Адомас Яцовскис: “Война и мир” - вершина Римаса”. Беседа с художником

Художник Адомас Яцовскис - человек, без которого невозможно представить себе спектакли двух выдающихся литовских режиссеров: Эймунтаса Някрошюса и Римаса Туминаса. В эксклюзивном интервью нашей газете Яцовскис рассказывает о совместной с ними работе, вспоминает о своих первых спектаклях и признается в любви к Рембрандту. Интервью приурочено к американской премьере видеоверсии спектакля Римаса Туминаса “Война и мир”. Спектакль идет на русском языке с английскими субтитрами. Видеоверсию представляет компания Stage Russia HD - Art Seen Films (продюсер - Эдди Аронофф).

- Адомас, как вы отнеслись к идее Римаса инсценировать, как мне кажется, невозможное - четырехтомную махину Толстого?

- С испугом, настороженностью и... одобрением. Я чувствовал, и Римас говорил об этом, что это будет его последняя работа в Москве. Он долго готовился, много читал. Мы не спешили, обдумывали разные идеи...

- С чего началась ваша работа?

- С обсуждения. Я предложил ему минимум декораций. Я всегда это предлагаю, люблю, когда мало декораций. Я предложил ему сделать огромную стену. Россия необъятная, роман необъятный, и на сцене надо было сделать что-то необъятное и вместе с тем простое. Римас тоже хотел простоты. Когда я предложил ему вариант стены, он сразу согласился. Я делал стену очень-очень долго. Как-то трудно шла работа. Я сделал, наверно, двадцать разных стен, а потом остановился на самой простой. Стена двигается в зависимости от мизансцен. То приближается, доезжая до авансцены и покрывая все зеркало сцены, то уезжает вглубь. Еще она меняет углы. То одной диагональю стоит, то другой. Когда она наезжает из глубины, это производит сильное впечатление.

- Стена как элемент действия. Я сразу вспомнил занавес Давида Боровского в “Гамлете” на Таганке, который тоже двигался и был элементом действия.

- Да, наши сценографии сравнивали, но стена - совсем другое.

- В одном из интервью вы сказали: “Я пытаюсь создать атмосферу спектакля. Пространство. Я вообще хочу делать не декорации, а среду обитания”. Как это происходит, Адомас? Это можно объяснить словами?

- Не знаю, как описать. Приходит мысль в голову, а как - понятия не имею.

- Вы работали и дружили с Римасом Туминасом тридцать лет. Каким он был в жизни?

- Он - хороший человек. (Говоря о Римасе Туминасе, Адомас употребляет настоящее время. - Прим. автора.) Добрый. Мы дружили. Он - железный человек. У него огромная сила воли, он умеет держать себя в руках. Я уже не говорю, как он держался, когда болел. Работа продлевала ему жизнь. Он - трудоголик, а я - его полная противоположность. У него есть хутор с огромным садом. Он там работает и всю семью заставляет работать. Я ему говорю: “Римас, сиди на террасе и смотри, как деревья растут, как облака плывут”. Нет, ему надо работать и работать. Прошлым летом он мне сказал, что купил молот. Ему надо было камни колоть. Он сказал: “Знаешь, я молот поднять не могу, у меня совсем сил нет”... У меня недавно тоже появился хутор. Он меня научил, как яблони сажать. Я сказал, что мне надо две яблони и одну вишню. Он не поверил: “Ну что ты, десять яблонь надо”.

- На каком языке вы говорили?

- На литовском. Иногда вставляли русские слова. Ругались по-русски.

- Бывали случаи, когда вы с ним спорили?

- Всякое бывало. Последний наш спектакль - “Сирано де Бержерак” в театре Гешер. Обычно я всегда предлагаю вариант сценографии, а тут он предложил мне свой вариант и рассказал, какую хочет декорацию. Мне не понравилась его идея, я почувствовал, что ему самому будет некомфортно. Я ему предложил два своих варианта. Он подумал и согласился, но выбрал тот, который мне меньше нравился.

- Недавно в Чикаго были гастроли театра Гешер со спектаклем “Не оглядывайся назад”. Был большой успех!

- Этот спектакль Римас репетировал в Гешере параллельно с “Анной Карениной”. Я был в это время в Израиле и немного посоветовал ему в плане декораций.

- Мне кажется, что на творчество Римаса в какой-то степени повлияли фильмы Федерико Феллини?

- Возможно, где-то какие-то отдельные мазки. Это видно в спектакле “Не оглядывайся назад”. Параллели с Феллини можно найти еще в одном спектакле Римаса - “Минетти”. Он идет на Малой сцене Вахтанговского театра. Достойное сравнение: Феллини - великий режиссер.

- Вы много спектаклей сделали вместе с Римасом. Какой из них вам запомнился больше остальных?

- Мой самый любимый спектакль - “Улыбнись нам, Господи”.

- До того, как я увидел этот спектакль, я думал, что ваша сценография будет в стиле Шагала.

- Я себе поставил задачу, чтобы НЕ было похоже на Шагала. Это самое легкое, что можно было придумать, - поработать в стиле Шагала. “Скрипача на крыше” часто оформляют под Шагала. А надо по-другому.

- В московском спектакле у вас ведь сохранилась вильнюсская сценография...

- Да, в Москве было то же самое. Только в Москве это стоило миллионы рублей, а в Вильнюсе - копейки... Литовский вариант лучше. Он легче, не такой тяжеловесный, более европейский... Декорации возникли из книги фотографий Романа Вишняка со сценами из еврейской жизни в местечках Польши и Литвы. Одна из них была такая: еврей лежит на деревянном ящике. Я показал Римасу эту фотографию и предложил сделать нечто похожее. Он согласился. Так возникло пространство сцены... Мы этот спектакль возили в Нью-Йорк, Бостон и Торонто.

- Я как раз был на спектакле в Нью-Йорке.

- Самый лучший спектакль Римаса - все-таки “Война и мир”. Я думаю, это вершина Римаса. Вы видели “...Онегина”?

- Да. Прекрасный спектакль.

- Спектакль “Война и мир” сделан в стилистике “...Онегина”, но лучше.

- Как вы отнеслись к решению Римаса возглавить Вахтанговский театр?

- Я его отговаривал. Я знал, что Вильнюсский Малый драматический театр пойдет без него вниз. Так и случилось. Его редкие наезды и руководство по телефону - совсем не то. После отъезда в Москву он сделал, кажется, только один спектакль в своем вильнюсском театре. Не самый удачный... Я отговаривал, но Римас понимал, что ему нужно большее пространство, больший масштаб. Мы сделали в Вильнюсе “Улыбнись нам, Господи”. Он был только на гастролях в Германии. А московский спектакль объехал полмира. 

- Но без вас он работать не мог, все время вытягивал на свои спектакли...

- Он мне два раза изменил, но я ему тоже пару раз изменил. Правда, я изменял с оперными режиссерами и хореографами... Мы делали с ним оперы в Большом театре и в Музыкальном театре Станиславского.

- Как отличаются спектакли в оперном и драматическом театрах?

- Они очень разные. В оперном спектакле важна музыка. Римас не очень умел работать в оперном театре, трудно погружался в мир оперы, но в итоге спектакли получались. То, что хорошо в драме, в опере плохо, даже смешно, а то, что хорошо в опере, плохо в драме. Приемы из драматического театра, перенесенные в оперу, не работают. Музыка не позволяет. Сейчас девяносто девять процентов режиссеров в Европе стараются осовременить оперу, перенести время действия, место действия, дать в руки героям телефоны, и т.д. А современность в мозгах должна быть, а не в телефоне и не в одежде. Я так считаю. Мы не пытались осовременить оперы.

- Говоря о музыке в драматическом театре, к вашему дуэту с Римасом надо добавить композитора Фаустаса Латенаса, еще одного сотворца спектакля.

- Замечательный композитор. Фаустас мне говорил: “Покажи мне макет, чтобы я знал, какую сочинить музыку”. А я в ответ шутил: “Фаустас, дай мне музыку послушать, чтобы я знал, какой макет делать”. Он приходил ко мне в мастерскую смотреть макеты... Для “Войны и мира” музыку сочинил Гиедрюс Пускунигис. Фантастическую музыку написал! А Римас все предвидел. Он сделал очень антивоенный спектакль.

- Он угадал направление движения России?

- Там есть военные сцены, ведь в романе войны много. Римас войну показал через одного актера. На сцене - один человек и огромная стена. Римас гениально сделал эту сцену. Вот сказал это слово, хотя я его не люблю - предпочитаю заменять “гениальный” на “талантливый”.

- Это не он один сделал - это сделали вы вместе! Вы ведь соавтор спектакля!

- Я бы не хотел такие лавры себе присваивать. Я ему сделал пространство. Конечно, он со мной советовался и с Анжеликой Холиной советовался, нашим хореографом, но концепцию спектакля придумывал сам. Иногда что-то я подсказывал. По-разному... С “Войной и миром” было так. Я привез макет в Москву в самом начале июня 2021 года, и он сделал прогон в репетиционном зале. Я ему сказал: “Римас, все, спектакль есть”. Потом за три месяца сделали стену. Я прилетал, смотрел, как идет работа, заставил переделывать, перекрашивать. В конце августа Римас прилетел в Москву, осенью начались финальные репетиции. Премьера состоялась 8 ноября 2021 года. Премьерный сет играли четыре дня подряд.

- Вы следите за жизнью спектакля после премьеры? Корректируете по ходу дела?

- В Москве такого не получалось - я ведь уезжал оттуда после премьеры. В Вильнюсе когда был молодым - следил всегда. Потом уже не так. Устал от театра.

- Как можно устать от театра?

- Мне уже хватит. Я больше не буду работать в театре. Я отказал двум режиссерам в Вильнюсе. Хочу опять из театрального художника стать просто художником. Я рисую картины, и мне этого хватает. Я хочу сделать выставку через год. У меня полно белых холстов.

- Как получилось, что вы стали театральным художником?

- Вначале я поступал в Вильнюсский художественный институт на отделение витражей. Но дело в том, что у сценографов преподавал мой любимый живописец Аугустинас Савицкас. Я только из-за него пошел на сценографию. Он - замечательный художник и замечательный человек. Будь он в Европе, был бы всемирно известен. Его мама - еврейка, погибла в Каунасском гетто. Там же погиб его старший брат. Его отец был литовским дипломатом. Аугустинас родился в Копенгагене. Я хотел у него учиться, поэтому случайно стал театральным художником.

- В одном из интервью вы сказали, что вы - счастливый человек, ваши родственники не погибли в гетто. Все выжили...

- Да. Я - еврей, не литовец. Моя фамилия Яцовский. ЯцовскиС - литовский вариант. Имя Адомас - по-литовски Адам. Моя семья жила в Каунасе. Папа служил в литовской армии, которая потом, когда советские войска оккупировали Литву, интерполировалась в Красную армию. Всем моим родственникам как-то удалось эвакуироваться из Литвы. Когда они вернулись, поселились в Вильнюсе. В Вильнюсе я родился и прожил всю жизнь.

- Вам приходилось сталкиваться с проявлениями антисемитизма в Вильнюсе?

- Нет, но приведу вам такой случай. Одно время я был главным художником Молодежного театра. Меня надо было утвердить в Министерстве культуры. Когда главный режиссер Даля Тамулявичюте пришла с моей кандидатурой, ей сказали: “Ты что, литовца не могла найти?” Дело было в 1978 году. Но вообще - нет. Я дружу с литовцами.

- Вы помните первый, оформленный вами спектакль?

- Помню, конечно. “Фрекен Юлия” Августа Стриндберга в Шяуляе. Я вернулся из армии, не было работы. Какое-то время работал в кинотеатре, “малевал” афиши. Мой однокурсник, который часто работал в Шяуляе, предложил мою кандидатуру режиссеру. Параллельно в Каунасе я работал над сценографией спектакля “Незнакомец” по пьесе Зорина. Через много-много лет (лет десять назад) я встретил Зорина в кабинете Римаса и рассказал ему об этом. Зорин сказал: “Да-да, я помню спектакль в Каунасе”... Потом я работал художником на телевидении, а потом меня пригласила Даля Тамулявичюте. Она руководила Молодежным театром Литвы, в котором с 1979 года работал Някрошюс. У него я учился театру. Я проработал там художником пятнадцать лет. Вскоре параллельно начал преподавать в Академии художеств в Вильнюсе. Потом из театра я ушел, да и театр развалился. Някрошюс ушел, и театр пошел на дно.

- Вам не нравится слово “гениальный”, но я бы сказал, что вы работали с двумя гениальными режиссерами: Някрошюсом и Туминасом.

- Понимаете, я избегаю этого слова, потому что я тогда не буду знать, как назвать Моцарта или Пушкина. Они для меня гении, а эти - очень талантливые.

- Что было у Някрошюса с Туминасом общего, и в чем они различались?

- Я видел ранние спектакли Римаса. Они были более камерными. Туминас постепенно достиг своего уровня, а Някрошюс сразу, мгновенно. Вся Литва была на ушах от его спектаклей. Люди стояли ночами, чтобы купить билеты, с вечера занимали очередь... То, что делает Римас, по стилистике похоже на ранние спектакли Някрошюса, а Някрошюс ушел в постмодерн. У Някрошюса обилие метафор - у Туминаса метафор намного меньше. Я люблю более раннего Някрошюса. Конечно, его шекспировская трилогия очень сильная, но она мне меньше нравится, чем, скажем, “Квадрат” или “Пиросмани”, или “И дольше века длится день”. Когда Някрошюс перешел в постмодерн, мне это стало нравиться меньше. В театре мне должно быть не только интересно - происходящее на сцене меня должно волновать.

- В беседе со мной Римас сказал: “Театр - это праздник. Праздник жизни”.

- Туминас умел красиво выражаться.

- В отличие от Туминаса Някрошюс всегда говорил о театре как о серьезной работе ума.

- Театр - это адский труд. Никакой не праздник. Может, для зрителей это праздник, но для режиссера - адский труд. Я помню, как Някрошюс приходил с придуманной сценой. Ночами не спал, раздумывал, приходил, делал, а потом говорил, что это никуда не годится и все переделывал заново. И у Римаса все шло очень трудно. Праздник - это он для красного словца сказал. Одна моя приятельница говорит: “Я иду в театр - это для меня праздник”. Я ее спрашиваю: “А если спектакль плохой - тоже праздник?” - “Для меня - да.” А для меня плохой спектакль - мука.

- Почему ни Някрошюс, ни Туминас не воспитали учеников? Они ведь так и остались гениальными одиночками, правда?

- Они оба преподавали - Римас больше, Някрошюс меньше. Римас в Литве воспитал три поколения артистов, которые сейчас успешно работают в театрах. Ученик Римаса Анатолий Шульев сейчас возглавляет Вахтанговский театр.

- Вы говорили, что Малый театр упадет после ухода Римаса. То же самое происходит сейчас в Вахтанговском...

- Абсолютно. Когда Римас только начинал работу, в начале сезона он произнес речь. (Римас умел речи говорить по часу и больше.) Он сказал, что хочет сделать Вахтанговский театр лучшим в Москве. Так и получилось... Пока все держится на спектаклях Римаса. Уберите их, и театр развалится.

- Я помню, в советские времена театралы говорили о театре Юозаса Мильтиниса в Паневежисе. Я, к сожалению, не застал расцвета этого театра, при мне им руководил Банионис. А театр Някрошюса я помню. Ездил из Минска в Вильнюс на “Три сестры”. Помню, чуть ли не один сидел в зале в наушниках - спектакль шел на литовском языке. Помню, было еще одно громкое имя - Йонас Вайткус. Он много интересного ставил в Каунасе и Вильнюсе. Что происходит с литовским театром сегодня?

- Вайткус и сейчас работает. Сейчас в Литве главная звезда - его ученик Оскарас Коршуновас.

- Откуда в такой маленькой стране такие великие театральные традиции?

- Непонятно. У меня был друг в Москве - Сергей Бархин.

- Знаменитый театральный художник...

- И мой ближайший друг. Он тоже спрашивал меня, откуда они взялись - Някрошюс и Туминас? Оба из деревни, оба из бедных семей. Это невозможно понять... Мильтинис воспитал очень хороших актеров. С Банионисом я работал. В 1983 году мы делали “Амадеус” по пьесе Шеффера. Он был режиссером, я - художником. Средний спектакль получился... У режиссера по-другому голова работает. Не так, как у актера. Из актера почти никогда не получается хороший режиссер. Я почти не видел таких примеров.

- Кстати, об актерах. Когда вы работали с Римасом, актеры играли какую-то роль в подготовке спектаклей, или они были только исполнителями?

- Когда Римас показал им макет “Войны и мира”, один актер сказал, что на этой стене можно будет проекции показывать. Реакция Римаса была мгновенной: “Вон из зала”.

- Римас с ними особенно не церемонился?

- Ну он так сказал, в шутку. Мы никогда в жизни не использовали проекции. Даже не начинали говорить на эту тему. Была аксиома - проекций не может быть. Как сказала одна хорошая литовская критикесса: “Проекции используют только режиссеры-импотенты”. Я с ней согласен.

- У актера есть мечта о несыгранной роли, у режиссера - о непоставленном спектакле. А у вас не было мечты о несозданной декорации?

- Нет. Никогда не было. Последние сорок лет я работал с хорошими режиссерами, и у меня была возможность воплотить свои идеи. Когда я с Римасом работал, думал, что с меня хватит, надо живописью заниматься, а я трачу время на такие пустяки, как театр. Но когда хорошая пьеса - грех отказываться.

- Кто ваши кумиры в живописи?

- Их очень много. Конечно, Шагал, Модильяни, Пикассо (не весь). В Москве как-то была выставка “Москва-Париж”. Там были все лучшие французские и русские художники. Мне Сережа Бархин говорит: “Самый лучший - Филонов”. А для меня самым лучшим стал “Автопортрет” французского художника Жоржа Руо. Но самый великий, самый глубокий художник - Рембрандт. “Возвращение блудного сына” - великая картина. В Эрмитаже можно разглядывать ее часами... Я был в Европе на выставке Модильяни, и меня поразили его скульптуры. Фантастика! Работ тридцать, в основном, головы. Он оставил занятия скульптурой из-за больных легких.

- Какие места вы особенно цените в вашем родном Вильнюсе?

- За последние годы Вильнюс изменился. Он превратился в абсолютно европейский город. Жил я всегда в центре, работал в Старом городе, рядом с Академией художеств, у костела святой Анны. Я любил гулять пешком по Старому городу. А мастерская моя в самом центре, “центрее” не придумаешь. Лет десять назад моя приятельница-галеристка зашла ко мне в мастерскую отобрать картины для выставки. Мастерская была в полуподвале. Она пришла в ужас. “Такой художник в такой маленькой мастерской!” Тогда я задумался, что пора поменять мастерскую, и переехал. На старом месте я сделал все свои лучшие работы. Сейчас там работает мой сын - тоже театральный художник.

- Он пошел по вашим стопам?

- Ну как бы. Я его не учил - у него был другой преподаватель. Хороший художник, в основном, кукольного театра. Мой сын уже взрослый дядька - пятьдесят с кусочком. Пытаюсь советовать иногда, но не всегда меня слушают. Он работает постоянно с Анжеликой Холиной.

- А вы воспитали достойных учеников?

- Все молодые художницы, которые сейчас работают в Литве, - мои ученицы. Я преподавал в Академии художеств двадцать пять лет.

- Почему ушли?

- Надоело. Приходилось часто ездить в Москву, многое пропускать в Академии. Устал.

- Если бы вы оказались в Чикаго на премьере видеоверсии “Войны и мира”, что бы вы сказали зрителям перед сеансом?

- Римас бы сказал красиво. Я так не умею. Могу только сказать, что спектакль антивоенный и очень хороший. Лучший у Римаса. Его стоит посмотреть. У меня есть друг в Москве - художник Зиновий Марголин. Он был на премьере “Войны и мира”. Спектакль длится почти пять часов, а Зорик - достаточно циничный человек, но театр понимает очень хорошо. Я спросил у него: “Тебе не надоело?” Зорик мне говорит: “Я бы с удовольствием еще два часа смотрел. Я не мог оторваться”. Этот спектакль должен был быть в Тель-Авиве, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, Бостоне, Торонто. Все было договорено, декорации уже были в Хайфе. И началась война. Стоп-машина. Декорации поехали назад, а театр отправился в Челябинск и Красноярск. Еще в Шанхай заехал в августе прошлого года. Мы как раз с дочкой Римаса заканчивали там “Вишневый сад”. Римас начал репетиции с китайскими актерами, но не успел закончить.

От себя добавлю. После 24 февраля 2022 года - начала широкомасштабной агрессии России против Украины - Римас Туминас выступил против войны, улетел из Москвы и больше в Россию не возвращался. Он умер 6 марта 2024 года в Италии.

Nota bene! В большом Чикаго спектакль “Война и мир” демонстрируется 18 мая в 1.00 pm в Wilmette Theatre (1122 Central Ave, Wilmette, IL 60091). Спектакль идет на русском языке с английскими субтитрами. Билеты - на сайте ticketing.useast.veezi.com/purchase/20826?siteToken=eym1b8zj89qyb17se01zmgtfww&fbclid=IwY2xjawJj5OFleHRuA2FlbQIxMAABHnOtpucTEZYvow853mYvs0miKhGtHW0rRGlyE-axefog4XhoYu-djTLMPwjC_aem_KnPTQE2uW0lkHV7pg25Cpw.

Фотографии к статье:

Фото 1. Адомас Яцовскис. Фото из личного архива А.Яцовскиса

Фото 2. Адомас Яцовскис и Римас Туминас. Фото из личного архива А.Яцовскиса

Фото 3. Сцена из спектакля “Война и мир”. Фото - Юлия Губина

Фото 4. Сцена из спектакля “Война и мир”. Фото - Яна Овчинникова

Фото 5. Сцена из спектакля “Война и мир”. Фото - Александра Торгушникова