Тимофей Кулябин. “Диалог с контекстом”. “Онегин” между “Снобом” и фейсбуком

О режиссере Тимофее Кулябине и руководимом им Новосибирском театре “Красный факел” сегодня говорят все. В июне в Нью-Йорке в рамках Международного фестиваля искусств “Вишневый сад” состоялась американская премьера спектакля “Иванов” Московского театра Наций в постановке Кулябина. В октябре на фестивале “Территория” с огромным успехом прошла московская премьера спектакля “Дети солнца” (последняя по времени премьера Кулябина в “Красном факеле”), а в Таллинне на фестивале “Золотая маска” были показаны “Три сестры” Кулябина (американские театралы помнят этот спектакль по кинопоказам прошлого года). На 16 ноября в театре Шаушпильхаус (Цюрих) намечена премьера спектакля Кулябина “Нора, или Кукольный дом”. В рамках третьего сезона проекта Stage Russia HD (продюсер - Эдди Аронофф) 8 ноября состоится американская премьера телеверсии спектакля Кулябина “Онегин” театра “Красный факел”. Любители театра в Чикаго и пригородах смогут посмотреть спектакль 10 ноября.

Как видите, поводов для новой беседы с режиссером накопилось немало. Я позвонил Тимофею в Цюрих, где после блиц-поездки в Москву он продолжил репетиции “Норы”.

После “Онегина”

-          Хочу начать наш разговор с поздравлений. Я читал и смотрел сюжеты о недавней московской премьере спектакля “Дети солнца” на фестивале “Территория”. Вы довольны, как все прошло?

-          В целом, да. Мне кажется, московские зрители приняли спектакль. Я доволен. К сожалению, я прилетел всего на один день, провел репетицию, посмотрел вечером спектакль и улетел в Цюрих. Спектаклей других режиссеров не видел.

-          Я желаю долгой и счастливой жизни “Детям солнца”. А как проходят репетиции “Норы”?

-          Спасибо. “Нору” мы репетируем необычно. Текст Ибсена печатается в телефоне в виде смс-сок. В отличие от пьесы, у нас места действия и ситуации все время меняются, герои практически не встречаются на сцене. Все их общение происходит через социальные сети. На сцене мы видим четыре телефонных экрана. Зритель читает ибсеновский текст, когда герои пишут его в виде смс. Я такого еще не делал, навыков нет, все приходится изобретать на ходу. Все участники очень увлечены работой.

-          Похоже, это становится вашим фирменным знаком: в каждом новом спектакле изобретать что-то новое... В прошлой беседе вы говорили, что вы - режиссер медленный: “Репетиции – постоянно, и один спектакль в год”. А в этом году вы выпускаете уже третий спектакль (вспомним “Колымские рассказы” в Мюнхене). О чем это говорит? Вы начали работать быстрее?

-          “Нора” будет моим третьим спектаклем в этом году, но репетиции “Детей солнца” начинались два года назад. Подготовка к каждому спектаклю у меня действительно идет долго. Но в “Красном факеле” у меня есть возможность брать столько репетиционного времени, сколько я считаю нужным. В остальных случаях время всегда лимитировано - от шести до восьми недель.

-          В июне в Нью-Йорке состоялась американская премьера вашего спектакля “Иванов” Московского театра Наций. Какие у вас впечатления от гастролей?

-          Самые хорошие. Реакция на спектакль была очень теплой. Где-то, может быть, даже с перебором. Были моменты, на которые в России так бурно не реагируют, как в Нью-Йорке. Я понимаю, что радости добавляет встреча с любимыми артистами, и уже не важно, умирают они на сцене или нет: хорошо, что приехали! С одной стороны, это трогательно, с другой - опасно. Не хотелось, чтобы спектакль превращался в бенефис... Нью-Йорк произвел прекрасное впечатление. В Нью-Йорк хочется вернуться.

“Онегин”

-          Америка безнадежно отстает. Пока театральная Москва обсуждает вашу последнюю премьеру, мы вспоминаем спектакль шестилетней давности. Впереди - американская кинопремьера вашего “Онегина” (премьера состоялась 22 сентября 2012 года). С чего все начиналось, Тимофей? Почему Пушкин? Почему “Онегин”?

-          В моей жизни “Евгений Онегин” сыграл огромную роль. Я как-то с этой книгой все время рядом находился, и она была рядом со мной. Вообще же, “Онегин” - книга особенная в русской литературе, может быть, главная. Своего рода наша литературная Библия. Чего точно не надо делать для русской публики – пересказывать сюжет. Даже те, кто не читали роман, знают, что Татьяна полюбила Онегина, Онегин ей отказал, убил Ленского, потом в Татьяну влюбился, а она ему отказала, потому что “другому отдана и будет век ему верна”. И поэтому у меня была возможность не пересказывать текст романа, а играть с самим его существованием в культуре как культурной единицы. Все эти книжные картинки, “настоящий” Онегин на берегу Невы, Татьяна на скамейке, “наше все”, “энциклопедия русской жизни” – это с кровью входит, впитывается в нас и кажется, что другого быть не может. Поработать с таким материалом, поиграть с клише восприятия, стереть пыль с каких-то слишком хорошо знакомых строк и представлений - одна из главных задач спектакля. Кроме того, меня очень интересовала фигура автора. Пушкин писал эту книгу восемь лет. Пушкин, который начал первую главу, еще не зная, чем она закончится и что это будет роман, и Пушкин после окончания последней главы, - два абсолютно разных человека. Все главные события в жизни Пушкина происходили во время написания “Онегина”. Автор в этом романе - второе действующее лицо, если не главное. “Евгений Онегин” - alter ago Пушкина. Мы видим, как меняется текст романа и психология автора.

-          Вы расстались с Онегиным гораздо жестче, чем Александр Сергеевич. Черная фигура на месте Онегина. Мощный поток ветра срывает куски тела... Нет человека. Вышла душа. Испарилась. Скелет остался... Ошеломляющий финал, “пробивает” даже с экрана компьютера. Для меня он стал одним из ярчайших театральных впечатлений. Последняя встреча Онегина с Татьяной уже не нужна...

-          Последняя встреча Онегина и Татьяны есть, но без текста. Они долго смотрят друг на друга, и она уходит. Татьяна находит видеодневник, где Онегин описывает свое отношение к ней, Ольге, Ленскому. Она понимает, что перед ней человек пустой, заурядный. Финальный монолог Онегина в спектакле - это ведь в сущности собирательный голос обывателя.

-          Вы - автор этого монолога?

-          Мы взяли камеру, вышли на улицу и спросили совершенно разных людей, кто такие Онегин, Татьяна, Ленский, Ольга. Потом из этого всего собрали монолог Онегина, который видит Татьяна.

-          Про то, что “любовь живет четыре года, потом ферменты растворяются”, и так далее? Этот монолог очень напоминает пост в фейсбуке или твиттере...

-          Так и задумывалось.

-          Понятно, что журнал “Сноб” с вашим портретом и заголовком “Театр - это я” на столе у Онегина - это стеб. Но, мне кажется, кроме стеба в этом есть большой элемент правды. Разве вы не можете сказать, что “Театр – это я”?

-          Это было шесть лет назад, и это был чистой воды стеб. Но я на тот момент действительно довольно отчетливо ассоциировал себя с персонажем, сидящим за столом, уткнувшимся в зеркало, курящим сигарету за сигаретой и страдающим от хандры, непонимания, сознания бессмысленности жизни, и в значительной мере срисовывал его с себя. Кроме журнала “Сноб“, в спектакле достаточное количество цитат из моей личной жизни, о которых зритель не подозревает.

-          Глядя на ваши режиссерские эксперименты, со стороны кажется, что вы как раз анти-Онегин, что у вас от хандры ничего нет.

-          Ну, это было шесть лет назад. Тогда такое самочувствие было более актуальным. И как раз после “Онегина” у меня начался новый, плодотворный период.

-          Как вы считаете, русская хандра - это по-прежнему актуальный диагноз?

-          Да, конечно. Многие этим страдают.

-          Еще раз о финале, Тимофей. Вы помните, как вы его придумали?

-          В какой-то момент я понял, что мне нужно физически стереть со сцены Онегина. Поэтому я придумал, что он сдувается. Как будто не было человека... Первый раз это сделано, когда смывают мелом со стен надписи Ленского. Чистая сцена выглядит угрожающе: как мертвеца помыли... Одна из тем спектакля - забвение. Все равно все забудется, ничего не останется от человека. Когда Пушкин ответил на все вопросы, которые его мучали, он закончил писать роман. Он разобрался с героем - соответственно, разобрался с собой. Онегин перестал быть Пушкину интересен.

-          А вам самому, Тимофей? Вы бы сегодня, как вы говорите, на новом витке жизни, вернулись бы к этому персонажу, или вы все о нем сказали?

-          Поставив “Онегина“, я про него и про себя многое понял. Я бы вполне мог вернуться к персонажу онегинского типа - одному из базовых в русской литературе. Печорин, Базаров, Ставрогин... - люди, которые разочаровались в жизни и испытывают хандру. При этом все они – люди чрезвычайно умные, и, как правило, все “ломаются“ на любви. Это придуманная Пушкиным схема просуществовала долго в русской классической литературе. Как тип, такой герой меня интересует. Сам Онегин – уже нет.

-          В прошлой беседе вы заметили, что английский – не самый лучший язык для Чехова. А для Пушкина английский хорош?

-          Пушкин из тех писателей, которые всегда сильно теряют при переводе. Он очень русский.

-          Почему, как вы думаете, у “Евгения Онегина“ нет сценической истории? Я ничего, кроме спектакля Любимова в Театре на Таганке и недавнего спектакля Туминаса в Вахтанговском театре, вспомнить не могу. Режиссеры боятся браться за Пушкина?

-          Потому что это стихи, перевести которые в пьесу невозможно. Самые главные, самые знаменитые фрагменты романа - лирические отступления Пушкина, его глубокие, пронзительные рассуждения о человеке и жизни. Как это ставить? Найти театральный эквивалент очень тяжело. А еще необходимо персональное ощущение, зачем это нужно. Поэтому не так часто за “Онегина” кто-то берется. Зато его часто проходят в рамках сценической речи в театральных институтах. Плюс гигантский опыт постановок оперы Чайковского.

Вокруг “Онегина”

-          Тимофей, мне иногда немного обидно за ваших актеров. Они ведь не так широко неизвестны. Любой театрал знает, что “Красный факел“ – театр Кулябина. А спроси, какие актеры играют в театре, - боюсь, мало кто назовет. При том, что Павел Поляков (Онегин), Дарья Емельянова (Татьяна), Сергей Богомолов (Ленский), Валерия Кручинина (Ольга), Ирина Кривонос (Няня) - потрясающие актеры, звезды первой величины. Любой московский театр сочтет за честь иметь в труппе таких “солистов”. Вы их держите в особой “резервации” под названием “Красный факел”, или им достаточен театр Кулябина и они не хотят пробовать ничего другого?

-          Массовую популярность сегодня дают только кино и телевидение. В резервации я их, конечно, не держу, но они действительно очень много заняты. Они же играют не только в моих спектаклях, у нас большой театр с большим репертуаром, и театр этот в Новосибирске. Но вообще-то российская театральная публика наших актеров знает очень хорошо. И “Онегин”, и “Три сестры” были гостями множества фестивалей - не только в России, но и в Европе, и актеров всегда отмечают особенно. Пятый год подряд мы приезжаем в Москву, и в театральных кругах труппа “Красного факела” как раз очень известна и высоко ценится. И Павел, и Дарья, и Ирина, и Андрей Черных - очень яркие, современные артисты. Самое главное - выходя на сцену, они играют один спектакль, а не каждый свой. Это всегда командная игра. 

-          Вы привязчивы к ним - своим актерам? Любите работать с постоянным составом, или готовы попробовать новых людей?

-          Безусловно, есть костяк, но когда я занимаю актеров во второй или в третий раз, я ставлю задачу немного “на вырост”. Предлагаю не то, что мы делали прошлые разы, а что-то новое. Я, как главный режиссер, отвечаю еще и за их рост, движение. В “Красном факеле” у меня есть возможность следить за артистом, помогать ему расти и расти вместе с ним. В моей предыдущей премьере в “Красном факеле”, в “Процессе” по Францу Кафке, Йозефа К. играл совсем молодой актер Антон Войналович. Со своей задачей он справился. Приглашенные режиссеры такими вещами не занимаются. У них нет времени экспериментировать. Когда я ставлю в других театрах, то веду себя так же.

-          Вы режиссер рассказывающий или показывающий?

-          По-разному.

-          С вашими актерами вам уютно и комфортно работать. Им уже не надо много говорить. А как сейчас в Цюрихе с немецкоязычными? Они-то вас не знают.

-          В Цюрихе актеры меня быстро поняли. В Цюрихе, кстати, я почти не показываю. А в “Детях солнца” очень много показывал. Все зависит от спектакля.

-          Как было в “Онегине”?

-          В “Онегине” я мало показывал. Спектакль ставился долго, два года. В какой-то момент я остановил репетиции - понял, что не туда ушел. Вернулся к работе через год, и уже совершенно по-другому начал на нее смотреть. В “Онегине” было огромное количество сцен, которые не вошли в окончательную редакцию. Я их, как мозаику, ближе к концу начал собирать во времени и пространстве, чтобы все стало единым целым. ”Онегин” - один из самых сложных для меня спектаклей. В нем впервые появилось что-то вроде моего собственного стиля, а это всегда очень сложно - иногда болезненно.

-          Так ведь у вас нет одного стиля. Каждый спектакль – это отдельный стиль…

-          Может быть, “стиль” - не совсем верное слово. Просто есть определенные категории, которые переходят из спектакля в спектакль. К примеру, работа со сценическим временем и ритмом, своего рода музыкальностью действия. Для меня очень важно, чтобы спектакль был ритмически выверен. Я и сейчас сижу на репетициях с таймером в руке... Есть несколько вещей, которые меня во многом характеризуют, несмотря на то, что один спектакль может быть на жестовом языке, второй – сделан через смс-сообщения, третий – чисто психологический. Все равно какие-то общие принципы есть. До “Онегина” я просто доводил до нормальной стадии те знания и умения, которые мне дали в институте. Но настоящее придумывание собственного театра таким, каким он может быть только у меня, началось с “Онегина”. Скажем так, “Онегин” - моя первая по-настоящему авторская работа.

-          Процитирую хрестоматийное: “Если выпало в империи родиться, Лучше жить в глухой провинции, у моря, И от Цезаря далеко, и от вьюги...”. Я не хочу сказать, что Новосибирск - это глухая провинция, отнюдь. Но все-таки издалека выглядит так, что “Красный факел” - это ваше убежище от столичных бурь и передряг. Я прав?

-          Да, абсолютно. Все так.

-          Вам уютно так существовать?

-          Безусловно.

-          Если завтра вас позовут возглавить московский или питерский театр, каким будет ваш ответ?

-          Какой театр? В одной Москве их больше двух сотен. Это всегда очень конкретный вопрос, на него нет абстрактного ответа. Это же вопрос условий работы. Я большую часть своего времени провожу в театре. Театр - мой дом, и мне важно, чтобы там было комфортно.

-          Готовы ли вы будете отказаться от той степени комфорта, которая вас окружает в “Красном факеле”?

-          Скажем так: я бы не хотел это терять.

-          Среди ваших авторов - Чехов, Пушкин, Шаламов, Горький, Ибсен. Где ваши современники, Тимофей?

-          Я думаю, что рано или поздно приду к современной драматургии. Пока мне интересно работать на территории больших названий и имен, за которыми – большой опыт. Я “разговариваю” со всем, что вокруг каждого такого текста существует, - с историей постановок, традицией восприятия, театральными клише. У больших названий - “Три сестры”, “Нора”, “Дети солнца” - есть большой исторический и культурный бэкграунд, и мне интересно играть с ним, отключать его, изучать. Интересно понять, что сто лет назад работало, а сейчас - нет, что тогда казалось неважным, а сейчас стало актуальным. Это диалог не только с текстом, но и с контекстом. Но я предполагаю, что через какое-то время захочу поставить что-то совсем новое.

-          Что дальше, Тимофей? Какие планы на будущее?

-          Я выпускаю оперу Дворжака “Русалка” в Большом театре в марте 2019 года. На 15 сентября 2019 года запланирована премьера “Царя Эдипа” Стравинского в Вуппертальском оперном театре - там же, где я делал “Риголетто”. А в самом конце 2019 года будет премьера драматического спектакля в Москве.

-          Простите за самоповтор, но мой последний вопрос будет таким же, как в беседе перед кинопремьерой “Трех сестер”. Представим, что вы на премьере “Онегина” в Чикаго, Нью-Йорке или Сан-Франциско. У вас есть одна минута, чтобы обратиться к зрителям, сидящим в зале. Что вы им скажете?

-          О, тут можно говорить долго. Я просто не знаю, кто будет в зале. Этот спектакль, с одной стороны, разговаривает с книгой, с клише восприятия, с тем, что зритель ожидает увидеть. Поэтому если текст романа знаком, то, я думаю, это одно удовольствие смотреть. Если не знаком, то это удовольствие другого рода. Никаких сложностей при просмотре этого спектакля возникать не должно. Я желаю всем приятного просмотра!

“Онегин” Тимофея Кулябина - умная, тонкая, яркая театральная работа большого мастера. Я всех с большим удовольствием приглашаю в зрительный зал. Приходите – не пожалеете!

Nota bene! В “большом” Чикаго спектакль “Онегин” Новосибирского театра “Красный факел” демонстрируется 10 ноября в 2 часа дня в помещении Wilmette Theatre по адресу: 1122 Central Ave, Wilmette IL, 60091. Заказ билетов - на сайте

https://ticketing.us.veezi.com/purchase/10726?siteToken=bclQlQh1gkmW47aQVQljkg%3D%3D. Все новости о проекте Stage Russia HD – на сайте https://www.stagerussia.com.

Фотографии к статье:

Фото 1. Тимофей Кулябин. Фото из личного архива Т.Кулябина

Фото 2-8. Сцены из спектакля “Онегин”. Все фотографии - Stage Russia HD