пути, но я не интересовалась этой областью, и они не уговаривали меня. У нас в семье много музыкантов. Двоюродная сестра - композитор-песенник, лауреат премии “Грэмми“ Джули Голд. А вот актеров до меня в семье не было... Я закончила Бостонский университет по специальности “Театр”, диплом мастера получила по двухлетней программе Alabama Shakespeare Festival. Я была членом труппы, мы играли вместе, были одной большой семьей.

-          Сколько вам было лет, когда вы участвовали в первом кастинге?

-          Примерно двадцать – двадцать один. Я была счастлива. Устала от учебы и хотела вырваться в свободный мир театра. Первые годы после колледжа я жила в Бостоне. Днем работала, вечером репетировала и играла в спектаклях, ездила в туры по стране. Потом переехала в Нью-Йорк и проходила кастинги на протяжении следующих десяти лет. А совсем первые пробы я проходила на телевидении в девять лет для какой-то образовательной программы.

-          Как вы переживали неудачи?

-          Спокойно. Именно поэтому я смогла остаться в этой профессии. Люди, которые не принимают провалов, обычно уходят из актерской среды.

-          Вы помните вашу первую главную роль?

-          Когда я была в колледже, прошла конкурс в бостонскую театральную компанию импровизации – бостонский вариант Second City. Это был прекрасный опыт узнать, что такое комедия, и попробовать себя в разных ролях.

-          Что для вас самое главное в педагогической деятельности?

-          Для меня очень важно, что мы учимся доверять друг другу и строим взаимоотношения друг с другом, как ансамбль. Главное – уважать друг друга, иметь одни этические правила. В нашем университете - двенадцать педагогов по актерскому мастерству. Я – одна из них. Студенты приходят к нам в студию и остаются на несколько лет. Я веду студентов, начиная со второго года обучения. Преподаю три курсаActing I: Principles of Characterization“, “Acting II: Analysis and Performance“, “Acting III: Problems in Style“. В каждой четверти мы специализируемся на определенной теме. Например, первая четверть второго года – Греция, вторая – Шекспир, третья – Чехов, иногда - Ибсен. Все педагоги преподают одну тему, но все – по-разному. 



-          Мне кажется, играть на сцене – все равно, что дышать, ходить, говорить... С этим даром рождаются. Разве можно этому научить?

-          Можно. В Северо-Западном университете все студенты очень умные, целеустремленные, усидчивые. Может быть, кто-то уже был на Бродвее или снялся в кино, а другой сыграл один любительский спектакль в Канзасе или Айове. У них нет ничего общего, кроме одного – интеллекта и желания работать. И это зачастую помогает. Я знаю такие примеры. На первом курсе у меня учатся сто десять человек. К последнему курсу остается примерно шестьдесят.

-          Сколько из них становятся профессиональными актерами?

-          Примерно сорок из них думают, что станут актерами. Через несколько лет – двадцать. В конце - может быть, пять. Но студенты не пришли изучать только актерское ремесло. Они выбрали университет, чтобы изучать жизнь, людей, политику, и т.д. Театр – один из инструментов познания мира.

-          Какие самые престижные театральные школы в Америке?

-          Йельская театральная школа – номер один. После Йельской – Джульярд. (Многие люди поспорят с этим и скажут, что Джульярдская школа – первая в стране.) Потом идет целая группа университетов, среди которых Северо-Западный, Нью-Йоркский, Мичиганский, университеты Вашингтона, Сиэттла, Southern Methodist University в Далласе, и т.д.

-          Как выживают профессиональные актеры?

-          Трудно. Опять же, поскольку я преподаю в университете, мне в этом отношении гораздо легче. Если бы я была только актрисой, искала бы постоянную работу или стремилась попасть в телевизионные шоу, которые постоянно снимаются в Чикаго. Чикаго – третий город в стране (после Нью-Йорка и Лос-Анджелеса) по количеству снимающихся телевизионных шоу и сериалов, а в смысле разнообразия и театральной аудитории - первый. В Чикаго выпускаются такие сериалы, как “Chicago Fire”, “Chicago P.D.“ На западе Чикаго построена крупная киностудия. Все больше и больше актеров приезжают сюда. По количеству театров Чикаго - невероятно богатый город. На прошлых выходных я могла бы посмотреть сорок девять спектаклей. Это очень много...

-          Какие театры вы любите?

-          Я поддерживаю маленькие театры. У меня годовая подписка на два любимых – Steep Theatre и Gift Theatre. Там служат актеры, не входящие в театральный профсоюз (Non-Union). У них, как правило, есть другая постоянная работа. Они всегда в поиске, активны, энергичны. В этих театрах прекрасные актерские и режиссерские работы. Им нужны деньги гораздо больше, чем крупным театрам. Часто Творчество с большой буквы вы встретите именно в таких театрах.

-          К вашему списку театров я бы добавил еще два – TUTA Theatre и Trap Door Theatre.

-          Конечно. Прекрасные театры. Я стараюсь не пропускать их премьер. Сама идея “storefront theatre“ родилась в Чикаго. Энтузиасты стали арендовать помещения и с нуля строить в них театральные пространства. Именно такие театры надо поддерживать в первую очередь.

-          Как-то я спросил у Марты Лейви (многолетний художественный руководитель Steppenwolf Theatre, умерла в 2016 году), как она относится к постановкам Lookingglass Theatre. Она сразу скривилась и сказала, что это ближе к цирку. Для нее, как и для Анны Шапиро (нынешний художественный руководитель Steppenwolf Theatre), на первом месте всегда была литературная основа. Но ведь театр – это не только текст. Театр – искусство визуальное! Если я захочу прочесть пьесу, я могу пойти в библиотеку. Мне хотелось бы в театрах Чикаго побольше режиссерской изобретательности...

-          Я обожаю Lookingglass Theatre. Кстати, в спектакле о Чарльзе Дарвине, в котором я играла (In the Garden“), не было элементов физического театра. Там много говорили, но это было здорово, там была очень интересная режиссура и прекрасный дизайн сцены – особый мир, созданный прекрасной Колетт Палард... Я согласна с вами. Есть что-то совсем не театральное в том, что два человека сидят за столом друг напротив друга и просто разговаривают. Хотя... Время от времени я вижу очень интересные “неподвижные” постановки. Например, недавно Джон Берри (заместитель художественного руководителя Steppenwolf Theatre) поставил спектакль “You Got Older“. На сцене ничего не происходит. Все построено на способе, с которым люди общаются друг с другом. Иногда это работает и без движений... А Марта была гениальной. Она пришла в Steppenwolf молодой актрисой и через несколько лет стала художественным руководителем театра. Она умела собрать вокруг себя коллектив, была одним из немногих руководителей, которые сами не ставили. Она всегда приглашала профессиональных режиссеров. Кстати, она тоже выпускница Северо-Западного университета.

-          У вас есть любимые актеры в мировом театре?

-          Мэгги Смит и Роберт Стивенс - я их обожаю. Режиссер Питер Брук – я с завистью читаю о его долгом репетиционном процессе. Как бы хотелось такого опыта работы над текстом! Назову еще одного британского актера – Энтони Шер. Он потрясающий. Я никогда не забуду его Ричарда III. Он из Южной Африки. Пожалуй, это мой любимый из ныне живущих актеров... К сожалению, я не знаю неанглоязычных театров. Обычно я читаю пьесу, если иду на неанглоязычный спектакль. Помню, была в восторге от театра в Праге.

-          Вам приходилось играть в русских пьесах?

-          Я играла характерные роли в пьесах Чехова: дважды Марину в “Дяде Ване“, Шарлотту в “Вишневом саде“. Я люблю Чехова, преподаю театр Чехова своим студентам.

-          Почему Чехов продолжает оставаться таким популярным в Америке?

-          Потому что он писал на вечные темы. Интересно, как студенты от равнодушия к Чехову постепенно приходят к нему, как он их увлекает. Мы работаем с разными переводами, ищем наиболее подходящий. Через Чехова мы изучаем Россию, и это тоже безумно интересно.

-          Как вы работаете с новым материалом?

-          Опять же, отвечу на примере с “Неприличием”. Это третья постановка пьесы. Премьера прошла на Бродвее, вторая была в театре Гатри в Миннеаполисе. Пола Вогел была с нами две с половиной недели и все время корректировала текст. Было интересно. Иногда драматурги не желают менять ни слова. Я помню, ставила спектакль по пьесе молодого драматурга. Там был пожилой персонаж – образ, который автор написал на основе воспоминаний об отце. На репетиции автор был в такой ярости, что кинул ключи в актера со словами: “Так мой отец не говорил!” С такими авторами тяжело работать...

-          Вы волнуетесь перед премьерой?

-          Перед премьерой “Неприличия” мы продолжали репетиции все дни вплоть до последнего. Мы репетировали за два часа до премьеры! Пола постоянно меняла текст. Я волновалась из-за того, что боялась не запомнить последних авторских правок. Когда обычный спектакль, я не волнуюсь. Другое дело, когда что-то большое, непривычное. Например, когда я впервые вышла на сцену Лирик-оперы. Это был спектакль “Showboat” семь-восемь лет назад. Я не могла себе никогда представить, что буду петь на сцене Лирик-оперы! Я пропела там несколько фраз. А потом я оказалась в Глиммергласс-опере в Нью-Йорке. Художественный руководитель Франческа Замбелло пригласила меня в мюзикл “The Music Man”, и там я тоже пела. С этим мюзиклом султан Омана пригласил нас на гастроли в его султанат, и мы побывали в стране, где вообще нет профессиональных исполнителей. Это был очень интересный опыт - то, что мне нравится в актерской профессии.

-          Вам нравится, когда режиссер приглашает вас в радикальную постановку?

-          Нравится. Иногда, правда, я бываю разочарована. Но если человек знает, что он делает и я доверяю ему, то на этом пути возможны большие сюрпризы. Я люблю, когда меня толкают на эксперименты!

-          Есть что-то, чего вы никогда не сделаете на сцене?

-          Никогда не разденусь.

-          А грубый, неприличный язык?

-          Это пожалуйста. Еще я обожаю пьесы с переодеванием. В “Укрощении строптивой” в Чикагском шекспировском театре я играла мужчину, в “In the Garden” в Lookingglass - тоже. Такие роли расширяют актерские возможности. Я жду таких ролей...

-          Вы снимаетесь в рекламе?

-          В последние годы - нет, но раньше охотно это делала. Когда-то делала рекламу Макдоналдса.

-          Какая мотивация (кроме денег) для вас сниматься в рекламе? Новый опыт?

-          Меня это забавляет. Текст часто ужасный, и автора рядом нет. Так что можно импровизировать, делать что-то живее, смешнее. (К вашему вопросу об импровизации.)

-          Какие роли вам запомнились больше всего?

-          Спектакль “Проснись и пой” по пьесе Клиффорда Одетса (сезон 2009-10 годов) в Northlight Theatre в постановке Эми Мортон (актрисы Steppenwolf Theatre) - один из лучших театральных опытов в моей жизни. Я работала с лучшими актерами, включая Майка Нассбаума. Я очень люблю работать в Northlight Theatre... Самой важной для моей карьеры была роль Гертруды Стайн в мюзикле “Loving Repeating” композитора Стивена Флаерти и режиссера Франка Галати (2006 год). Я влюбилась в образ умной интеллектуалки, жившей в Париже в начале XX века, дружившей с Хемингуэем, Фитцжеральдом, ставшей олицетворением авангарда в культуре того времени. Она была еврейкой и лесбиянкой, и выжила в годы Второй мировой войны. После спектакля мы сделали альбом, выпустили книгу. (За роль Стайн Синди Голд была удостоена премии “Джефф”. – Прим. автора.) Работа с Галати была настоящим удовольствием. Он был педагогом Марты Лейви и Барбары Гейнс в Северо-Западном университете. И еще я бы хотела упомянуть мой недавний проект – спектакль “Кошка на раскаленной крыше” в Drury Lane Theatre.

-          Когда следующий раз мы увидим вас на чикагской сцене?

-          Всю осень я преподаю в университете. Что касается театральных проектов, то на весну 2019 года у меня запланирован спектакль “The Cake” по пьесе Бека Бранстеттера в Asolo Repertory Theatre в Сарасоте (Флорида). Пьеса основана на недавней истории, когда гомосексуальная пара зашла в пекарню и попросила испечь торт. В пекарне отказались. Я играю роль пекаря. Но это будет в следующем году. А в эти дни я всех приглашаю на спектакль Неприличие в Victory Gardens Theater.



Nota bene! Спектакль “Неприличие” идет до 4 ноября 2018 года в помещении Victory Gardens Theater по адресу: 2433 North Lincoln Avenue, Chicago, IL 60614. Абенементы и билеты на этот и другие спектакли сезона 2018-19 годов - по телефону 773-871-3000, электронной почте tickets@victorygardens.org или на сайте театра www.victorygardens.org/. Для студентов и пожилых людей предусмотрены скидки. Телефон для приобретения групповых скидок – 773-328-2136.



Фотографии к статье:

Фото 1. Синди Голд. Фото - www.cindygold.com

Фото 2. Синди Голд в спектакле “Неприличие” в Victory Gardens Theater. Фото – Майкл Бросилоу

Фото 3. Синди Голд в опере “Дочь полка” в Вашингтонской национальной опере. Фото из личного архива С.Голд

Фото 4. Синди Голд в опере “Моя прекрасная леди” в Лирик-опере Чикаго. Фото из личного архива С.Голд

Фото 5. Синди Голд в спектакле “Укрощение строптивой” в Чикагском шекспировском театре. Фото из личного архива С.Голд

Фото 6. Синди Голд в спектакле “Кошка на раскаленной крыше”. Фото - Brett Beiner Photography 

25 окт. 2018 г.

Иван Твердовский. Глазами пришельца. Интервью с режиссером



На только что закончившемся 54-м Чикагском международном кинофестивале состоялась американская премьера фильма Ивана Твердовского “Подбросы” (“Jumpman”). В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту режиссер рассказал, как работает с актерами на съемочной площадке и какое значение придает кинофестивалям.




-          Как вам пришла идея снять фильм с главным героем, у которого редкое заболевание под названием анальгезия?

-          Я не снимал фильм про заболевание героя. Четыре года я занимался съемками документального проекта про российскую полицию. Хотелось художественно осмыслить то, что происходит с нашим обществом, показать особенного героя, который находится где-то в другом месте и первый раз попадает в наш мир. Мне кажется, интернат - как раз достаточно волшебное, миролюбивое место, откуда такой герой может появиться. Его заболевание - скорее, фон, который пригодился тем, кто его используют.

-          Если искать аналогии в российском кино, то для меня это Плюмбум, или Опасная игра Абдрашитова. Я прав?

-          Наверно, есть какие-то общие вещи, но я не могу сказать, что рассматривал картину Абдрашитова в качестве основного референса. Я про нее думал, да, даже пересматривал. Я смотрел фильмы, которые касаются тематически взаимоотношений матери и сына. “Мама Рома” Пазолини – мне казалось, эта наиболее созвучная картина, которая мне поможет. “Долгие проводы” Киры Муратовой. Из последнего – “Мамочка” Ксавье Долана. Эти три фильма были, как мне казалось, наиболее точным референсом для актеров по теме взаимоотношений матери и сына.

-          Поговорим об этих взаимоотношениях. Мать с сыном ходят по квартире полуголыми, спят в одной постели, признаются друг другу в любви... Просится инцест, все ждут инцеста, но инцеста не возникает. Это та “двойная сплошная, которую вы не решились переступить, или вы специально не хотели этого делать?



-          В такой картине очень легко скатиться в пошлость. Мне казалось, что взаимоотношения матери и сына должны быть на грани, но не переходить ее. Между собой они ведут себя, как мужчина и женщина. Она не помнит, как оставила его в интернате, она приезжала к нему пару раз в жизни. Он совершенно ничего не знает про нее. Соответственно, когда они встречаются, между ними что-то происходит. Они знают, кем они приходятся друг другу, но ни разу не чувствовали этих отношений, их не проживали. В первую очередь, это отношения мужчины и женщины, и уже во вторую – матери и сына.

-          В фильме герой ни разу не называет маму мамой, он обращается к ней только по имени.

-          Да, они называют друг друга по имени. Опять же, Денис не чувствует ее, как мать, а она хочет наладить с ним отношения, вернуть тот этап, который проскочила, вернуть ему доверие к ней. Мне кажется, очень важно, что у них пограничные отношения.

-          Если бы все закончилось в постели, это было бы слишком ожидаемо?

-          Это было бы слишком просто.

-          Кинокритик Антон Долин назвал фильм метафорой современной России. Вы согласны с такой трактовкой?

-          Я не знаю. Это художественное кино. Моя задача была осмыслить в визуальном формате то, что с нами сегодня происходит. Спасибо Антону за такое определение...

-          Что бы вы ответили тем критикам, которые говорят, что язык, на котором разговаривают герои, не из нашей жизни? Уж очень он интеллигентный и литературный...

-          Я, честно говоря, не понимаю упреков по поводу языка. У меня всегда в сценарии прописаны ситуации и подробное содержание диалогов между героями. Сами диалоги создаются на съемочной площадке. Актеры используют их в свободной импровизационной форме... Я не могу сказать, что люди так не говорят. Слой людей, с которыми я общаюсь, говорят на таком языке. Мои актеры тоже общаются на таком языке. Я не думаю, что этот язык далек от героев, которых они играют.

-          После вашей картины остается ощущение, что мир - это место, где жить нельзя, как писала Цветаева. Денис возвращается в интернат, где все очень добрые и к нему хорошо относятся. При этом реальный интернат - это вообще-то абсолютный ужас. У вас – не так. Мне кажется, свобода, пусть даже уродливая, лучше, чем жизнь за колючей проволокой, пусть даже очень уютная. Открытый мир лучше закрытого. У вас – не так...

-          Свобода, про которую вы говорите, настолько мрачна и бесперспективна, что мир в изоляции для Дениса гораздо ближе, теплее и лучше. В этом была основная идея. Мы привыкли к нашему обществу, к проблемам, которые нас окружают. Но если посмотреть со стороны – это дичь совершеннейшая.

-          Со стороны пришельца из другого мира...

-          Денис и есть тот самый пришелец. Он такую жизнь никогда не видел, ничего про нее не знает.

-          Вы на стороне Дениса?

-          Конечно. Я рассматриваю всю историю его глазами, глазами пришельца. Поэтому интернат такой теплый, светлый, все добры по отношению к нему. А мир жесток. Он мрачный, темный. Действие фильма, в основном, происходит ночью. Для меня социум очень мрачный.

-          Если бы на месте Дениса были вы, вы бы тоже вернулись в интернат?

-          Я бы не нашел никакого другого места, куда бы мог уйти. Думаю, что да.

-          Анна, мать Дениса, в одном эпизоде говорит: “Надо быть счастливым!” При этом все герои фильмы несчастны. Как у Толстого, каждый несчастен по-своему. Как вы думаете, что с ними произойдет в будущем? Есть перспектива, что Денис и Анна будут счастливы? 

-          Я не вижу такой перспективы, не вижу позитивного разрешения истории. Эти люди несчастливы и в личной жизни, и в какой-либо другой. А персонаж Дениса, скорее, приобрел опыт. Путешествие пошло ему на пользу. Он станет сильнее, станет подготовленным к следующим приключениям, возможно, в этом мире, возможно, в каком-то другом.

-          То есть “все будет так. Исхода нет”. Выход один – уйти из реального мира. Изменить мир нельзя?

-          Реальный мир существует по своим законам, и мы не в силах в нем что-то изменить. Все то, что мы делаем, создаем, никак не влияет на нашу действительность.

-          У фильма гениальное название - “Подбросы”! Это ведь новое слово в русском языке, правда? В словаре Ожегова есть глагол подбрасывать, но нет существительного подбросы.

-          Мне понравилось англоязычное название “Jumpman”. Звучит, как какой-то комикс, продолжение истории про супергероя. “Superman”, “Birdman”, “Jumpman”. Интерпретировать такое название в русском языке было довольно сложно. Тогда я пошел по другому пути. Я использовал глагол “подбрасывать” и превратил его в существительное.

-          В названии - ловушка для англоязычного зрителя. Вроде бы название отсылает к супергерою, но потом оказывается, что фильм не об этом и не про это...

-          Конечно. Картина авторская. Она не сделана в духе комикса или блокбастера. Для меня болезнь героя и есть его сверхспособность.

-          Слово “подбросы” само по себе какое-то корявое. Сочетание в середине слова “дбр” режет слух. В этом тоже была ваша идея - раздразнить зрителя?

-          Я как-то не думал об этом, честно говоря. Для меня название созвучно со словом “отбросы”. Слово неприятное, безусловно, но оно точное тематически, должно давать какие-то дополнительные смыслы. Не было задачи придумать универсальное, приятное на слух название, за которое зацепится зритель и захочет прийти в кино посмотреть. Кажется, связь должна быть обратная. В этом смысле название наиболее точно отражает то, что происходит в фильме.

-          Для меня Подбросы – не только история о женщине, которая подбрасывает ребенка в интернат, и матери, которая подбрасывает сына под автомобили, но и метафора человека, попавшего под лопасти государственной мясорубки, и невозможность этому противостоять...

-          Безусловно, эта тема прослеживается в фильме. 

-          В фильме два блестящих дебюта - Денис Власенко и Анна Слю. Как вы нашли этих актеров, или как они вас нашли?

-          Анна Слю давно снимается в российском кино. У нее довольно большая фильмография. Я ее заочно знаю много лет. Она снималась еще в картине “Ночной дозор”. У меня она играет впервые. Для Дениса это первая работа в кино. Он еще учится в институте... Я не пишу роль для определенных артистов. Когда я пишу, я не имею представления, кто будет играть. У меня довольно классический вариант подбора актеров. Я провожу кастинг, знакомлюсь с артистами, делаю пробы. В такой очень подробной работе меня заинтересовали Аня и Денис. Мы сделали парные пробы, я стал менять одну сцену за другой, захотелось посмотреть всю картину целиком. В тот момент я понял, что играть в фильме будут они.

-          Они сразу включились в игру, или вам надо было их погружать в обстановку, проводить какие-то предварительные беседы?

-          Артистам, которые ко мне приходят в первый раз, немного некомфортно. Во-первых, нужно подробно разбирать текст. Во-вторых, даже готовясь к пробам, они не могут этот текст присвоить, потому что не понимают, как взаимодействовать без диалогов. Они привыкли заучить два листа текста и на съемках “накидать” фразы. У меня немного по-другому. Мы тратим много времени на то, чтобы понять, каков персонаж. Для этого существует процесс знакомства. Он как раз очень помогает. Мы разбираем какие-то жизненные ситуации просто относительно друг друга. Соответственно, на вторые-третьи-четвертые пробы актеры включаются в процесс. Они уже понимают, как это работает.

-          То, что вы рассказываете, похоже на застольный период театральных репетиций, когда режиссер детально разбирает поведение персонажей, их психологическое состояние... У вас похожий театральный подход при работе над фильмом?

-          Да, процесс работы немного театральный, но при этом органика, которая возникает в кадре, мне кажется, не имеет минусов театральной работы.

-          Актрису Наталью Павленкову я называю вашим “талисманом”. Она придает особый колорит каждому вашему фильму, каждый раз неузнаваема... Я ее летом видел в Нью-Йорке на гастролях Театра Наций. В “Иванове” Кулябина она замечательно играла Зинаиду Саввишну.

-          В процессе кастинга мы искали другую актрису. В какой-то момент кастинг-директор Полина Быстрицкая предложила попробовать Наташу со словами: “Она с этим хорошо справится”. Я послушал Полину. Наталья Николаевна знала о нашем фильме, но не собиралась в нем участвовать. В какой-то момент мы с ней встретились, и она, как и все, пришла на пробы. Ее исполнение мне показалось очень убедительным. Это сильно отличалось от того, что мы делали с ней раньше. Для меня было важно, чтобы она не повторялась.

-          Эпизоды, где герой прыгает под колеса машин, сделаны каскадерами?

-          Трюки частично исполнял Денис, частично - каскадер, и все это потом при помощи графики склеивалось в один фрагмент.

-          Что для вас самое важное в создании фильма?

-          Для меня важны все три основных этапа создания картины: сценарий, съемки, монтаж. Три этапа, где картина меняется от замысла до этапа монтажной сборки.

-          Вы третий раз работаете с продюсером Натальей Мокрицкой. Это значит, что вы легко находите общий язык?

-          Мы пять лет плодотворно работаем одной командой. Сделали три картины. У нее есть то, за что я ей благодарен, - доверие ко мне. Наталья сознательно идет на риски, в том числе – финансово-производственные, потому что она мне доверяет. Это очень важно в работе режиссера и продюсера.

-          Было ли финансовое участие Министерства культуры России?

-          Да, у нас есть поддержка Минкульта.

-          Что Министерство потребовало взамен? Была ли цензура?

-          У нас это происходит другим образом. У нас довольно открытый конкурс, экспертная комиссия. Просто если картина не понравится, вызовет раздражение – скорее всего, так и будет, - то вполне возможно, возникнут проблемы с нашими будущими творческими проектами. Я как раз не считаю Минкульт центром зла и цензуры. Эта организация все-таки финансирует авторское кино в России. Единственная киноструктура в России, которая занимается поддержкой авторского кино. Минкульт поддерживает довольно много радикальных проектов. При том мраке, который происходит сегодня в нашей стране, остались еще какие-то (возможно, это пережитки) здравые мысли, идеи, подходы к авторскому кино в частности.

-          В титрах фильма названы четыре страны. Кроме России, это Ирландия, Литва и Франция. В чем заключалось участие Ирландии?

-          Они делали графику и все, что связано с изобразительной частью. Мы подавали заявку в фонд поддержки европейской копродукции “Евремаш” – тоже один из наших основных источников финансирования.

-          Ваш прогноз: какова будет судьба фильма?

-          Мы только сейчас начинаем кампанию по выходу фильма на российский экран. Это случится 22 ноября 2018 года. Я не знаю, чего ожидать. Понимаю прекрасно, что авторское кино не дает сборов. Выход фильма довольно затруднителен в крупные сети. Кинотеатры неохотно показывают авторское кино. Но у нас есть свой зритель, который ждет картину. Было бы интересно проследить за его реакцией.

-          Как прошел прокат двух ваших предыдущих фильмов?

-          “Класс коррекции” – неплохо с точки зрения даже сборов, а вот с “Зоологией” не могу сказать, что хорошо. Картина стала больше известна потом, в интернете, когда пошла пиратским путем.

-          Иван, какое кино вам самому симпатично? Каков круг ваших любимых режиссеров?

-          Этот круг меняется, потому что постоянно меняются запросы. Меня интересуют сильные, мощные, глубокие картины, которые заставляют задуматься о каких-то вещах, про которые раньше не думал. Последнее время меня очень сильно интересует творчество ушедшей от нас совсем недавно Киры Муратовой. Я не видел многих ее фильмов, к сожалению. В последнее время занялся изучением ее фильмографии. Для меня сейчас она – очень важный режиссер. Как-то так совпало...

-          Ваш отец – режиссер. Это повлияло на ваше решение пойти в мир кино?

-          Безусловно. В детстве я сталкивался больше с документальным кино, поскольку отец им занимается. Мне это было интересно. Мне казалось, что я не мог связать свою жизнь с игровым кино, потому что там настолько все искусственно. Я думал, что там все неживое. А документальное кино мне нравилось именно потоком жизни, в которую ты попадаешь, на которую не можешь повлиять, которая порой кардинальным образом меняет замысел. Поэтому в институте и после его окончания я занимался документальным кино. Очень его любил. Снял восемь документальных фильмов, что немало. Неожиданным образом получилось, что “Класс коррекции” стал моим дебютом в игровом кино.

-          Сейчас вы понимаете, как ошибались? Это я насчет жизни в игровом кино...

-          Да, конечно, понимаю. Игровое кино мне стало любопытно. Конечно, в нем есть жизнь. Она совершенно в другой плоскости существует, просто нужно уметь использовать ее для своего замысла.

-          Вы закончили первую мастерскую режиссуры ВГИКа у Алексея Учителя. Считаете ли вы его своим учителем (прошу прощения за невольный каламбур)?

-          Безусловно. Он мне дал профессию в первую очередь, очень сильно повлиял на мой вкус в кино и современном искусстве. Я провел с ним пять лет. Он был моим наставником, занимался со мной. Он воспитал меня.

-          В Карловых Варах фильм “Подбросы” получил Специальный приз жюри, на последнем “Кинотавре” – премии за лучшие женскую роль и операторскую работу. Чего вы ждете от премьеры картины в США? Победы? Призов?

-          Я не знаю про призы и победу. Есть другие фильмы, которые этого достойны. Надо смотреть всю программу, чтобы было понимание. Я бы хотел, чтобы мой фильм был интересен зрителю в Чикаго, чтобы картина вызвала какие-то мысли, может быть, споры. Надеюсь, что зритель уйдет с просмотра с хорошим внутренним наполнением.

-          Как вы вообще относитесь к конкурсам?

-          Я очень сильно переживал, когда мне было восемнадцать. Со своим первым документальным фильмом участвовал в разных документальных фестивалях. Мне казалось, что если приз давали мне, то это правильное решение, а если нет - несправедливое. Я по-детски относился к конкурсам. Потом я понял, что фестивали – очень субъективная оценка со стороны конкретных людей. Она не всегда отражает ту картину, тот фокус фильмов, которые собраны в конкурсных программах. Сегодня к фестивалям и премиям я отношусь как к инструменту продвижения картины.

-          Для вас нужно время, чтобы “пережить” предыдущий фильм, прежде чем начать заниматься новым проектом?

-          Время нужно, и я довольно много времени уже потратил как раз на эту перестройку. Для меня все заканчивается в день окончания монтажа фильма. Монтаж “Подбросов” мы закончили в начале апреля. То есть с апреля я внутренне свободен. У меня есть уже два проекта, которыми я сейчас очень активно занимаюсь. К сожалению, пока не могу сказать ничего конкретного. Это будет история, состоящая из двух частей. Сейчас мы работаем над созданием сценария.

-          Не могу не спросить вас о деле Седьмой студии. На этой неделе начинается суд. Что говорят? Какие прогнозы?

-          Очень волнительный момент. Больше года Кирилл Серебренников находится под домашним арестом и, безусловно, не может полноценно работать. Я надеюсь, что это время он потратил для себя с пользой, и у него уже есть громадное количество замыслов, идей, которые он будет впоследствии реализовывать. Я сохраняю веру в то, что скоро все закончится и его отпустят. При этом мне тревожно оттого, что российский суд сегодня – не самый объективный. Девяносто пять процентов приговоров обвинительного характера. У нас очень редко оправдывают людей, и это вызывает определенную тревогу.

-          О том, как происходят сегодня судебные процессы в России, хорошо показано в вашем фильме...

-          Это те реалии, в которых мы сегодня живем, когда суд становится спектаклем, имитацией. Но я верю в то, что Кирилл и другие участники этого дела будут свободны.



Фотографии к статье:

Фото 1. Иван Твердовский

Фото 2. Сцена из фильма “Подбросы”

Фото 3. Сцена из фильма “Зоология” 
(Все фото предоставлено пресс-службой Чикагского МКФ)