12 ноября в Чикаго состоится единственный концерт камерного оркестра “Виртуозы Москвы” под управлением блистательного скрипача и дирижера Владимира Спивакова. В программе прозвучат произведения Л.Боккерини, В.А.Моцарта, Д.Шостаковича, А.Шнитке. Главным событием вечера станет участие в нем одного из самых талантливых пианистов-виртуозов, лауреата многочисленных международных фортепианных конкурсов Александра Гиндина.
Краткая биографическая справка. Александр Шефтельевич Гиндин родился 17 апреля 1977 года в Москве. Выпускник Московской консерватории по классу профессора М.Воскресенского. В 1990 году стал самым юным лауреатом Московского конкурса пианистов. Лауреат Четвертой премии X Международного конкурса имени П.И.Чайковского (1994 год), Второй премии Международного конкурса имени королевы Елизаветы (1999 год). Победитель Международного конкурса пианистов в Кливленде (2007 год). Солист Московской филармонии. Профессор Московской консерватории. Записал семнадцать альбомов с ведущими звукозаписывающими фирмами России, Франции, Великобритании, Германии, Финляндии, Японии. Член жюри Международного телевизионного конкурса юных музыкантов “Щелкунчик” (2004, 2006, 2009 гг.). Художественный руководитель Шведского королевского фестиваля. Заслуженный артист России (2006 год). http://www.alexanderghindin.com/
Так получилось, что Александр Гиндин никогда прежде не выступал в Чикаго, так что предстоящий концерт станет для него дебютом. Александр Гиндин и оркестр “Виртуозы Москвы” исполнят Девятый концерт В.А.Моцарта ми-бемоль мажор для фортепиано с оркестром.
Наша беседа с пианистом началась с моего вопроса о сотрудничестве с “Виртуозами Москвы” и маэстро Спиваковым.
- С Владимиром Теодоровичем мы сотрудничаем уже более десяти лет, и я с гордостью могу сказать, что сотрудничаем очень близко. Помимо отношений дирижера и солиста нас связывает многолетнее творческое сотрудничество в камерном ансамбле. Мы с ним переиграли почти весь основной репертуар для скрипки и фортепиано, записали все сонаты Брамса, сыграли пять из десяти сонат Бетховена, сонаты Бартока, Штрауса, Франка, Стравинского. Играть с ним всегда большое удовольствие. Он - замечательный партнер! Партнер в жизни и на сцене.
- “Виртуозам Москвы” идет уже четвертый десяток. Я помню тот первый, “золотой” состав оркестра. Как Вы считаете, сохраняют ли сегодняшние молодые музыканты уровень оркестра? Что бы Вы ответили тем критикам, которые говорят, что, мол, “Виртуозы...” уже не те?
- Вы знаете, я с ними играл вчера (Интервью состоялось 17 октября. – Прим. автора.) в Зале Чайковского. Дирижировал Виктор Ямпольский. Кстати, дирижер из Чикаго. Могу по свежим следам сказать, что ребята играют просто замечательно. Они такие молодцы! Какие-то вещи есть только в “Виртуозах...”. Например, моменты обсуждения того, что сказал дирижер. Это настолько живо, естественно, приятно! Нет никакой зажатости, нет равнодушия, а есть именно живая реакция на пожелания дирижера. Потом это всегда слышно в игре.
- Мы начали разговор с дня сегодняшнего. А теперь давайте вернемся на тридцать три года назад. Расскажите, пожалуйста, о вашем родном городе, вашем детстве...
- Я думаю, что мой родной город многим хорошо известен. Это город Москва.
- Знаем такой город!
- Не мне рассказывать чикагцам о Москве! (Смеется.) За последние годы Москва очень сильно изменилась, стала мощным и сильным городом. Я ее очень люблю. Музыкой я начал заниматься примерно так, как это делали многие дети в бывшем Советском Союзе. Пришел в первый класс детской музыкальной школы N36 имени Стасова.
- В каком возрасте вы решили, что музыка – это всерьез и надолго?
- Такого дня в моей жизни не было. Никак я не решал. Просто никогда не возникало вопросов, может ли быть что-то другое. В нашей семье это как-то даже не обсуждалось, хотя родители у меня – не музыканты. Конечно, на второй день я не стал играть концерты Рахманинова. Занятия музыкой – это большая работа, которая не прекращается и по сей день.
- Вы помните ваши первые музыкальные впечатления?
- Да, очень хорошо. Я услышал пианистку Ирину Смородинову. Она знаменита тем, что в концертных программах играет этюды Черни. В те годы она достаточно часто выступала в детских музыкальных школах с программой “Этюды Черни. Опус 740”. Это было мое первое серьезное музыкальное впечатление, первый большой серьезный шок.
- В музыкальной школе вы занимались по двум специальностям: фортепиано и композиции. Как у вас обстоят дела с композицией?
- Я прежде всего исполнитель. Если в отношении музыки я никогда не задавался вопросом, стоит ею заниматься или нет, то в отношении композиции я и сегодня сомневаюсь, хотя у меня изданы некоторые транскрипции. В частности, моя фортепианная транскрипция хореографической поэмы для оркестра La valse Равеля издана в Японии и России (в Санкт-Петербурге). Я достаточно часто слышу ее в концертных исполнениях.
- А сами вы исполняете свои произведения?
- Если говорить об обработках, иногда бывает. Я очень люблю транскрипции, с удовольствием их играю и частенько их “доперекладываю”. Скажем, во многих песнях Шуберта-Листа можно написать Шуберт-Лист-Гиндин. На “Петрушке” Стравинского, которую я с удовольствием часто играю, тоже можно скромно, маленькими буквами, сзади написать: “Транскрипция Гиндина”... Занятия композицией много дали мне как исполнителю. Они помогли понять музыку. Композиция хороша тем, что дает свободное отношение к музыкальному тексту как к материалу, который нужно прежде всего осмыслить.
- Кто такой пианист? Технический посредник между музыкой и людьми, которые приходят ее слушать, или живое, самостоятельное звено в этой цепи?
- Музыка отличается от других искусств. Мы можем придти в музей, посмотреть на картину Ван Гога и оценить, какая она замечательная. Мы можем посмотреть на статую Микеланджело и сказать, какая она великолепная. Но даже человек, знающий музыкальную грамоту, не всегда может открыть сонату Рахманинова и по тексту сказать, какая это замечательная музыка. Так уж музыка устроена. Ноты не имеют изначального эстетического посыла, какой есть в живописи, архитектуре, скульптуре или поэзии. Представьте, что русскоговорящий человек открыл стихи Поля Верлена на французском языке, а французского он не знает. Требуется переводчик, и от этого переводчика подчас очень многое зависит. Даже при правильном переводе можно совершенно неверно донести смысл. Если упрощать, нечто такое есть и в музыке, но это шире, глубже и серьезнее, чем просто перевод текста. Поэтому пианист - это посредник, но посредник живой, думающий, понимающий, чувствующий.
- Вы были самым молодым лауреатом Московского конкурса пианистов, в семнадцать лет стали лауреатом Х Международного конкурса имени Чайковского, три года назад победили на конкурсе в Кливленде. Как вы сегодня относитесь к конкурсам?
- Очень хорошо. Не далее, как этим летом я, что называется, тряхнул стариной и поехал на международный конкурс в Бразилию, где получил Первую премию. (В июле 2010 года Александр Гиндин завоевал Первую премию на Первом международном конкурсе пианистов Санта-Катарина в бразильском городе Флорианополис. – Прим. автора.) Я почувствовал, что мне хочется адреналина, хочется еще раз доказать себе, что ты на что-то способен. Международный конкурс для этого – самая подходящая площадка. Конкурсы важны для карьеры. Наша планета очень большая. Например, в Соединенных Штатах абсолютно самодостаточный музыкальный рынок. Очень много замечательных пианистов, которые играют только в Штатах, и мы ничего не знаем о них. И наоборот. Поэтому, я считаю, нет ничего зазорного в том, чтобы поехать в страну, где ты еще никогда не был, и показать себя. На конкурсе в Бразилии я был на “ты” с несколькими членами жюри. Мы – ровесники, и вполне могло бы сложиться так, что я бы судил их, а не они – меня. Я не вижу в этом никакой фатальности по той простой причине, что конкурсов очень много. Это не так, как во времена Бенедетти Микеланджели. Он поехал на конкурс Елизаветы и там “слетел”, получил только диплом. Для него это была не только большая моральная травма, но и серьезный удар по карьере. Сейчас рынок решает эту проблему жестко, но правильно. Решает количеством конкурсов. Не получилось здесь - получится там. Конкурс - это возможность показать себя не только членам жюри. Я могу привести вам примеры, когда музыканты ездили на конкурсы, не получали премий, но возвращались с ангажементами и любовью публики. Таких примеров очень много. Жюри в конкурсе не главное. Главное – тот общественный ажиотаж, который нагнетается вокруг конкурса. Но только на конкурсах нельзя сделать карьеру и завоевать любовь слушателей. Все зависит от таланта, умения общаться с людьми, коммуникабельности, ума и, конечно, везения...
- Кто из великих пианистов прошлого оказал на Вас наибольшее влияние?
- Прежде всего, конечно, Рахманинов. Я обожаю Горовица, Гилельса, Софроницкого, Глена Гульда, Альфреда Корто, Ферруччо Бузони. У каждого из этих мастеров была своя индивидуальность, каждого из них можно было безошибочно определить по первым тактам музыки. Спутать их невозможно. Для меня всегда была наиболее близка старая фортепианная школа начала-середины XX века. Я до сих пор очень часто – почти ежедневно - слушаю этих мастеров.
- В сегодняшнем фортепианном искусстве есть кто-нибудь, кто вам интересен?
- Я с огромнейшей любовью и почитанием отношусь к Григорию Соколову. В Америке он, наверно, не так известен.
- Он ни разу не выступал в Чикаго.
- Гениальный пианист, музыкант, художник. Как звезда в космосе, он улетает все дальше и дальше, с каждым годом добиваясь все новых и новых высот.
- Какие композиторы вам наиболее близки?
- Не могу ответить на этот вопрос. Я искренне люблю то, что играю в данный момент, и считаю это самой замечательной музыкой. Иначе быть не может. Я – профессионал. Любитель может себе позволить сказать: это мне нравится, то – нет. Профессионал должен уметь играть все! Я очень всеяден. Вчера играл Девятый концерт Моцарта и Дивертисмент Глинки, через три дня – российскую премьеру концерта Пендерецкого под управлением автора. Следующий мой проект – вечер четырех роялей. Четыре пианиста играют квартетом разные произведения на четырех роялях. (Для участия в проекте “Квартет роялей” Гиндин пригласил музыкантов из Франции, США, Греции, Голландии, Турции, России. Концерты с огромным успехом прошли в России, Франции, Азербайджане, Турции, демонстрировались на российском телевидении. - Прим. автора.) Мне интересно все!
- Но ведь какие-то произведения можно играть с холодным профессионализмом, а какие-то – с душой и сердцем; какие-то произведения могут быть ближе, какие-то – дальше?..
- Согласен, однако это вопрос не ко мне, а к слушателям и критикам. На их суд от всего сердца я выношу то или другое произведение, а им решать, что в моем исполнении им нравится больше, а что – меньше.
- Как выглядит обычный день Гиндина-пианиста?
- Обычный день Гиндина-пианиста не похож один на другой. География моих путешествий очень широкая, я играю много концертов по всему миру. Поэтому очень часто моя жизнь подчиняется объективным обстоятельствам. Переезды, перелеты, репетиции, многое другое... Я урываю, выгрызаю каждую минуту, чтобы посвятить ее моим прямым обязанностям – занятиям на рояле, прежде всего, изучению нового репертуара, то есть тому, что жизненно необходимо для любого играющего исполнителя. Невозможно из года в год играть одни и те же произведения. Репертуар нужно обязательно расширять! Подчас сделать это бывает достаточно трудно, тем не менее я пытаюсь...
- Вы не записываете часы, которые “задолжали” инструменту, как это делал Святослав Теофилович?
- Этот долг все равно не отдать, поэтому лучше его даже не записывать. (Смеется.)
- Имеет ли для вас значение инструмент, на котором вы играете?
- Конечно, имеет. Это удовольствие – играть на хорошем рояле. Я очень люблю играть на разных инструментах, но если есть право выбора, пытаюсь переложить это право на настройщика. Я терпеть не могу выбирать инструмент. Между прочим, одна из отличительных черт русской фортепианной школы – умение хорошо звучать на любом инструменте. И в школе, и в консерватории нас учили четко представлять себе идеал звука и добиваться его на любом инструменте. В бывшем Советском Союзе мы учились на достаточно посредственных роялях, и нас учили достигать на них замечательного звука.
- Значит, на гастролях настройщик всегда с вами?
- Нет, на гастролях я доверяюсь приглашающей стороне. Пословица “Не ходи в чужой монастырь со своим уставом” очень мудрая. Местный настройщик знает инструмент лучше, чем приезжий. Смешно, когда гастролер, пробыв в зале две-три минуты, начинает командовать, куда ставить рояль и как его настраивать.
- Обычно преподавателями становятся пианисты, которые постепенно уходят от активной концертной деятельности. У вас все не так. Несмотря на вашу молодость, вы уже являетесь профессором фортепианного отделения Московской консерватории. Насколько вам интересно преподавание?
- Мне очень интересно преподавание, но мои студенты – несчастные люди. Я часто отсутствую и уделяю им мало внимания. В музыке есть такой закон – закон rubato. Если берешь - отдай. Этот закон распространяется на все жизненные ситуации, в том числе и на музыкальную педагогику. Если ты какие-то знания берешь, ты должен их отдать. Это - физический закон природы. Если ты из него выпадаешь, потом будешь за это расплачиваться.
- Кроме музыки, что вам интересно в сегодняшнем мире? Хобби, увлечения...
- Хобби у меня нет. Я целиком и полностью принадлежу своей профессии, инструменту и публике, для которой играю.
- То есть музыка – это и хобби, и призвание, и образ жизни?
- Да. Это смысл и образ жизни!
- Чего вы ждете от встречи с чикагской публикой?
- Понимания.
- Концерты Владимира Теодоровича всегда непредсказуемы. Маэстро любит сюрпризы. А вы?
- С моей стороны тоже кое-какие сюрпризы подготовлены.
- “Бисы” будут?
- Как же без них... Впрочем, это зависит от публики.
- Надеюсь, что публика не “подведет”! С нетерпением ждем вашего концерта. До встречи в Чикаго!
Nota bene! Концерт Александра Гиндина и Камерного оркестра “Виртуозы Москвы” под управлением Владимира Спивакова состоится 12 ноября 2010 года в 8.00 pm в Чикагском симфоническом центре по адресу: 220 S.Michigan Ave, Chicago, IL 60604. Билеты можно заказать по телефону (312) 294-3000 или зарезервировать на сайте Симфонического центра http://www.cso.org/.
Краткая биографическая справка. Александр Шефтельевич Гиндин родился 17 апреля 1977 года в Москве. Выпускник Московской консерватории по классу профессора М.Воскресенского. В 1990 году стал самым юным лауреатом Московского конкурса пианистов. Лауреат Четвертой премии X Международного конкурса имени П.И.Чайковского (1994 год), Второй премии Международного конкурса имени королевы Елизаветы (1999 год). Победитель Международного конкурса пианистов в Кливленде (2007 год). Солист Московской филармонии. Профессор Московской консерватории. Записал семнадцать альбомов с ведущими звукозаписывающими фирмами России, Франции, Великобритании, Германии, Финляндии, Японии. Член жюри Международного телевизионного конкурса юных музыкантов “Щелкунчик” (2004, 2006, 2009 гг.). Художественный руководитель Шведского королевского фестиваля. Заслуженный артист России (2006 год). http://www.alexanderghindin.com/
Так получилось, что Александр Гиндин никогда прежде не выступал в Чикаго, так что предстоящий концерт станет для него дебютом. Александр Гиндин и оркестр “Виртуозы Москвы” исполнят Девятый концерт В.А.Моцарта ми-бемоль мажор для фортепиано с оркестром.
Наша беседа с пианистом началась с моего вопроса о сотрудничестве с “Виртуозами Москвы” и маэстро Спиваковым.
- С Владимиром Теодоровичем мы сотрудничаем уже более десяти лет, и я с гордостью могу сказать, что сотрудничаем очень близко. Помимо отношений дирижера и солиста нас связывает многолетнее творческое сотрудничество в камерном ансамбле. Мы с ним переиграли почти весь основной репертуар для скрипки и фортепиано, записали все сонаты Брамса, сыграли пять из десяти сонат Бетховена, сонаты Бартока, Штрауса, Франка, Стравинского. Играть с ним всегда большое удовольствие. Он - замечательный партнер! Партнер в жизни и на сцене.
- “Виртуозам Москвы” идет уже четвертый десяток. Я помню тот первый, “золотой” состав оркестра. Как Вы считаете, сохраняют ли сегодняшние молодые музыканты уровень оркестра? Что бы Вы ответили тем критикам, которые говорят, что, мол, “Виртуозы...” уже не те?
- Вы знаете, я с ними играл вчера (Интервью состоялось 17 октября. – Прим. автора.) в Зале Чайковского. Дирижировал Виктор Ямпольский. Кстати, дирижер из Чикаго. Могу по свежим следам сказать, что ребята играют просто замечательно. Они такие молодцы! Какие-то вещи есть только в “Виртуозах...”. Например, моменты обсуждения того, что сказал дирижер. Это настолько живо, естественно, приятно! Нет никакой зажатости, нет равнодушия, а есть именно живая реакция на пожелания дирижера. Потом это всегда слышно в игре.
- Мы начали разговор с дня сегодняшнего. А теперь давайте вернемся на тридцать три года назад. Расскажите, пожалуйста, о вашем родном городе, вашем детстве...
- Я думаю, что мой родной город многим хорошо известен. Это город Москва.
- Знаем такой город!
- Не мне рассказывать чикагцам о Москве! (Смеется.) За последние годы Москва очень сильно изменилась, стала мощным и сильным городом. Я ее очень люблю. Музыкой я начал заниматься примерно так, как это делали многие дети в бывшем Советском Союзе. Пришел в первый класс детской музыкальной школы N36 имени Стасова.
- В каком возрасте вы решили, что музыка – это всерьез и надолго?
- Такого дня в моей жизни не было. Никак я не решал. Просто никогда не возникало вопросов, может ли быть что-то другое. В нашей семье это как-то даже не обсуждалось, хотя родители у меня – не музыканты. Конечно, на второй день я не стал играть концерты Рахманинова. Занятия музыкой – это большая работа, которая не прекращается и по сей день.
- Вы помните ваши первые музыкальные впечатления?
- Да, очень хорошо. Я услышал пианистку Ирину Смородинову. Она знаменита тем, что в концертных программах играет этюды Черни. В те годы она достаточно часто выступала в детских музыкальных школах с программой “Этюды Черни. Опус 740”. Это было мое первое серьезное музыкальное впечатление, первый большой серьезный шок.
- В музыкальной школе вы занимались по двум специальностям: фортепиано и композиции. Как у вас обстоят дела с композицией?
- Я прежде всего исполнитель. Если в отношении музыки я никогда не задавался вопросом, стоит ею заниматься или нет, то в отношении композиции я и сегодня сомневаюсь, хотя у меня изданы некоторые транскрипции. В частности, моя фортепианная транскрипция хореографической поэмы для оркестра La valse Равеля издана в Японии и России (в Санкт-Петербурге). Я достаточно часто слышу ее в концертных исполнениях.
- А сами вы исполняете свои произведения?
- Если говорить об обработках, иногда бывает. Я очень люблю транскрипции, с удовольствием их играю и частенько их “доперекладываю”. Скажем, во многих песнях Шуберта-Листа можно написать Шуберт-Лист-Гиндин. На “Петрушке” Стравинского, которую я с удовольствием часто играю, тоже можно скромно, маленькими буквами, сзади написать: “Транскрипция Гиндина”... Занятия композицией много дали мне как исполнителю. Они помогли понять музыку. Композиция хороша тем, что дает свободное отношение к музыкальному тексту как к материалу, который нужно прежде всего осмыслить.
- Кто такой пианист? Технический посредник между музыкой и людьми, которые приходят ее слушать, или живое, самостоятельное звено в этой цепи?
- Музыка отличается от других искусств. Мы можем придти в музей, посмотреть на картину Ван Гога и оценить, какая она замечательная. Мы можем посмотреть на статую Микеланджело и сказать, какая она великолепная. Но даже человек, знающий музыкальную грамоту, не всегда может открыть сонату Рахманинова и по тексту сказать, какая это замечательная музыка. Так уж музыка устроена. Ноты не имеют изначального эстетического посыла, какой есть в живописи, архитектуре, скульптуре или поэзии. Представьте, что русскоговорящий человек открыл стихи Поля Верлена на французском языке, а французского он не знает. Требуется переводчик, и от этого переводчика подчас очень многое зависит. Даже при правильном переводе можно совершенно неверно донести смысл. Если упрощать, нечто такое есть и в музыке, но это шире, глубже и серьезнее, чем просто перевод текста. Поэтому пианист - это посредник, но посредник живой, думающий, понимающий, чувствующий.
- Вы были самым молодым лауреатом Московского конкурса пианистов, в семнадцать лет стали лауреатом Х Международного конкурса имени Чайковского, три года назад победили на конкурсе в Кливленде. Как вы сегодня относитесь к конкурсам?
- Очень хорошо. Не далее, как этим летом я, что называется, тряхнул стариной и поехал на международный конкурс в Бразилию, где получил Первую премию. (В июле 2010 года Александр Гиндин завоевал Первую премию на Первом международном конкурсе пианистов Санта-Катарина в бразильском городе Флорианополис. – Прим. автора.) Я почувствовал, что мне хочется адреналина, хочется еще раз доказать себе, что ты на что-то способен. Международный конкурс для этого – самая подходящая площадка. Конкурсы важны для карьеры. Наша планета очень большая. Например, в Соединенных Штатах абсолютно самодостаточный музыкальный рынок. Очень много замечательных пианистов, которые играют только в Штатах, и мы ничего не знаем о них. И наоборот. Поэтому, я считаю, нет ничего зазорного в том, чтобы поехать в страну, где ты еще никогда не был, и показать себя. На конкурсе в Бразилии я был на “ты” с несколькими членами жюри. Мы – ровесники, и вполне могло бы сложиться так, что я бы судил их, а не они – меня. Я не вижу в этом никакой фатальности по той простой причине, что конкурсов очень много. Это не так, как во времена Бенедетти Микеланджели. Он поехал на конкурс Елизаветы и там “слетел”, получил только диплом. Для него это была не только большая моральная травма, но и серьезный удар по карьере. Сейчас рынок решает эту проблему жестко, но правильно. Решает количеством конкурсов. Не получилось здесь - получится там. Конкурс - это возможность показать себя не только членам жюри. Я могу привести вам примеры, когда музыканты ездили на конкурсы, не получали премий, но возвращались с ангажементами и любовью публики. Таких примеров очень много. Жюри в конкурсе не главное. Главное – тот общественный ажиотаж, который нагнетается вокруг конкурса. Но только на конкурсах нельзя сделать карьеру и завоевать любовь слушателей. Все зависит от таланта, умения общаться с людьми, коммуникабельности, ума и, конечно, везения...
- Кто из великих пианистов прошлого оказал на Вас наибольшее влияние?
- Прежде всего, конечно, Рахманинов. Я обожаю Горовица, Гилельса, Софроницкого, Глена Гульда, Альфреда Корто, Ферруччо Бузони. У каждого из этих мастеров была своя индивидуальность, каждого из них можно было безошибочно определить по первым тактам музыки. Спутать их невозможно. Для меня всегда была наиболее близка старая фортепианная школа начала-середины XX века. Я до сих пор очень часто – почти ежедневно - слушаю этих мастеров.
- В сегодняшнем фортепианном искусстве есть кто-нибудь, кто вам интересен?
- Я с огромнейшей любовью и почитанием отношусь к Григорию Соколову. В Америке он, наверно, не так известен.
- Он ни разу не выступал в Чикаго.
- Гениальный пианист, музыкант, художник. Как звезда в космосе, он улетает все дальше и дальше, с каждым годом добиваясь все новых и новых высот.
- Какие композиторы вам наиболее близки?
- Не могу ответить на этот вопрос. Я искренне люблю то, что играю в данный момент, и считаю это самой замечательной музыкой. Иначе быть не может. Я – профессионал. Любитель может себе позволить сказать: это мне нравится, то – нет. Профессионал должен уметь играть все! Я очень всеяден. Вчера играл Девятый концерт Моцарта и Дивертисмент Глинки, через три дня – российскую премьеру концерта Пендерецкого под управлением автора. Следующий мой проект – вечер четырех роялей. Четыре пианиста играют квартетом разные произведения на четырех роялях. (Для участия в проекте “Квартет роялей” Гиндин пригласил музыкантов из Франции, США, Греции, Голландии, Турции, России. Концерты с огромным успехом прошли в России, Франции, Азербайджане, Турции, демонстрировались на российском телевидении. - Прим. автора.) Мне интересно все!
- Но ведь какие-то произведения можно играть с холодным профессионализмом, а какие-то – с душой и сердцем; какие-то произведения могут быть ближе, какие-то – дальше?..
- Согласен, однако это вопрос не ко мне, а к слушателям и критикам. На их суд от всего сердца я выношу то или другое произведение, а им решать, что в моем исполнении им нравится больше, а что – меньше.
- Как выглядит обычный день Гиндина-пианиста?
- Обычный день Гиндина-пианиста не похож один на другой. География моих путешествий очень широкая, я играю много концертов по всему миру. Поэтому очень часто моя жизнь подчиняется объективным обстоятельствам. Переезды, перелеты, репетиции, многое другое... Я урываю, выгрызаю каждую минуту, чтобы посвятить ее моим прямым обязанностям – занятиям на рояле, прежде всего, изучению нового репертуара, то есть тому, что жизненно необходимо для любого играющего исполнителя. Невозможно из года в год играть одни и те же произведения. Репертуар нужно обязательно расширять! Подчас сделать это бывает достаточно трудно, тем не менее я пытаюсь...
- Вы не записываете часы, которые “задолжали” инструменту, как это делал Святослав Теофилович?
- Этот долг все равно не отдать, поэтому лучше его даже не записывать. (Смеется.)
- Имеет ли для вас значение инструмент, на котором вы играете?
- Конечно, имеет. Это удовольствие – играть на хорошем рояле. Я очень люблю играть на разных инструментах, но если есть право выбора, пытаюсь переложить это право на настройщика. Я терпеть не могу выбирать инструмент. Между прочим, одна из отличительных черт русской фортепианной школы – умение хорошо звучать на любом инструменте. И в школе, и в консерватории нас учили четко представлять себе идеал звука и добиваться его на любом инструменте. В бывшем Советском Союзе мы учились на достаточно посредственных роялях, и нас учили достигать на них замечательного звука.
- Значит, на гастролях настройщик всегда с вами?
- Нет, на гастролях я доверяюсь приглашающей стороне. Пословица “Не ходи в чужой монастырь со своим уставом” очень мудрая. Местный настройщик знает инструмент лучше, чем приезжий. Смешно, когда гастролер, пробыв в зале две-три минуты, начинает командовать, куда ставить рояль и как его настраивать.
- Обычно преподавателями становятся пианисты, которые постепенно уходят от активной концертной деятельности. У вас все не так. Несмотря на вашу молодость, вы уже являетесь профессором фортепианного отделения Московской консерватории. Насколько вам интересно преподавание?
- Мне очень интересно преподавание, но мои студенты – несчастные люди. Я часто отсутствую и уделяю им мало внимания. В музыке есть такой закон – закон rubato. Если берешь - отдай. Этот закон распространяется на все жизненные ситуации, в том числе и на музыкальную педагогику. Если ты какие-то знания берешь, ты должен их отдать. Это - физический закон природы. Если ты из него выпадаешь, потом будешь за это расплачиваться.
- Кроме музыки, что вам интересно в сегодняшнем мире? Хобби, увлечения...
- Хобби у меня нет. Я целиком и полностью принадлежу своей профессии, инструменту и публике, для которой играю.
- То есть музыка – это и хобби, и призвание, и образ жизни?
- Да. Это смысл и образ жизни!
- Чего вы ждете от встречи с чикагской публикой?
- Понимания.
- Концерты Владимира Теодоровича всегда непредсказуемы. Маэстро любит сюрпризы. А вы?
- С моей стороны тоже кое-какие сюрпризы подготовлены.
- “Бисы” будут?
- Как же без них... Впрочем, это зависит от публики.
- Надеюсь, что публика не “подведет”! С нетерпением ждем вашего концерта. До встречи в Чикаго!
Nota bene! Концерт Александра Гиндина и Камерного оркестра “Виртуозы Москвы” под управлением Владимира Спивакова состоится 12 ноября 2010 года в 8.00 pm в Чикагском симфоническом центре по адресу: 220 S.Michigan Ave, Chicago, IL 60604. Билеты можно заказать по телефону (312) 294-3000 или зарезервировать на сайте Симфонического центра http://www.cso.org/.
Комментариев нет:
Отправить комментарий