Борис Юхананов. Параллельная реальность. Беседа с режиссером

В рамках второго сезона международного проекта Stage Russia HD с 12 апреля на киноэкранах мира демонстрируется спектакль “Сверлийцы. Эпизоды I и II” Московского Электротеатра Станиславский в постановке его художественного руководителя Бориса Юхананова.

Борис Юрьевич Юхананов - личность в российском театре легендарная. Режиссер, педагог, писатель, теоретик театра, автор идеи “параллельного кино” и - шире - параллельной реальности, создатель первого в России независимого театра, великий экспериментатор, чародей, человек ироничный, талантливый, невероятно эрудированный, беззаветно преданный искусству театра. Он создает не спектакли, а миры. Он мыслит категориями вечности. Он замечательно формулирует свои идеи. Слушать его - огромное удовольствие...

В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту Борис Юрьевич вспоминает своих великих учителей, рассказывает о создании “Сверлийцев”, говорит о разнице между эстетическим радикализмом и гражданской публицистикой, обращается к американским зрителям.

-          Борис Юрьевич, начнем со спектакля. В аннотации к нему сказано: “Оперный сериал о фантастической Сверлии - стране, существующей параллельно земной реальности и пребывающей одновременно в трех временах: прошлом, настоящем и будущем”. В какой степени мир Сверлии похож на знаменитые литературные и кинематографические фантастические миры (“Властелин колец”, “Хроники Нарнии”, “Звездные войны”, “Игра престолов”)?

-          Совсем другой мир. Если очень кратко, есть такое понятие – технологическая сингулярность, то есть время, после которого футурология уже отказывается мыслить. Наступает момент, когда невозможно ничего предсказать. Вот с этого момента разворачивается действие моего романа. Силы, которые собрались в результате бесконечных технологических открытий и революций, совмещения человека с машиной, и т.д., и т.д., создают свое высочайшее произведение – сверлийскую параллельную реальность. Сверлийская цивилизация мгновенно распространяется во времени и оказывается в прошлом, настоящем и будущем. Она вступает в активное взаимодействие с нашей реальностью. Возникают два мира – посюсторонний мир (наша реальность) и потусторонняя параллельная реальность. В Сверлии существуют особого рода спирали, проникающие в кровь сверлийских жителей и оказывающиеся важнейшим элементом таинственных и замечательных ритуалов, которые происходят в их жизни. В честь этих спиралей, которые очень похожи на сверлышки, вся цивилизация названа Сверлией. Через специальные порталы - Венецию и Санкт-Петербург – сверлийцы периодически проникают в нашу реальность, принимают облик людей и здесь существуют. Так произошло с целой расой, которую я называю “Простигосподи” во всей полноте этого звучания. Тысячелетиями под масками людей они жили, совершали открытия, организовывали тайные общества... Здесь они оказались невероятно счастливы, потому что, в отличие от Сверлии, им было чем заниматься. Это раса, которая не могла не работать. У них зуд труда. В результате они так полюбили землю, что застряли в земной реальности и не захотели возвращаться. В ту секунду, когда сверлийцы проникают в посюсторонний мир, между двумя реальностями возникает особого рода туннель. Он закрывается после возвращения “агентов” назад. Однажды они не вернулись, поток посюсторонней реальности хлынул в Сверлию и поставил ее под угрозу уничтожения. Некая - можно так сказать на нашем языке - Богиня судьбы, которую зовут Кружевница, столкнувшись с этим катаклизмом, должна уничтожить Сверлию. Так записано в ее внутреннем уставе, который был заложен при создании Сверлии. Непредвиденные результаты неконвенциальных совмещений двух реальностей могут привести к гибели нескольких Вселенных. Кружевница приступает к уничтожению Сверлии. Тогда повелитель Сверлии царь Упырь и его супруга Лядище своими путями - одновременно ироничными и серьезными - решаются на беспрецедентно рискованное дело. (Имя царицы - не русское *лядище, имя происходит от священного города Ляды в честь знаменитого ребе Залмана, основателя Хасидского движения так называемых хабашников. Лядище - потомок Залмана. Контекст, связанный с иудаизмом в романе, - отдельный разговор.) В Сверлии существует стог синего сена - огромный священный объект, состоящий из бесконечного количества спиралек. По легенде, если повелители Сверлии трахнутся в этом стогу, то может родиться абсолютно непредсказуемой силы наследник, то есть принц. Так и происходит. Рождается принц, бросает вызов Кружевнице и выступает в роли спасителя сверлийской цивилизации. По сути, приключения сверлийского принца и составляют суть этого романа и этого эпоса... То, что я вам рассказал, - это вступление, в котором жесткая нарративность размыта ироничной поэзией.

-          Это мир чистой фантазии, или в нем есть элементы антиутопии, вызывающей аллюзиии и ассоциации с сегодняшним миром?

-          Я не стремлюсь как-то форматировать то, что сочиняю и делаю, и не принадлежу к тем режиссерам, которые настаивают на неком определенном артикулированном месседже по отношению к зрителю. Я предоставляю некий ландшафт в виде поэзии, музыки, театрального сочинения и текста, а дальше обращаюсь к зрителям таким образом, что они сами имеют право на любые ассоциации и интерпретации. Я предпочитаю умалчивать свой внутренний месседж. Не хотел бы насиловать зрителя своими посланиями, выходящими за рамки произведения.

-          Оперный сериал на драматической сцене - как такое возможно?

-          “Сверлийцы” - настоящий, полноценный, первый в мире оперный сериал. Внутри моего романа “Сверлийцы”, как часть текста, существует либретто оперного спектакля, в котором отражается нарратив самого романа. Это либретто я предложил шести ведущим российским композиторам. Перечислю их имена: Дмитрий Курляндский, Борис Филановский, Алексей Сысоев, Сергей Невский, Алексей Сюмак, Владимир Раннев. Каждый выбрал фрагмент текста, написал партитуру, и получился оперный сериал длиной в пять вечеров. При том, что мы считаемся драматическим театром, мы очень активно работаем с композиторами и современной музыкой. Здесь есть еще один очень интересный исторический момент. Мы находимся в месте, благословленном Константином Сергеевичем Станиславским. В середине тридцатых годов он открыл в соседнем здании Оперно-драматическую студию. Когда я пришел в театр, то подхватил его идею, естественно развернул в новом времени, с новыми людьми, новой музыкой... “Сверлийцы” оказались нашей первой серией музыкальных спектаклей.

-          Вы назвали имена шести композиторов. Вас не пугало то, что все они работают в разных музыкальных стилях?

-          Меня это очень радовало. С одной стороны, все они принадлежат новому поколению, объединенному единым отношением к музыкальному языку. В то же время они совершенно разные личности. Было очень интересно, чем обрастет, во что превратится, как зазвучит текст в новой российской музыкальной вселенной... Будучи одновременно и продюсером, и автором, и режиссером-постановщиком, я дал композиторам осознанную свободу. Мы дружески встречались с ними, все было очень красиво и счастливо. Никаких споров. Мы обменялись взглядами на текст, они отправились в свободное плавание, в результате сочинили свои музыкальные тексты, и оказалось, что музыка прекрасно проявила текст литературный. Что-то удивительное произошло. Сериал оказался невероятно цельным, поразительно цельным даже для самих создателей. Мы обнаружили единство в разнообразии индивидуальностей.

-          Как актеры отнеслись к вашей идее? Сразу включились в игру?

-          Отлично и сразу. С жадным интересом ждали, когда соберутся партитуры. Актеры – это замечательный оркестр МАСМ - Московский ансамбль современной музыки, ансамбль QUESTA MUSICA под руководством Марии Грилихес, вокальный ансамбль N’CAGED Арины Зверевой и часть труппы нашего театра. Все удивительно легко и в каком-то особом драйве работали, быстро, точно, слаженно. Никаких проблем не было ни со сложной, спрятанной в тексте, поэтической игрой, ни, конечно, с музыкой. Работали высочайшего уровня профессионалы, которые были знакомы с творчеством этих композиторов. Для них не стали новостью ни неожиданные музыкальные ходы, ни выходы за пределы того инструментального набора, с которым они обычно работали, ни обращение со временем и экстремальным пением.

-          Как вы полагаете, “Сверлийцам” требуется особый, подготовленный зритель, или эстетику спектакля может воспринять любой?

-          Я так скажу. Это сложное искусство. Мы не чураемся сложностей и даже настаиваем на том, что современное искусство должно быть сложным. Но если зритель позволит впустить в себя эту сложность, доверяя своему впечатлению, тогда все будет нормально, тогда даже ребенок с удовольствием будет воспринимать это произведение и находить в нем свой интерес. Доверяем же мы своим ассоциациям, встречаясь с абстрактным искусством или с искусством Пауля Клее, например, или с современным искусством, где, казалось бы, все так непривычно, все построено на мимесисе, игре энергий, цветов, форм...

“Одна из тайн театра”

-          Борис Юрьевич, давайте, как в Сверлии, используем тайную тропу и попадем ненадолго в прошлое, в год 1981, когда вы поступили на курс Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева - их первый и последний совместный курс. Что вы вспоминаете сегодня об уроках мастеров? Что они дали вам в плане понимания театра?

-          Это было время особенное. Как будто бы в московском воздухе вдруг выработался какой-то неконтролируемый наркотик театра. Эфрос и Васильев - два больших мастера, в чем-то противоположные друг другу. Самое главное, что я получил в общении с ними, - сопряжение на территории моего растущего сознания двух огромных противоположностей. Каждый из них обладал блестящим педагогическим даром. Это их объединяло. Напряженный диалог с ними так закалил мое сознание, что в результате проклюнулся мой собственный путь. Вот за это я очень благодарен судьбе. И Анатолия Александровича, и Анатолия Васильевича я очень люблю и спокойно могу вызвать их духи внутри себя. До сих пор, если мне надо что-то особым образом срепетировать, я нажимаю внутреннюю тайную кнопку, во мне просыпается Эфрос, и я могу мгновенно, становясь им, совершать поразительное магическое действие. Эфрос оживает внутри моей души. То же самое может происходить с Васильевым. При этом я могу от них уходить, оставаться самим собой, дальше двигаться путями, никоим образом с ними не связанными. Вот эта радость присутствия их в моей душе, оставшаяся навсегда и в техническом, и в личностном смысле, - одна из тайн театра. Живое переживание. Возможно, в каких-то древних практиках - шаманских или магических - все это люди знали. В театре мы это узнаем и практикуем по-своему.

-          Иных уж нет, а те далече... Анатолия Васильевича давно нет, Анатолий Александрович давно живет в Париже. Вы общаетесь с ним сегодня?

-          Да, мы дружим с Васильевым. Когда он бывает в Москве, он часто заходит в Электротеатр. Мы разговариваем. Он смотрел почти все мои спектакли, поставленные здесь. Я как-то чувствую незримую его поддержку нашему делу, участие дружеское, участие Мастера, и за это я ему, конечно, безмерно благодарен. Дай Бог ему здоровья, жизни и процветания.

-          Продолжаем ходить вашими тропами. В 1986 году вы создали первый независимый театр России, который назывался “Театр Театр”. В этом уже был вызов каким-то традиционным названиям, правда?

-          Конечно. Я тогда говорил: “Ну не “Современником” же его называть!” “Театр Театр” родился в апреле 1986 года в глубинах московского андеграунда и сразу ощутил себя театром, принадлежащим двум столицам, - Москве и Питеру. Театр объединил внутри себя многих деятелей андеграунда: музыкантов, художников, свободных артистов. Это был пограничный путь, наполненный перформанизированным и одновременно очень свободным ощущением времени. Вполне счастливое время было!

-          Вполне счастливое, но недолгое. Почему это продолжалось всего каких-то три с половиной года?

-          В этом состоит огромная загадка российской истории. Объявилось целое поколение невероятных людей, обогативших друг друга своими индивидуальностями. Они приходили в эту “местность” – андеграунд – с вершин аспирантур и дальних провинций, как будто по невероятному зову коварной дудочки времени. Они все собрались в Питере и в Москве, передружились, перелюбили друг друга... Одновременно образовалась невероятно плодотворная тусовка. В андеграунде творили люди, которые не надеялись на то, что их интровертное пребывание в начале восьмидесятых так экстравертируется во второй половине тех же восьмидесятых. Но это вдруг и мгновенно кончилось. Девяностые годы оказались совсем другим временем. Как будто появился мираж какой-то новой, другой России, а дальше он скрылся. Надо отдавать себе отчет в том, что это была своеобразная революция. Да, она была накоплена временем, да, бразды управления ею, как оказалось, держали бывшие комсомольцы, но в конечном итоге это была революция, огромная вспышка сознания, наполненная эйфорией и свободой. А мы знаем, что революционная эйфория быстро испаряется. Вот эти все накопленные потенциалы в самой культуре времени, в людях, опережающих доксу, очень быстро испарились, превратились во что-то иное. Связи были разорваны, и дальше путь метаморфозы или даже исторической трансформации завел этих людей в совсем другие времена. То же самое по сути произошло и в девяностые годы, происходит и сейчас. Наверное, в этом есть какая-то закономерность. Серьезный анализ этому явлению я, конечно, в этом интервью привести и дать не смогу, хотя тема очень интересная.

-          Невозможно уложить все в одно интервью, но я бы хотел, чтобы в нем прозвучала и тема “параллельного кино”, которое вы делали с братьями Алейниковыми и Евгением Юфитом...

-          “Параллельное кино” – огромное движение, причем, не стилистическое, а в первую очередь независимое от государственных средств производства. Под эгидой “параллельного кино” объединились самые разные люди, работающие на свободной территории, возникло огромное количество фильмов. Я взял на себя тяжкую и счастливую участь стать первым видеорежиссером. Я изучал видеоискусство, у меня есть целая серия теоретических статей о нем. Я называл свое творчество “медленное видео”, писал огромный роман о сумасшедшем принце в виде видеофильмов, и т.д., и т.д. Все это - отдельный, большой разговор... Редкий случай, но в девяностые годы “параллельное кино” продолжило свое существование. Возможно, благодаря тому, что уже в середине восьмидесятых мы стали выпускать свой журнал “Сине Фантом”, позволили себе подняться над реальностью и получить автономный двигатель внутри самих себя. Было предчувствие перемен, предчувствие смерти андеграунда. Про девяностые уже некорректно говорить “андеграундное искусство” – правильно говорить “независимое”. Но так как все были независимы друг от друга, все стало расплываться. Скорее, можно говорить о мейнстриме, маргиналиях, каких-то горизонтальных измерениях. А “параллельное кино” удержалось благодаря определенного рода настроению к структурированию собственной жизни и деятельности. В девяностые годы мы организовали киноклуб “Сине Фантом”, издавали бюллетени. Связи не разорвались, и это позволило сохранить автономное направление развития сквозь девяностые в нулевые, и сейчас “Сине Фантом” прекрасно чувствует себя в стенах Электротеатра.

“Коммуникативная гомеопатия”

-          “Театр Театр”, “параллельное кино”, частная балетная труппа “Санкт-Петербургский маленький балет”, “ЛабораТОРИЯ”... - все ваши проекты вызывали бурную реакцию андеграундной тусовки и, - не скажу неприятие - скорее, игнорирование официальными СМИ. Вы существовали сами по себе, они - сами по себе. И вот с такой биографией и на свободе (прошу прощения, вырвалось, в свете последних событий так шутить опасно), в 2013 году вы включаетесь в конкурс на должность руководителя тогда еще театра Станиславского. Зачем, Борис Юрьевич? Что вы хотели доказать миру и себе?

-          Я исчерпал все потенциалы, спрятанные в независимом существовании, стал понимать, что дальше буду зависеть от собственной независимости. С начала девяностых годов я изучаю новопроцессуальное искусство - искусство будущего. Именно в этом смысле настоящее пребывает скорее в темпоральной, чем в виртуальной реальности. Но это тоже отдельный, большой разговор. (У меня везде отдельные, большие разговоры. Будьте осторожны...) Услышав необходимость снять оппозицию между мейнстримом и маргинальным искусством, я решил взять на себя ту точку, где продюсеры, режиссеры, свободный художник и ответственный культуртрегер встречаются в единой интегрированной деятельности и пытаются сделать что-то новое и важное для совершенно разных людей. Не замкнутое, не обустроенное в культурной роли междусобойчика, а вышедшее за эти пределы место, где театральная индустрия встречается со свободной мечтой и поэзией. Благодаря существенной поддержке моих друзей - сейчас не буду на этом останавливаться - я принял участие, с одной стороны, в конкурсе, с другой - нашел деньги. Мы сформировали фонд поддержки Электротеатра. Невероятно прозрачный и очень устойчивый.

-          Это была честная и для многих неожиданная победа. Как вас встретила труппа?

-          Мы отправились в это сложнейшее приключение без крови, потому что агрессия человека к человеку для меня непереносима. Я нашел путь, который назвал “коммуникативная гомеопатия”. На протяжении двух месяцев я говорил с каждым артистом и работником Драматического театра имени Станиславского. Театр жил в очень сложной, наполненной скандалами, ситуации, заросший какими-то ресторанами, всем тем гнилым наследием девяностых, которое часто оказывалось перед лицом начинающего новую жизнь художественного проекта. Мы все разгребли с невероятной интенсивностью, что потребовало обнаружить в себе новую продюсерскую точность деятельности, новую прагматику... В результате мы встали на какой-то совершенно новый, важный, отдельный путь в русской театральной культуре и двигаемся по нему. Многие воспринимают это как чудо.

-          Электротеатр Станиславский – это театр света?

-          Это в том числе и театр света, и театр, который откликается на то, что в России принято называть “ангелом места”. Когда-то, в 1915 году, именно в этом здании был открыт один из первых фешенебельных кинотеатров. Он назывался “Электротеатр АРС”. В те времена кинотеатры в Европе и России назывались электротеатрами. С одной стороны, я забрал исходное место, где ровно через сто лет мы открыли Электротеатр Станиславский. С другой стороны, не забыт и мощный греческий корень. Еще один важнейший для нас бренд - Станиславский. Мы сохранили его имя, и так родилось название - Электротеатр Станиславский.

-          Мне нравится эмблема театра: Станиславский в лучах лампочки Эдисона. Красиво!

-          Конечно. Это то же самое время. Но мы выходим за границы лампочки.

-          В Советском Союзе мыслили пятилетками. В этом году у вас первый юбилей – пять лет руководства театром. Что удалось сделать за эти годы?

-          В середине июля исполнится пять лет моего руководства театром и три с половиной года со дня его открытия после реконструкции. Мы провели огромное строительство: создали новый, большой зал-трансформер - мобильное сценическое пространство, где каждый миллиметр может стать сценой. Потребовалось очень существенно “заправить” это пространство светом, звуком, новейшими технологиями... Мы перестроили фойе, открыли Малую сцену и Театральный двор – сцену под открытым небом (open-air space). В общем, большую сделали реконструкцию и одновременно полтора года репетировали. Скорость реконструкции непредставима: мы за полтора года полностью изменили основное здание, выселив оттуда рестораны, оккупировавшие это пространство. Это была ежедневная, почти двадцатичетырехчасовая работа. День рождения нашего театра - 26 января 2015 года. На нашем сайте можно посмотреть девятиминутный фильм, в котором рассказана наша история.

-          Расскажите, пожалуйста, как строится репертуарная политика театра?

-          Одно из ключевых для меня слов - интеграция. С одной стороны, Электротеатр - фабрика мастеров, театр режиссуры, живой музей. Я как бы принял внутрь театра три замечательных спектакля, сделанные крупнейшими европейскими авангардными режиссерами. Они приехали к нам и с нашей труппой повторили (естественно, в новой редакции) свои постановки. Это спектакль Теодороса Терзопулоса “Вакханки”, которым 26 января 2015 года открылся театр, спектакль художника и режиссера Ромео Кастеллуччи “Человеческое использование человеческих существ” и постановка Хайнера Гёббельса “Макс Блэк, или 62 способа подпереть голову рукой”.

-          Вы как-то сказали, что эти три мастера - хорошая карма для театра...

-          Да-да, они благословили наш театр. С одной стороны - музей, с другой - сад. К нам приходят зарождающиеся режиссерские индивидуальности, и я им даю возможность создать свои первые спектакли. Третья важнейшая стратегия, даже миссия, - стать Флоренцией для современных композиторов. Уже два поколения композиторов взаимодействуют с театром, не только создавая оперные спектакли, но проникая в разные уголки театральных процессов, оказываясь в диалоге с режиссером на территории драматического театра, в своих инновационных опытах перформансов или концертов. Сегодня у нас в репертуаре одиннадцать опер. Всего в репертуаре - сорок шесть спектаклей, шестнадцать дебютов. В театре постоянно действует так называемая Электрозона, где происходит обмен мнениями с москвичами, лекции, концерты, перформансы, выставки, семинары... К нам приезжают замечательные мастера из Европы, Азии, со всего мира, проводят у нас мастер-классы, делятся опытом, показывают фильмы. В таком контексте сегодня существует живое театральное дело. Очень важно, чтобы были открыты шлюзы и происходило естественное, всегда очень индивидуальное, проникновение этого контекста на территорию собственно театрального дела – творчества. В этом я очень заинтересован. Кроме того, один из важных для меня векторов - образование. У меня есть образовательная компания “Мастерская индивидуальной режиссуры”. На протяжении трех лет она дает второе высшее образование молодым режиссерам. Я принимаю огромное количество самых разных людей со всех уголков России, и мы с ними делаем сложнейшие проекты. В частности, 15 мая у нас будет премьера проекта из двенадцати спектаклей “Орфические игры. Панк-макраме”. Вот вкратце наша стратегия.

“Путь радикальной эстетической трансформации театра”

-          Борис Юрьевич, вы никогда не думали о том, что власть вас использует, как витрину? Все говорят, что в России сегодня нет свободы творчества, а Мединский может сказать: “Как же нет? А Юхананов? Делает, что хочет, в своем Электротеатре”...

-          Вы знаете, ни разу он так о нас не говорил. Несколько раз собирались в былые годы и пытались обвинять нас в том, что у нас, например, писают на сцене или еще что-то делают. Правда, не само Министерство, а какие-то люди вокруг... Потом это быстро все утихло... Мы ни в коем случае, естественно, не витрина, потому что эстетически мы невероятно радикальны, но мы и не бьемся лбом о стену. Мы просто – все те же две параллельные реальности. Посмотрите, “параллельное кино”, сверлийская цивилизация... Есть какое-то чудо в фатальной архитектуре жизни, которая позволила и позволяет состояться Электротеатру. Я называю это высокой прагматикой. Мы не двигаемся путем провокаций. Конечно, подлинное искусство всегда является сопротивлением. Но вопрос: сопротивлением чему является подлинное искусство? Это тоже большой и интересный разговор, который мы перенесем в наши следующие беседы.

-          Но вам не страшно, Борис Юрьевич? Кирилл Серебренников тоже создавал миры, свое пространство, а его взяли и посадили под домашний арест, и вот уже скоро год, и бессильны все слова, все поручительства... И Алексея Малобродского 26 марта перевели из Матросской тишины в СИЗО “Медведково”, то бишь в настоящую тюрьму...

-          Я очень радею за Кирилла, дружу с ним, свой голос отправлял и буду отправлять в дело его освобождения. Это обязательно. Но при этом мы совершенно разные. Кирилл выбрал прекрасный, замечательный, очень важный путь гражданского публицистического театра, и та молодежь, которая жаждет этого пути, шла, идет и будет, я надеюсь, идти в театр Кирилла. А мы выбрали путь радикальной эстетической трансформации театра, и та молодежь, которая жаждет эстетического, идет к нам. Подчас это одна и та же молодежь, и не только молодежь. Разные грани интереса. В этом смысле мы прекрасно дополняем друг друга на территории ландшафта сегодняшней московской театральной сцены.

-          У меня ощущение абсолютного бессилия человека перед Системой. Настолько хрупко все, настолько мановением одного приказа можно разрушить то, что создается годами...

-          Хрупко вообще все. С каким трудом и азартом человечество сейчас разрушает пленительную земную атмосферу! Разрушительный вектор невероятно силен. При этом все это происходит под невероятный политический п****ж, которым наполнен мир, не только Россия. Но если не “подсасываться” к нему, если обратиться к искусству автономных двигателей... С их помощью мы сумели выжить в профанное десятилетие девяностых, а там дно поднималось выше крыши... Вот этот опыт дает нам возможность созидать автономную экологию и делиться ею со всеми жаждущими. Я это воспринимаю как миссию и неукоснительно соблюдаю свою особую позицию в культуре и в жизни.

“Приятного просмотра!”

-          Вернемся к “Сверлийцам”. В какой степени киноверсия спектакля отличается от театральной?

-          Киноверсия невероятно точно передает все нюансы спектакля. Это была многокамерная съемка живого спектакля. В этом смысле там не добавлено ничего. Кинозритель будет максимально приближен к театральному восприятию спектакля.

-          Замечательно! Почему же мы увидим всего два эпизода из пяти? Не возникнет чувство недоговоренности?

-          Жалко, что всего два эпизода. Но каждый эпизод – завершенное произведение. Сериал так устроен, что спектакли можно воспринимать по отдельности. И так смотрят многие зрители. Мы играем его своеобразными сессиями. Зритель приходит на одну серию, потом заводится, идет на вторую и так постепенно отсматривает весь сериал... Конечно, идеально было бы познакомиться со всеми сериями. Тогда вся архитектура произведения -  музыкальная, режиссерская, процессуальная - открылась бы во всей своей полноте и завершенности.

-          Если продюсер проекта Эдди Аронофф предложит вам в следующем сезоне показать три последующих эпизода, вы не будете против?

-          Я буду только рад. У нас готовы все фильмы. Если будет интерес, мы с удовольствием продолжим наше сотрудничество.

-          Что вы думаете о проекте Stage Russia?

-          Мне кажется, работа компании Stage Russia - важнейшая коммуникативная деятельность, по-настоящему необходимая сегодня в мире. При правильной съемке - а уже появляются фильмы-спектакли, которые очень адекватно сделаны, - это дает возможность огромному количеству людей, не имеющих возможности приехать в Электротеатр, познакомиться с его творчеством. Я очень рад, что благодаря новым технологиям и таким проектам, как Stage Russia, существует такая возможность. Эта деятельность бесценна, и, я надеюсь, дальше она будет только развиваться.

-          Представьте, что вы на кинопремьере “Сверлийцев” в Чикаго, Нью-Йорке или Сан-Франциско. У вас есть одна минута, чтобы обратиться к зрителям. Что вы им скажете?

-          В первую очередь я пожелаю им приятного просмотра! А еще - свободно отнестись к той музыке и к тому зрелищу, которое они увидят. Не напрягаться в постоянной расшифровке несуществующих шифров, а просто слушать, смотреть и радоваться вместе с нами волшебству искусства.

Nota bene! Кинопоказ спектакля “Сверлийцы. Эпизоды I и II” Московского Электротеатра Станиславский пройдет 19 мая 2018 года в 2 часа дня в помещении Ethel M. Barber Theatre (30 Arts Circle Drive, Evanston, IL 60208). Заказ билетов – на сайте https://web.ovationtix.com/trs/pe.c/10184705. Все новости о проекте “Stage Russia HD” - на сайте http://www.stagerussia.com/. 

Фотографии к статье:

Фото 1. Борис Юхананов. Фото – Олимпия Орлова

Фото 2. Борис Юхананов. Фото – Олимпия Орлова

Фото 3-10. Сцены из спектакля “Сверлийцы”. Фото – Андрей Безукладников