Сегодняшний оперный мир зачастую бывает жесток и несправедлив. Пробиться в него, особенно без влиятельных покровителей, почти невозможно. Одними только вокальными данными здесь не обойтись. Надо обладать хорошей фигурой, приятной внешностью, да при этом еще иметь стальной характер и огромную силу воли. Всего этого нашей героине не занимать. Поэтому, несмотря на огромные трудности, она все уверенней занимает место на оперном Олимпе, входя в число лучших голосов мировой сцены.
Солистка Мариинки, обладательница прекрасного по красоте и тембру звучания голоса Наталия Тимченко еще не выступала на подмостках чикагской оперной сцены, однако ее имя уже хорошо знакомо любителям оперы. В ее послужном списке – победы на многочисленных международных вокальных конкурсах, гастроли в Испании, Франции, Германии, США, участие в международных постановках Мариинского театра. Несмотря на свою молодость, в репертуаре певицы большое количество ведущих сопрановых партий.
В Чикаго Наталия Тимченко прилетела вместе со своим будущим мужем, блистательным российским тенором Владимиром Галузиным, который в эти дни на сцене Лирик-оперы поет партию Канио в опере Руджеро Леонкавалло “Паяцы”. Звездная пара прибыла из Лондона, где они участвовали в гастролях Мариинской оперы. В престижном зале “Барбикан-холл” состоялось концертное исполнение шедевра Петра Ильича Чайковского оперы “Пиковая дама”. Владимир Галузин исполнил роль Германа, Наталия Тимченко выступила в партии Лизы. Наша беседа с певицей началась с ее впечатлений от недавних лондонских гастролей.
- За три вечера Мариинский театр показал в Лондоне три спектакля: два классических шедевра русской оперы - “Пиковую даму” П.И.Чайковского и “Демон” А.Г.Рубинштейна, а также свою последнюю премьеру – оперу талантливого питерского композитора Александра Смелкова “Братья Карамазовы”. Спектакли прошли просто “на ура”, все билеты были проданы задолго до начала гастролей. Публика с восторгом воспринимала русскую музыку в исполнении российских артистов. Состав был звездный: дирижировал Гергиев, партию Германа пел Галузин... Лондон очень любит как Гергиева, так и Галузина. Партию Графини исполнила великолепная певица и актриса Лариса Дядькова. А для меня это выступление стало дебютом в Лондоне.
- Чем ваш образ Лизы отличается от образа, созданного вашими великими предшественницами?
- В России Лизу привыкли слышать в исполнении драматических сопрано, и этот штамп, к сожалению, остался до сегодняшнего дня. А ведь Лиза – молодая девушка. Ее образ многогранен, в ней есть нежность, тепло, женственность, но вместе с тем решительность характера. Женщина должна быть разной, чтобы она привлекала мужчину. Поэтому в разных сценах я пою Лизу по-разному. В лирических - мягко, женственно, в драматических – сурово и решительно.
- Вас не сковывало то, что это было концертное выступление? В опере вы можете разойтись в полную силу, а перед оркестром особо не разгуляешься...
- Вместе с Володей мы разгулялись и в концертном исполнении. (Смеется.) Это не для нас – неподвижно стоять на сцене без всяких эмоций, без всяких жестов. Это не в наших характерах. Мы оба – очень эмоциональные люди. Володя мне сказал перед концертом: “Наташа, это – концертное исполнение. Мы не будем ничего играть”. “Хорошо,” – ответила я. Куда там! Мы тут же забыли, что мы на концерте.
- Это, наверно, самое лучшее, когда певец забывает об этом и полностью входит в образ.
- Конечно. Когда идет накал энергии, страсть, публика не может смотреть, как ты стоишь неподвижно и поешь, уставившись в одну точку. Публика хочет сопереживать вместе с нами.
Мы беседуем с Наталией Тимченко в уютной квартире в тихом районе одного из ближайших пригородов Чикаго. И она, и Владимир не любят шума, суеты, большого скопления людей...
Владимир Галузин и Наталия Тимченко – личности яркие, темпераментные, эмоциональные. Беседовать с ними – одно удовольствие! Поэтому и разговор наш получился естественным, открытым, ЖИВЫМ.
“Мама, меня на музыку приняли!..”
- Наташа, давайте сядем в машину времени и из Лондона 2009 года перенесемся в несуществующую ныне страну под названием Советский Союз. Где вы родились?
- Я родилась в маленьком городке Змиеве Харьковской области. В 1976 году его переименовали в Готвальд – в честь чешского коммуниста Клемента Готвальда. В 1990 году городу было возвращено его историческое название.
- Ваши родители были связаны с музыкой?
- У меня очень музыкальная семья. Дедушка потрясающе играл на гитаре, бабушка пела в хоре, отец играл в ансамбле на саксофоне. Музыка была для них праздником, возможностью отвлечься от повседневной жизни. Я воспитывалась в этой среде, в ней прошло мое детство. Мама у меня русская, папа - украинец. Мы впитали русский, украинский фольклор, пели белорусские песни. Я обожала музыку, ходила на все самодеятельные концерты, с восьми лет участвовала в них. Танцевала, “вприпляску” пела народные песни. (Смеется.) Мне настолько было интересно жить! Сейчас, кажется, уже все не так. Время изменилось, эпоха стала другой.
- Когда вы стали заниматься музыкой?
- На фортепиано я играла с пяти лет. Уговаривала маму повести меня в музыкальную школу, а мама говорила, что я еще маленькая. “Вот будет тебе шесть лет, тогда пойдем.” Как-то я пришла к маме на работу, потом сделала вид, будто вышла погулять, а сама – бегом в музыкальную школу. (Она была рядом с маминой работой.) Стою у дверей класса, слушаю, как моя подружка занимается. Когда закончился урок, подружка вышла, а вместе с ней ее педагог. “А ты кого ждешь?” – “Я хочу, чтобы вы меня послушали. Я хочу играть на пианино, а мама сказала, что я очень маленькая.” Учительница меня послушала, я ей спела песенки, простучала ритм. Она сказала: “У тебя хороший слух, ты мне чистенько песенки спела. В следующий раз приходи с мамой”. Я прибежала к маме на работу и как закричу: “Мама, меня на музыку приняли!” Мама ничего понять не может, она ходила меня искать, волновалась, куда я пропала... Так я начала ходить в музыкальную школу. Бабушка мне купила пианино, и я стала заниматься дома. После музыкальной школы поступила на вокальное отделение Харьковского музучилища.Вначале у меня было желание стать эстрадной певицей. Я сама даже песни писала. А опера пришла потом.
“Где вы нашли этот солнечный голос?”
- Дальше была Киевская консерватория. На первом курсе у меня случилась одна интересная встреча. На Украине проходили Дни болгарской культуры. Я пришла на концерт, и меня очень впечатлили болгарские певцы. А когда мне что-то нравится, молчать я не могу! Представляете, молодая девчонка-первокурсница (мне был тогда двадцать один год) с горящими глазами бросается за кулисы к артистам и давай их поздравлять. А там кроме артистов еще были важные персоны из правительства, в том числе министр иностранных дел Болгарии. Разговорились, слово за слово, и министр мне говорит: “А почему бы вам не поучиться в Болгарии? У нас очень хорошая вокальная школа”. Я растерялась: “С огромным удовольствием, но как туда поступить?” Я зацепилась за эту идею, а министр помог мне ее осуществить. Он познакомил меня с советником министра культуры, который пообещал показать меня лучшему профессору Софийской консерватории. “Если она скажет, что у тебя хороший голос, мы организуем твою учебу в консерватории как обмен между студентами. Но если она скажет другое, ты должна принять это как реальность.” Я с радостью согласилась, советник слово свое сдержал, и через год я приехала в Болгарию к своей будущей учительнице Констанце Вачковой. Я ожидала, что сейчас со мной станут говорить на непонятном болгарском языке, а она вдруг заговорила на чистом русском... Я не выдержала и воскликнула: “Как вы хорошо говорите по-русски!” Оказывается, она родилась и до двенадцати лет жила в Москве. Вачкова сказала: “Я вас долго мучать не буду. Буквально несколько упражнений, и я пойму, скажу свое мнение”. И как начала она меня мучать! Ей так понравился мой голос, что захотелось послушать его со всех сторон. Потом она повернулась и что-то сказала тем людям, которые меня привели. Когда мы вышли от нее, они мне перевели. Она спросила: “Где вы нашли этот солнечный голос? Если девочка приедет в Софию, то она будет учиться только у меня”. Потом я долго собирала все документы и только через год приехала. Я перевелась на третий курс Софийской консерватории. Все получилось так, как обещал советник по культуре. Я училась бесплатно по соглашению об обмене студентами, которое существует между Украиной и Болгарией... Вот такие случайности бывают в нашей жизни: одна встреча может изменить судьбу.
- Как проходила учеба в Софии?
- Сначала было трудно, потому что я не знала языка, но хотела все понимать: теорию музыки, муз.литературу, историю болгарской музыки... Я сидела на лекциях и мучала вопросами всех моих несчастных однокурсников! (Смеется.) “А что это значит, а что то значит?..” Они отсаживались от меня, потому что я мешала им слушать. А потом стала понимать болгарский, но еще долго боролась со “сладким русским акцентом”, как они мне говорили. У меня была русско-украинская логика построения фразы. Сначала они меня называли “рускинче”. Я говорю: “Какая я вам “рускинче”? Я из Украины”. Тогда стали называть “украинче”... Уровень Софийской консерватории был очень высокий, там потрясающая вокальная школа. В Болгарии всегда были и есть прекрасные голоса. Господь так наделил эту землю: солнце, воздух, море...
“Я знаю, что у вас получится, поэтому мучаю...”
- Болгарская школа пения похожа на итальянскую. Основателем школы был прекрасный болгарский певец и педагог Христо Брымбаров. Он учился в Италии, был солистом Софийской оперы. Среди учеников Брымбарова – Николай Гяуров, Никола Гюзелев, Стоян Попов, Димитр Узунов, Гена Димитрова. Одной из его учениц была моя учительница Констанца Вачкова. Она как раз училась в одно время с Гяуровым и Димитровой.
- Вы продолжаете контактировать с ней?
- Конечно. Я замучала ее своими звонками. Каждый день по десять раз. (Смеется.) По любому поводу и без повода. Когда я была на последнем курсе, Констанца предложила мне пожить у нее дома. У нее тогда умерла мама, она переживала тяжелый период в жизни. Я восхищалась ею как педагогом, и мне хотелось ей помочь.
- Она стала вашей второй мамой...
- Констанца – моя первая мама в искусстве. Она меня воспитала, на многие вещи открыла глаза, привила мне любовь к кино, театру, живописи. У нее дома большая коллекция фильмов, богатая библиотека, много книг по искусству. Я плакала, когда она меня мучала, добиваясь точного итальянского и французского произношения, а она говорила: “Я знаю, что у вас получится, поэтому мучаю”. Родом она из аристократической семьи, воспитывалась француженкой-гувернанткой. Конечно, у нее с детства прекрасный французский язык. Она так хорошо меня научила, что когда я приехала во Францию заниматься с французом-пианистом, он меня похвалил за хорошее произношение.
- На каком языке вам удобнее всего петь? Про русский я не говорю...
- Вы знаете, я бы не сказала, что на русском петь легко. Тем более, что до семнадцати лет я практически не говорила по-русски. Только по-украински! На украинском языке я пела Оксану в опере “Запорожец за Дунаем” Гулака-Артемовского и “Наталку Полтавку” Лысенко. А сколько прекрасных украинских песен спето!.. Самый певучий язык – итальянский. Он сам заставляет петь. А французский язык очень трудный для оперы.
“Великие тоже путают!”
- Наташа, я перечислю список конкурсов, в которых вы участвовали: международный конкурс Гены Димитровой (Болгария, 2000 год), международный конкурс имени Н.Лысенко (Киев, 2002 год), международный конкурс молодых оперных певцов “Operalia”, учрежденный Пласидо Доминго (Париж, 2002 год), международный конкурс молодых оперных певцов имени Н.А.Римского-Корсакова (Санкт-Петербург, 2002 год), Всероссийский конкурс-фестиваль молодых вокалистов имени Н.Обуховой (Липецк, 2005 год), международный конкурс Елены Образцовой (Санкт-Петербург, 2005). Многие исполнители говорят, что конкурсы не нужны, что они не помогают, а лишь вредят солистам. Особенно об этом говорят те, которые на них не побеждали. А как вы относитесь к конкурсам?
- Я могу вспомнить два конкурса. С одним у меня связана интересная история, другой помог мне в будущей карьере. Учась в Софийской консерватории, я участвовала в конкурсе Гены Димитровой. В первом туре я пела арию Маргариты из “Мефистофеля” Бойто. В конце арии перепутала и спела не ту каденцию. Мы выступали в небольшом репетиционном зале Софийской оперы. Прямо передо мной сидела сама Гена Димитрова и вся комиссия. Я остановилась, смотрю на Димитрову и думаю: “Какой ужас!” А она что-то писала в этот момент. Когда она услышала не ту каденцию, отложила ручку, посмотрела на меня и говорит: “Не переживай. Спой нам еще раз. Великие тоже путают”. И дальше стала писать. Я еще раз спела, на этот раз нужную каденцию, прошла в финал и в результате стала победительницей этого конкурса... Спустя два года я закончила Софийскую консерваторию, несколько месяцев проработала в Харьковской опере, а потом участвовала в конкурсе Пласидо Доминго “Operalia”. Для этого конкурса молодых вокалистов отбирали по всему миру, в отборе участвовали семьсот пятьдесят человек. Из них для финального конкурса выбрали сорок человек. Пласидо Доминго знает, как трудно пробиться молодым певцам, поэтому старается поддерживать юные таланты. Конкурс “Operalia” дает молодым певцам возможность заявить о себе и начать международную оперную карьеру. На этом конкурсе я не получила приза, но там я познакомилась с Ларисой Гергиевой. Она была моим аккомпаниатором. После конкурса Лариса Абисаловна пригласила меня в Академию молодых певцов при Мариинском театре, и я с большим удовольствием начала там стажироваться.
“Не знаю, чем еще он вас заразил, но что талантом вы от Галузина заразились, это точно!”
- До Мариинки я спела Татьяну в “Евгении Онегине” в Харьковской опере и Эльвиру в “Дон Жуане” на сцене Софийской оперы. С партией Эльвиры я пришла в Мариинский театр и спела ее уже через несколько месяцев, на первом курсе Академии. Потом год готовила новые партии, не выходила на сцену. Когда я стажировалась на втором курсе, в Мариинке должны были ставить “Мадам Баттерфляй”. Гергиев объявил, что отбор будет через месяц. Лариса Гергиева вызвала меня к себе в кабинет: “Срочно учи Баттерфляй. Чтобы через месяц знала наизусть”. У меня “глаза на лоб полезли”. “Как через месяц?” - “Да, Валерий Абисалович будет прослушивать. Ты должна знать.” Я выучила Баттерфляй, спела на прослушивании, и меня выбрали на эту роль. Первый раз я пела перед Гергиевым, до этого он меня никогда не слышал. Потом мне Лариса Абисаловна сказала, что после прослушивания певиц на партию Баттерфляй, говоря обо мне, Гергиев произнес: “Я не уверен, что это вторая Горчакова, но мне очень нравится”. Гергиевы сыграли огромную роль в моей жизни. Сначала меня заметила Лариса Абисаловна, потом “эстафету принял” Валерий Абисалович. Гергиев – личность уникальная. Его Бог одарил всеми талантами, и я счастлива, что работаю с таким дирижером. Он увидел во мне перспективную солистку, поверил в меня, после “Мадам Баттерфляй” стал давать новые роли. Сразу после Баттерфляй я спела Леонору в “Силе судьбы” и Амелию в “Бале-маскараде”. Потом была Недда в опере “Паяцы”. С Гергиевым я выступала в Баден-Бадене, на Кипре, в Вашингтоне, Лондоне... Я запомнила выступление в вашингтонском Кеннеди-центре. Тогда я впервые исполнила Лизу в “Пиковой даме”. Накануне Володя приболел, и я от него заразилась. После спектакля мы собрались за кулисами. Валерий Абисалович меня поздравил, а я сказала, что сегодня было не лучшее мое выступление, добавив: “Я немного заразилась от Галузина”. Гергиев помолчал и произнес: “Не знаю, чем еще он вас заразил, но что талантом вы от Галузина заразились, это точно!”
- Гергиев любит хвалить солистов?
- Нет, комплименты он редко делает. В этом плане он немногословен. Когда мы пели с ним на фестивале в Баден-Бадене, я была поплотнее, чем сейчас. После спектакля он ко мне подошел и сказал: “Спела-то ты, конечно, потрясающе, но похудеть стоит”. Это был большущий комплимент с его стороны. Мне стало стыдно, и я начала худеть.
- Маэстро сказал: надо!
- Маэстро знает, какая сегодня конкуренция в оперном мире. Только хорошо петь недостаточно – надо иметь стройную фигуру. Я стала худеть. Бегала, занималась спортом и через несколько месяцев уже была в форме. Потом влюбилась во Владимира, и любовь “меня похудела” еще больше...
“Киллер для сопрано”
- Список партий, которые вы исполнили на сцене Мариинки, впечатляет, особенно учитывая вашу молодость. К тем, которые вы перечислили, добавлю Татьяну в “Онегине”, Купаву в “Снегурочке”, Полину в “Игроке”... А ведь есть еще огромный список партий в вашем репертуаре, которые вы исполняли на других сценах: Милитриса (“Сказка о царе Салтане”), Земфира (“Алеко”), Донна Анна (“Каменный гость”), Леонора (“Трубадур”), Эмма (“Хованщина”), Елизавета (“Дон Карлос”), Виолетта (“Травиата”), Мими (“Богема”), Лиу (“Турандот”), Лауретта (“Джанни Скикки”), сестра Анжелика (“Сестра Анжелика”), Маддалена (“Андре Шенье”). Еще немного, и у вас будет полный набор всего сопранового репертуара. Что это – желание попробовать все и сразу, постоянная жажда новых ролей, новых образов? Не боитесь форсировать голос?
- Когда я начала готовить партию Баттерфляй, меня все пугали: “Что ты делаешь, маститые сорокалетние певицы боятся петь эту партию”. Мирелла Френи называла эту партию “киллером для сопрано”. Мадам Баттерфляй – действительно убийственно трудная партия. Но я хотела доказать самой себе и людям, которые верили в меня, что я смогу. А в меня верили Лариса Гергиева и сам Гергиев.
К нашему разговору подключается Владимир Галузин.
- Чего только у нас не говорят. На самом деле, все зависит от человека, от его вокальной и физической формы, от потенциальных возможностей голоса. Для кого-то эта партия станет “киллером”, а для кого-то останется просто обычной партией, в ряду многих других. У меня было то же самое с Отелло. Только я начал учить эту партию, мне стали говорить, что мне осталось петь три месяца. А я Отелло двадцать лет пою... Так что все индивидуально.
- А как приходит чувство уверенности, что это можно исполнить?
- (НТ) Сначала ты пробуешь.
- (ВГ) И понимаешь, что не можешь. (Смеется.)
- (НТ) Понимаешь, что не можешь, что это очень трудно. А потом сам себе начинаешь доказывать, что можешь.
- Наташа, какая ваша любимая партия?
- Баттерфляй – одна из любимых. Хочу спеть “Манон Леско” Джакомо Пуччини, но до сих пор мне это не удалось.
- Вот кавалер де Грие сидит рядом.
- (ВГ) Кавалер сидит рядом...
- (НТ) И де Грие тоже.
На некоторое время Наташа вышла в другую комнату, а я попросил Владимира Галузина рассказать, чем голос певицы Тимченко отличается от других сопрановых голосов.
- У нее очень красивый тембр голоса. Как будто душа поет… У Наташи большой диапазон, многообразная музыкальная палитра, она поет и Чайковского, и Пуччини, и белькантовый репертуар... Наташа – прекрасная актриса. Она не просто поет уникальные по сложности партии, а проживает жизнь своих героинь. Актерское искусство – то, что я больше всего ценю в партнерах по сцене.
- Времени, наверно, не хватает на актерское искусство? Выучить бы партию...
- Для певца самое главное – репетиционный процесс. А в таких театрах, как Мариинка, где каждый день – новый спектакль, больше трех дней репетиции не идут. Только приступил к роли, а тебя уже “сырым” бросают на сцену. У меня была гениальная возможность – в Мариинском театре я готовил Отелло полтора месяца. Если бы я ввелся в эту роль за три дня, я сломал бы себе шею.
Наталия Тимченко возвращается и сразу присоединяется к разговору:
- Точно так же я готовила Баттерфляй. Тоже полтора месяца. А в Лизу “влетела” за три дня и сразу в Кеннеди-центр в Вашингтон.
“Публике важнее вокал”
- Наташа, как можно определить ваш голос: он ближе к лирическому или драматическому сопрано?
- Когда я начинала учиться, мой голос не могли определить. У меня не было хорошего верха, но от природы был очень богатый, красивый, бархатный низ. Все думали, что я – меццо-сопрано. Потом по техническим особенностям голоса определили, что я не меццо. Переходные ноты у меня были, как у сопрано. Самый нижний грудной регистр не может показать, какой у тебя голос. Это может показать середина и верхние ноты. Голос определяется по окраске и насыщению. У меццо-сопрано голос более насыщенный.
- А решились бы взяться за меццо-сопрановую партию?
- Мне Володя много раз для концертов предлагал сделать арии Кармен “Сигидилью” и “Хабанеру”. Надо подумать, это интересная мысль. Игровые, зажигательные арии – как раз для меня. Но пока я еще не перепела столько красивых арий для сопрано! Я еще молодая, время есть.
- Как вы готовитесь к роли? Читаете первоисточник, сосредотачиваетесь на музыке?
- Все вместе. Читаю материалы об истории оперы, о стиле, об эпохе, о том, что люди носили, для того, чтобы донести до зрителя, до слушателя все то, что хотел сказать автор.
- А потом приходит режиссер и ставит спектакль в современных костюмах и на пустой сцене...
- Да, бывает и так. Но когда режиссер талантливый, он вытянет из тебя максимум. В этом случае я доверяюсь режиссеру. А вот если режиссер чего-то не доподскажет или ты чего-то недопонимаешь, или ты не можешь сыграть так, чтобы это было правдоподобно, тогда я как первоклашка сажусь перед зеркалом и репетирую. В “Мадам Баттерфляй” есть сцена, где моя героиня падает. У меня никак не получалось естественное падение. Я работала над этой сценой две недели.
- Вы играете каждый раз по-разному?
- Все зависит от моего состояния. Когда я вхожу в раж, Наташа уходит, и появляется героиня. Наташа приходит только тогда, когда теряется нить. Тогда включаются мозги, и ты продолжаешь хотя бы формально играть, пока ты опять не войдешь в состояние героини. В “Баттерфляй” во втором акте моя героиня прощается с сыном и готовится к смерти. Когда я пою эту арию, у меня стоит ком в горле. От слов, от музыки, от состояния... И в конце арии мне надо взять “си бемоль”. Для сопрано эта нота совсем невысокая, но я подходила к ней в таком эмоциональном состоянии, что несколько спектаклей подряд она у меня срывалась. Я сказала себе, что должна последние фразы перед этой нотой петь формально, без внутренней взволнованности. После этого у меня стало получаться.
- Значит ли это, что актерская игра иногда мешает раскрыться вокалу?
- Конечно. Из-за эмоций ты либо переходишь на крик, либо не можешь спеть ноту. Тут важно сохранять баланс между эмоциями и актерской игрой. Есть моменты, когда разум должен превалировать над сердцем, над чувствами. Публике важнее вокал.
“Я люблю героинь с характером”
- Мои Баттерфляй, Лиза, Леонора – женщины интересные, многогранные, колоритные. Я люблю героинь с характером. Когда в героине есть характер, можно играть его разные стороны. В таких женщинах есть и положительные, и “колючие” отрицательные качества. Иногда женщина интересна как раз своей колючестью. Вот, например, Кармен. Своим непокорным характером эта страстная натура привлекает к себе кавалеров. Пока моими самыми запоминающимися партиями были Баттерфляй в Мариинке в постановке Мариуша Трилински и Татьяна в Харьковском оперном театре. Обе партии сделаны с мельчайшими подробностями, они блестяше продуманы режиссерами.
- А вы не думали спеть что-нибудь из немецкого репертуара? Например, Штрауса или Вагнера.
- Насчет Вагнера я не думала, и мне никто не предлагал его спеть, а вот Штрауса... Я обожаю “Саломею”, люблю и музыку, и сюжет.
- Там есть что спеть, сыграть и даже станцевать. Может быть, когда-нибудь мы увидим вас в партии Саломеи...
- Может быть. Посмотрим... (Смеется.)
- Хотя у вас такой богатый итальянский репертуар, что на нем можно “сидеть” всю жизнь...
- Итальянский репертуар сохраняет голос. Оперы Верди, Доницетти, Беллини – это “масло” для голоса. Я пою в этих операх так, как будто распеваюсь. Когда ты много поешь, мышцы крепнут. Это как в спорте. Раньше я могла петь, не уставая, полчаса подряд, потом сорок минут, потом сорок пять, потом час. Сейчас я могу петь, если, конечно, с перерывами, очень долго. Партия Баттерфляй – это час сорок пения. Надо, чтобы хватило голоса. Христо Брымбаров, школу которого я получила в Болгарии, рекомендовал певцам петь не больше часа в день, чтобы голос каждый день был свежий.
- Вы стараетесь следовать этому совету?
- Да. Не больше часа в день, если в этот день нет спектакля.
- Есть такие партии, за которые браться страшно?
- Есть одна партия, которую я мечтаю спеть: Катерина Измайлова в опере Шостаковича “Леди Макбет Мценского уезда”. Я в концерте пела только одну арию из этой оперы. Я хочу и боюсь ее петь. Это партия, на которой, если ее петь неправильно, можно потерять голос, и такие случаи были. Очень трудная партия. Никакая Баттерфляй не сравнится.
- “Леди Макбет...” очень редко ставят на Западе.
- Потому что нет Катерины. Ищут не Сергея, ищут Катерину. Галина Вишневская была прекрасной Катериной. Она поняла стиль Шостаковича, она настолько тонко передавала вечную русскую тоску, у нее даже подвывание в пении было.
- Тут еще наложилось личное знакомство певицы с композитором.
- Наверняка. Но она и сама была талантливейшей певицей. Она пела Катерину феноменально.
- Кого еще из русских исполнителей вы могли бы выделить?
- Елену Образцову. Я недавно слышала ее в Большом театре. Она была Графиней в “Пиковой даме”. Играла феноменально. Они с Володей настолько приковали мое внимание, что я забыла, что существуют другие роли и исполнители. Образцова смогла своим голосом показать состояние героини. Для меня это очень важно в опере. Такой была феноменальная певица и актриса Рената Скотто. Она свой голос использовала как инструмент для выражения того, что она чувствует. Такой была Мария Каллас, такой является сегодня Пласидо Доминго. Это актерский талант.
- Когда вы готовите новую партию, вы слушаете записи других исполнителей?
- Конечно, но я стараюсь сначала выучить партию сама, а потом начинаю слушать других певцов. Всегда слушаю записи Марии Каллас, Ренаты Скотто, Миреллы Френи. Они поражают меня своей эмоциональностью. У них как раз вся динамика развития образа проходит через голос. Я очень люблю болгарскую певицу Стефку Евстатиеву. Живет она, кстати, в Америке, под Нью-Йорком.
- (ВГ) А я бы добавил еще одну болгарскую певицу Дарину Такову. Потрясающая певица! Она не поет в Америке.
- Не хочет или не зовут?
- (ВГ) Я думаю, не зовут. Сейчас в опере принимают итальянскую модерновую школу, а у Таковой настоящая старая школа. Это немного другое, нежели то, к чему привыкли в Америке.
“Молодым певцам надо дать шанс проявить себя!”
- Наташа, вы сейчас показываетесь в ведущих театрах, участвуете в прослушиваниях. Как относятся в театрах к молодым солистам?
- Театры не отказывают в прослушивании, но проводят большой отсев.
- Как проходит прослушивание?
- Тебя слушает директор, музыкальный руководитель, главный дирижер. Есть определенные арии, которые хочется показать, которые лучше всего даются. Обычно солист предлагает до пяти арий. Сначала я пою то, что я хочу, а потом директор может попросить спеть то, что его интересует.
- А что потом? Все вежливо улыбаются, говорят: “Мы вам позвоним” и на этом все заканчивается?
- Некоторые сразу предлагают контракты. В Марселе после прослушивания ко мне подошел директор и сразу предложил контракт на “Паяцы”... Я не очень люблю прослушивания. Я люблю открывать себя на сцене. Там и голос звучит по-другому, и ты можешь показать себя в образе... Для молодого певца, который выходит на мировую сцену, всегда нужен агент, импресарио. Но не тот агент, который заинтересован лишь в том, чтобы получить с тебя проценты. Раньше импресарио открывали певцов и пытались их поддержать. Сейчас мы таких не видим. Поэтому нам самим приходится предлагать себя. Молодым певцам надо дать шанс проявить себя!
- У вас есть коронная партия, ария, которую можно назвать вашей “визитной карточкой”?
- Трудно сказать. Мышцы привыкают к тому стилю, звукоизвлечению, языку, который ты пел последние дни. Показать в одном прослушивании Беллини и Доницетти с их филигранностью, пассажами, колоратурой, с одной стороны, и Чайковского, Пуччини – с другой, очень трудно. Для этого даже распеться надо по-разному. А как трудно петь с аккомпаниатором, если единственная репетиция проходит за полчаса до начала прослушивания! В какой-то момент пианист начинает мешать тебе. Пианист должен слушать солиста, а он начинает читать с листа. Тянешь его как гирю... Всегда нужно иметь пианиста, которого ты знаешь.
“Мой дом – там, где Володя”
- Наташа, вы приехали в Чикаго с вашим будущим мужем Владимиром Галузиным. Не спрашиваю, как вы познакомились, потому что ответ понятен: в театре...
- (НТ) Конечно, в Мариинском театре.
- (ВГ) В Мариинском театре мы были коллегами, а потом случайно встретились в Барселоне, в театре “Лисео”. В “Хованщине” Наташа пела Эмму. Наша совместная работа привела к тому, что больше мы уже не расставались. Летом у нас свадьба. Вот такой подарок подготовила нам Барселона.
- Какие подарки вы любите получать?
- (НТ) Бриллианты. (Смеется.) Вот мой бриллиант сидит. Со столькими каратами...
- (ВГ) Пробы негде ставить. (Смеется.)
- Где ваш дом?
- (НТ) Мой дом - там, где Володя. Если его нет, для меня это место уже чужое, и я хочу к нему.
- (ВГ) Наш дом там, где мы отдыхаем, а отдыхаем мы во Франции. В Петербурге мы не отдыхаем, мы там работаем.
- (НТ) Еще у нас есть курортная квартира в Болгарии – уголок, где мы получаем удовольствие от моря.
- (ВГ) Во Францию мы приезжаем на праздники, на каникулы. А так – то Чикаго, то Хьюстон, то Монте-Карло... Где новый контракт, туда и едем.
- Спасибо, Наташа, за интереснейший разговор...
- (НТ и ВГ) Остальное расскажут “доброжелатели”. (Смеются.)
- А мы их слушать не будем... Я желаю вам подольше сохранить энергию молодости, творческий азарт и продолжать радовать публику новыми интересными ролями! До новых встреч в Чикаго!
Интервью состоялось 22 и 25 февраля 2009 года.
Солистка Мариинки, обладательница прекрасного по красоте и тембру звучания голоса Наталия Тимченко еще не выступала на подмостках чикагской оперной сцены, однако ее имя уже хорошо знакомо любителям оперы. В ее послужном списке – победы на многочисленных международных вокальных конкурсах, гастроли в Испании, Франции, Германии, США, участие в международных постановках Мариинского театра. Несмотря на свою молодость, в репертуаре певицы большое количество ведущих сопрановых партий.
В Чикаго Наталия Тимченко прилетела вместе со своим будущим мужем, блистательным российским тенором Владимиром Галузиным, который в эти дни на сцене Лирик-оперы поет партию Канио в опере Руджеро Леонкавалло “Паяцы”. Звездная пара прибыла из Лондона, где они участвовали в гастролях Мариинской оперы. В престижном зале “Барбикан-холл” состоялось концертное исполнение шедевра Петра Ильича Чайковского оперы “Пиковая дама”. Владимир Галузин исполнил роль Германа, Наталия Тимченко выступила в партии Лизы. Наша беседа с певицей началась с ее впечатлений от недавних лондонских гастролей.
- За три вечера Мариинский театр показал в Лондоне три спектакля: два классических шедевра русской оперы - “Пиковую даму” П.И.Чайковского и “Демон” А.Г.Рубинштейна, а также свою последнюю премьеру – оперу талантливого питерского композитора Александра Смелкова “Братья Карамазовы”. Спектакли прошли просто “на ура”, все билеты были проданы задолго до начала гастролей. Публика с восторгом воспринимала русскую музыку в исполнении российских артистов. Состав был звездный: дирижировал Гергиев, партию Германа пел Галузин... Лондон очень любит как Гергиева, так и Галузина. Партию Графини исполнила великолепная певица и актриса Лариса Дядькова. А для меня это выступление стало дебютом в Лондоне.
- Чем ваш образ Лизы отличается от образа, созданного вашими великими предшественницами?
- В России Лизу привыкли слышать в исполнении драматических сопрано, и этот штамп, к сожалению, остался до сегодняшнего дня. А ведь Лиза – молодая девушка. Ее образ многогранен, в ней есть нежность, тепло, женственность, но вместе с тем решительность характера. Женщина должна быть разной, чтобы она привлекала мужчину. Поэтому в разных сценах я пою Лизу по-разному. В лирических - мягко, женственно, в драматических – сурово и решительно.
- Вас не сковывало то, что это было концертное выступление? В опере вы можете разойтись в полную силу, а перед оркестром особо не разгуляешься...
- Вместе с Володей мы разгулялись и в концертном исполнении. (Смеется.) Это не для нас – неподвижно стоять на сцене без всяких эмоций, без всяких жестов. Это не в наших характерах. Мы оба – очень эмоциональные люди. Володя мне сказал перед концертом: “Наташа, это – концертное исполнение. Мы не будем ничего играть”. “Хорошо,” – ответила я. Куда там! Мы тут же забыли, что мы на концерте.
- Это, наверно, самое лучшее, когда певец забывает об этом и полностью входит в образ.
- Конечно. Когда идет накал энергии, страсть, публика не может смотреть, как ты стоишь неподвижно и поешь, уставившись в одну точку. Публика хочет сопереживать вместе с нами.
Мы беседуем с Наталией Тимченко в уютной квартире в тихом районе одного из ближайших пригородов Чикаго. И она, и Владимир не любят шума, суеты, большого скопления людей...
Владимир Галузин и Наталия Тимченко – личности яркие, темпераментные, эмоциональные. Беседовать с ними – одно удовольствие! Поэтому и разговор наш получился естественным, открытым, ЖИВЫМ.
“Мама, меня на музыку приняли!..”
- Наташа, давайте сядем в машину времени и из Лондона 2009 года перенесемся в несуществующую ныне страну под названием Советский Союз. Где вы родились?
- Я родилась в маленьком городке Змиеве Харьковской области. В 1976 году его переименовали в Готвальд – в честь чешского коммуниста Клемента Готвальда. В 1990 году городу было возвращено его историческое название.
- Ваши родители были связаны с музыкой?
- У меня очень музыкальная семья. Дедушка потрясающе играл на гитаре, бабушка пела в хоре, отец играл в ансамбле на саксофоне. Музыка была для них праздником, возможностью отвлечься от повседневной жизни. Я воспитывалась в этой среде, в ней прошло мое детство. Мама у меня русская, папа - украинец. Мы впитали русский, украинский фольклор, пели белорусские песни. Я обожала музыку, ходила на все самодеятельные концерты, с восьми лет участвовала в них. Танцевала, “вприпляску” пела народные песни. (Смеется.) Мне настолько было интересно жить! Сейчас, кажется, уже все не так. Время изменилось, эпоха стала другой.
- Когда вы стали заниматься музыкой?
- На фортепиано я играла с пяти лет. Уговаривала маму повести меня в музыкальную школу, а мама говорила, что я еще маленькая. “Вот будет тебе шесть лет, тогда пойдем.” Как-то я пришла к маме на работу, потом сделала вид, будто вышла погулять, а сама – бегом в музыкальную школу. (Она была рядом с маминой работой.) Стою у дверей класса, слушаю, как моя подружка занимается. Когда закончился урок, подружка вышла, а вместе с ней ее педагог. “А ты кого ждешь?” – “Я хочу, чтобы вы меня послушали. Я хочу играть на пианино, а мама сказала, что я очень маленькая.” Учительница меня послушала, я ей спела песенки, простучала ритм. Она сказала: “У тебя хороший слух, ты мне чистенько песенки спела. В следующий раз приходи с мамой”. Я прибежала к маме на работу и как закричу: “Мама, меня на музыку приняли!” Мама ничего понять не может, она ходила меня искать, волновалась, куда я пропала... Так я начала ходить в музыкальную школу. Бабушка мне купила пианино, и я стала заниматься дома. После музыкальной школы поступила на вокальное отделение Харьковского музучилища.Вначале у меня было желание стать эстрадной певицей. Я сама даже песни писала. А опера пришла потом.
“Где вы нашли этот солнечный голос?”
- Дальше была Киевская консерватория. На первом курсе у меня случилась одна интересная встреча. На Украине проходили Дни болгарской культуры. Я пришла на концерт, и меня очень впечатлили болгарские певцы. А когда мне что-то нравится, молчать я не могу! Представляете, молодая девчонка-первокурсница (мне был тогда двадцать один год) с горящими глазами бросается за кулисы к артистам и давай их поздравлять. А там кроме артистов еще были важные персоны из правительства, в том числе министр иностранных дел Болгарии. Разговорились, слово за слово, и министр мне говорит: “А почему бы вам не поучиться в Болгарии? У нас очень хорошая вокальная школа”. Я растерялась: “С огромным удовольствием, но как туда поступить?” Я зацепилась за эту идею, а министр помог мне ее осуществить. Он познакомил меня с советником министра культуры, который пообещал показать меня лучшему профессору Софийской консерватории. “Если она скажет, что у тебя хороший голос, мы организуем твою учебу в консерватории как обмен между студентами. Но если она скажет другое, ты должна принять это как реальность.” Я с радостью согласилась, советник слово свое сдержал, и через год я приехала в Болгарию к своей будущей учительнице Констанце Вачковой. Я ожидала, что сейчас со мной станут говорить на непонятном болгарском языке, а она вдруг заговорила на чистом русском... Я не выдержала и воскликнула: “Как вы хорошо говорите по-русски!” Оказывается, она родилась и до двенадцати лет жила в Москве. Вачкова сказала: “Я вас долго мучать не буду. Буквально несколько упражнений, и я пойму, скажу свое мнение”. И как начала она меня мучать! Ей так понравился мой голос, что захотелось послушать его со всех сторон. Потом она повернулась и что-то сказала тем людям, которые меня привели. Когда мы вышли от нее, они мне перевели. Она спросила: “Где вы нашли этот солнечный голос? Если девочка приедет в Софию, то она будет учиться только у меня”. Потом я долго собирала все документы и только через год приехала. Я перевелась на третий курс Софийской консерватории. Все получилось так, как обещал советник по культуре. Я училась бесплатно по соглашению об обмене студентами, которое существует между Украиной и Болгарией... Вот такие случайности бывают в нашей жизни: одна встреча может изменить судьбу.
- Как проходила учеба в Софии?
- Сначала было трудно, потому что я не знала языка, но хотела все понимать: теорию музыки, муз.литературу, историю болгарской музыки... Я сидела на лекциях и мучала вопросами всех моих несчастных однокурсников! (Смеется.) “А что это значит, а что то значит?..” Они отсаживались от меня, потому что я мешала им слушать. А потом стала понимать болгарский, но еще долго боролась со “сладким русским акцентом”, как они мне говорили. У меня была русско-украинская логика построения фразы. Сначала они меня называли “рускинче”. Я говорю: “Какая я вам “рускинче”? Я из Украины”. Тогда стали называть “украинче”... Уровень Софийской консерватории был очень высокий, там потрясающая вокальная школа. В Болгарии всегда были и есть прекрасные голоса. Господь так наделил эту землю: солнце, воздух, море...
“Я знаю, что у вас получится, поэтому мучаю...”
- Болгарская школа пения похожа на итальянскую. Основателем школы был прекрасный болгарский певец и педагог Христо Брымбаров. Он учился в Италии, был солистом Софийской оперы. Среди учеников Брымбарова – Николай Гяуров, Никола Гюзелев, Стоян Попов, Димитр Узунов, Гена Димитрова. Одной из его учениц была моя учительница Констанца Вачкова. Она как раз училась в одно время с Гяуровым и Димитровой.
- Вы продолжаете контактировать с ней?
- Конечно. Я замучала ее своими звонками. Каждый день по десять раз. (Смеется.) По любому поводу и без повода. Когда я была на последнем курсе, Констанца предложила мне пожить у нее дома. У нее тогда умерла мама, она переживала тяжелый период в жизни. Я восхищалась ею как педагогом, и мне хотелось ей помочь.
- Она стала вашей второй мамой...
- Констанца – моя первая мама в искусстве. Она меня воспитала, на многие вещи открыла глаза, привила мне любовь к кино, театру, живописи. У нее дома большая коллекция фильмов, богатая библиотека, много книг по искусству. Я плакала, когда она меня мучала, добиваясь точного итальянского и французского произношения, а она говорила: “Я знаю, что у вас получится, поэтому мучаю”. Родом она из аристократической семьи, воспитывалась француженкой-гувернанткой. Конечно, у нее с детства прекрасный французский язык. Она так хорошо меня научила, что когда я приехала во Францию заниматься с французом-пианистом, он меня похвалил за хорошее произношение.
- На каком языке вам удобнее всего петь? Про русский я не говорю...
- Вы знаете, я бы не сказала, что на русском петь легко. Тем более, что до семнадцати лет я практически не говорила по-русски. Только по-украински! На украинском языке я пела Оксану в опере “Запорожец за Дунаем” Гулака-Артемовского и “Наталку Полтавку” Лысенко. А сколько прекрасных украинских песен спето!.. Самый певучий язык – итальянский. Он сам заставляет петь. А французский язык очень трудный для оперы.
“Великие тоже путают!”
- Наташа, я перечислю список конкурсов, в которых вы участвовали: международный конкурс Гены Димитровой (Болгария, 2000 год), международный конкурс имени Н.Лысенко (Киев, 2002 год), международный конкурс молодых оперных певцов “Operalia”, учрежденный Пласидо Доминго (Париж, 2002 год), международный конкурс молодых оперных певцов имени Н.А.Римского-Корсакова (Санкт-Петербург, 2002 год), Всероссийский конкурс-фестиваль молодых вокалистов имени Н.Обуховой (Липецк, 2005 год), международный конкурс Елены Образцовой (Санкт-Петербург, 2005). Многие исполнители говорят, что конкурсы не нужны, что они не помогают, а лишь вредят солистам. Особенно об этом говорят те, которые на них не побеждали. А как вы относитесь к конкурсам?
- Я могу вспомнить два конкурса. С одним у меня связана интересная история, другой помог мне в будущей карьере. Учась в Софийской консерватории, я участвовала в конкурсе Гены Димитровой. В первом туре я пела арию Маргариты из “Мефистофеля” Бойто. В конце арии перепутала и спела не ту каденцию. Мы выступали в небольшом репетиционном зале Софийской оперы. Прямо передо мной сидела сама Гена Димитрова и вся комиссия. Я остановилась, смотрю на Димитрову и думаю: “Какой ужас!” А она что-то писала в этот момент. Когда она услышала не ту каденцию, отложила ручку, посмотрела на меня и говорит: “Не переживай. Спой нам еще раз. Великие тоже путают”. И дальше стала писать. Я еще раз спела, на этот раз нужную каденцию, прошла в финал и в результате стала победительницей этого конкурса... Спустя два года я закончила Софийскую консерваторию, несколько месяцев проработала в Харьковской опере, а потом участвовала в конкурсе Пласидо Доминго “Operalia”. Для этого конкурса молодых вокалистов отбирали по всему миру, в отборе участвовали семьсот пятьдесят человек. Из них для финального конкурса выбрали сорок человек. Пласидо Доминго знает, как трудно пробиться молодым певцам, поэтому старается поддерживать юные таланты. Конкурс “Operalia” дает молодым певцам возможность заявить о себе и начать международную оперную карьеру. На этом конкурсе я не получила приза, но там я познакомилась с Ларисой Гергиевой. Она была моим аккомпаниатором. После конкурса Лариса Абисаловна пригласила меня в Академию молодых певцов при Мариинском театре, и я с большим удовольствием начала там стажироваться.
“Не знаю, чем еще он вас заразил, но что талантом вы от Галузина заразились, это точно!”
- До Мариинки я спела Татьяну в “Евгении Онегине” в Харьковской опере и Эльвиру в “Дон Жуане” на сцене Софийской оперы. С партией Эльвиры я пришла в Мариинский театр и спела ее уже через несколько месяцев, на первом курсе Академии. Потом год готовила новые партии, не выходила на сцену. Когда я стажировалась на втором курсе, в Мариинке должны были ставить “Мадам Баттерфляй”. Гергиев объявил, что отбор будет через месяц. Лариса Гергиева вызвала меня к себе в кабинет: “Срочно учи Баттерфляй. Чтобы через месяц знала наизусть”. У меня “глаза на лоб полезли”. “Как через месяц?” - “Да, Валерий Абисалович будет прослушивать. Ты должна знать.” Я выучила Баттерфляй, спела на прослушивании, и меня выбрали на эту роль. Первый раз я пела перед Гергиевым, до этого он меня никогда не слышал. Потом мне Лариса Абисаловна сказала, что после прослушивания певиц на партию Баттерфляй, говоря обо мне, Гергиев произнес: “Я не уверен, что это вторая Горчакова, но мне очень нравится”. Гергиевы сыграли огромную роль в моей жизни. Сначала меня заметила Лариса Абисаловна, потом “эстафету принял” Валерий Абисалович. Гергиев – личность уникальная. Его Бог одарил всеми талантами, и я счастлива, что работаю с таким дирижером. Он увидел во мне перспективную солистку, поверил в меня, после “Мадам Баттерфляй” стал давать новые роли. Сразу после Баттерфляй я спела Леонору в “Силе судьбы” и Амелию в “Бале-маскараде”. Потом была Недда в опере “Паяцы”. С Гергиевым я выступала в Баден-Бадене, на Кипре, в Вашингтоне, Лондоне... Я запомнила выступление в вашингтонском Кеннеди-центре. Тогда я впервые исполнила Лизу в “Пиковой даме”. Накануне Володя приболел, и я от него заразилась. После спектакля мы собрались за кулисами. Валерий Абисалович меня поздравил, а я сказала, что сегодня было не лучшее мое выступление, добавив: “Я немного заразилась от Галузина”. Гергиев помолчал и произнес: “Не знаю, чем еще он вас заразил, но что талантом вы от Галузина заразились, это точно!”
- Гергиев любит хвалить солистов?
- Нет, комплименты он редко делает. В этом плане он немногословен. Когда мы пели с ним на фестивале в Баден-Бадене, я была поплотнее, чем сейчас. После спектакля он ко мне подошел и сказал: “Спела-то ты, конечно, потрясающе, но похудеть стоит”. Это был большущий комплимент с его стороны. Мне стало стыдно, и я начала худеть.
- Маэстро сказал: надо!
- Маэстро знает, какая сегодня конкуренция в оперном мире. Только хорошо петь недостаточно – надо иметь стройную фигуру. Я стала худеть. Бегала, занималась спортом и через несколько месяцев уже была в форме. Потом влюбилась во Владимира, и любовь “меня похудела” еще больше...
“Киллер для сопрано”
- Список партий, которые вы исполнили на сцене Мариинки, впечатляет, особенно учитывая вашу молодость. К тем, которые вы перечислили, добавлю Татьяну в “Онегине”, Купаву в “Снегурочке”, Полину в “Игроке”... А ведь есть еще огромный список партий в вашем репертуаре, которые вы исполняли на других сценах: Милитриса (“Сказка о царе Салтане”), Земфира (“Алеко”), Донна Анна (“Каменный гость”), Леонора (“Трубадур”), Эмма (“Хованщина”), Елизавета (“Дон Карлос”), Виолетта (“Травиата”), Мими (“Богема”), Лиу (“Турандот”), Лауретта (“Джанни Скикки”), сестра Анжелика (“Сестра Анжелика”), Маддалена (“Андре Шенье”). Еще немного, и у вас будет полный набор всего сопранового репертуара. Что это – желание попробовать все и сразу, постоянная жажда новых ролей, новых образов? Не боитесь форсировать голос?
- Когда я начала готовить партию Баттерфляй, меня все пугали: “Что ты делаешь, маститые сорокалетние певицы боятся петь эту партию”. Мирелла Френи называла эту партию “киллером для сопрано”. Мадам Баттерфляй – действительно убийственно трудная партия. Но я хотела доказать самой себе и людям, которые верили в меня, что я смогу. А в меня верили Лариса Гергиева и сам Гергиев.
К нашему разговору подключается Владимир Галузин.
- Чего только у нас не говорят. На самом деле, все зависит от человека, от его вокальной и физической формы, от потенциальных возможностей голоса. Для кого-то эта партия станет “киллером”, а для кого-то останется просто обычной партией, в ряду многих других. У меня было то же самое с Отелло. Только я начал учить эту партию, мне стали говорить, что мне осталось петь три месяца. А я Отелло двадцать лет пою... Так что все индивидуально.
- А как приходит чувство уверенности, что это можно исполнить?
- (НТ) Сначала ты пробуешь.
- (ВГ) И понимаешь, что не можешь. (Смеется.)
- (НТ) Понимаешь, что не можешь, что это очень трудно. А потом сам себе начинаешь доказывать, что можешь.
- Наташа, какая ваша любимая партия?
- Баттерфляй – одна из любимых. Хочу спеть “Манон Леско” Джакомо Пуччини, но до сих пор мне это не удалось.
- Вот кавалер де Грие сидит рядом.
- (ВГ) Кавалер сидит рядом...
- (НТ) И де Грие тоже.
На некоторое время Наташа вышла в другую комнату, а я попросил Владимира Галузина рассказать, чем голос певицы Тимченко отличается от других сопрановых голосов.
- У нее очень красивый тембр голоса. Как будто душа поет… У Наташи большой диапазон, многообразная музыкальная палитра, она поет и Чайковского, и Пуччини, и белькантовый репертуар... Наташа – прекрасная актриса. Она не просто поет уникальные по сложности партии, а проживает жизнь своих героинь. Актерское искусство – то, что я больше всего ценю в партнерах по сцене.
- Времени, наверно, не хватает на актерское искусство? Выучить бы партию...
- Для певца самое главное – репетиционный процесс. А в таких театрах, как Мариинка, где каждый день – новый спектакль, больше трех дней репетиции не идут. Только приступил к роли, а тебя уже “сырым” бросают на сцену. У меня была гениальная возможность – в Мариинском театре я готовил Отелло полтора месяца. Если бы я ввелся в эту роль за три дня, я сломал бы себе шею.
Наталия Тимченко возвращается и сразу присоединяется к разговору:
- Точно так же я готовила Баттерфляй. Тоже полтора месяца. А в Лизу “влетела” за три дня и сразу в Кеннеди-центр в Вашингтон.
“Публике важнее вокал”
- Наташа, как можно определить ваш голос: он ближе к лирическому или драматическому сопрано?
- Когда я начинала учиться, мой голос не могли определить. У меня не было хорошего верха, но от природы был очень богатый, красивый, бархатный низ. Все думали, что я – меццо-сопрано. Потом по техническим особенностям голоса определили, что я не меццо. Переходные ноты у меня были, как у сопрано. Самый нижний грудной регистр не может показать, какой у тебя голос. Это может показать середина и верхние ноты. Голос определяется по окраске и насыщению. У меццо-сопрано голос более насыщенный.
- А решились бы взяться за меццо-сопрановую партию?
- Мне Володя много раз для концертов предлагал сделать арии Кармен “Сигидилью” и “Хабанеру”. Надо подумать, это интересная мысль. Игровые, зажигательные арии – как раз для меня. Но пока я еще не перепела столько красивых арий для сопрано! Я еще молодая, время есть.
- Как вы готовитесь к роли? Читаете первоисточник, сосредотачиваетесь на музыке?
- Все вместе. Читаю материалы об истории оперы, о стиле, об эпохе, о том, что люди носили, для того, чтобы донести до зрителя, до слушателя все то, что хотел сказать автор.
- А потом приходит режиссер и ставит спектакль в современных костюмах и на пустой сцене...
- Да, бывает и так. Но когда режиссер талантливый, он вытянет из тебя максимум. В этом случае я доверяюсь режиссеру. А вот если режиссер чего-то не доподскажет или ты чего-то недопонимаешь, или ты не можешь сыграть так, чтобы это было правдоподобно, тогда я как первоклашка сажусь перед зеркалом и репетирую. В “Мадам Баттерфляй” есть сцена, где моя героиня падает. У меня никак не получалось естественное падение. Я работала над этой сценой две недели.
- Вы играете каждый раз по-разному?
- Все зависит от моего состояния. Когда я вхожу в раж, Наташа уходит, и появляется героиня. Наташа приходит только тогда, когда теряется нить. Тогда включаются мозги, и ты продолжаешь хотя бы формально играть, пока ты опять не войдешь в состояние героини. В “Баттерфляй” во втором акте моя героиня прощается с сыном и готовится к смерти. Когда я пою эту арию, у меня стоит ком в горле. От слов, от музыки, от состояния... И в конце арии мне надо взять “си бемоль”. Для сопрано эта нота совсем невысокая, но я подходила к ней в таком эмоциональном состоянии, что несколько спектаклей подряд она у меня срывалась. Я сказала себе, что должна последние фразы перед этой нотой петь формально, без внутренней взволнованности. После этого у меня стало получаться.
- Значит ли это, что актерская игра иногда мешает раскрыться вокалу?
- Конечно. Из-за эмоций ты либо переходишь на крик, либо не можешь спеть ноту. Тут важно сохранять баланс между эмоциями и актерской игрой. Есть моменты, когда разум должен превалировать над сердцем, над чувствами. Публике важнее вокал.
“Я люблю героинь с характером”
- Мои Баттерфляй, Лиза, Леонора – женщины интересные, многогранные, колоритные. Я люблю героинь с характером. Когда в героине есть характер, можно играть его разные стороны. В таких женщинах есть и положительные, и “колючие” отрицательные качества. Иногда женщина интересна как раз своей колючестью. Вот, например, Кармен. Своим непокорным характером эта страстная натура привлекает к себе кавалеров. Пока моими самыми запоминающимися партиями были Баттерфляй в Мариинке в постановке Мариуша Трилински и Татьяна в Харьковском оперном театре. Обе партии сделаны с мельчайшими подробностями, они блестяше продуманы режиссерами.
- А вы не думали спеть что-нибудь из немецкого репертуара? Например, Штрауса или Вагнера.
- Насчет Вагнера я не думала, и мне никто не предлагал его спеть, а вот Штрауса... Я обожаю “Саломею”, люблю и музыку, и сюжет.
- Там есть что спеть, сыграть и даже станцевать. Может быть, когда-нибудь мы увидим вас в партии Саломеи...
- Может быть. Посмотрим... (Смеется.)
- Хотя у вас такой богатый итальянский репертуар, что на нем можно “сидеть” всю жизнь...
- Итальянский репертуар сохраняет голос. Оперы Верди, Доницетти, Беллини – это “масло” для голоса. Я пою в этих операх так, как будто распеваюсь. Когда ты много поешь, мышцы крепнут. Это как в спорте. Раньше я могла петь, не уставая, полчаса подряд, потом сорок минут, потом сорок пять, потом час. Сейчас я могу петь, если, конечно, с перерывами, очень долго. Партия Баттерфляй – это час сорок пения. Надо, чтобы хватило голоса. Христо Брымбаров, школу которого я получила в Болгарии, рекомендовал певцам петь не больше часа в день, чтобы голос каждый день был свежий.
- Вы стараетесь следовать этому совету?
- Да. Не больше часа в день, если в этот день нет спектакля.
- Есть такие партии, за которые браться страшно?
- Есть одна партия, которую я мечтаю спеть: Катерина Измайлова в опере Шостаковича “Леди Макбет Мценского уезда”. Я в концерте пела только одну арию из этой оперы. Я хочу и боюсь ее петь. Это партия, на которой, если ее петь неправильно, можно потерять голос, и такие случаи были. Очень трудная партия. Никакая Баттерфляй не сравнится.
- “Леди Макбет...” очень редко ставят на Западе.
- Потому что нет Катерины. Ищут не Сергея, ищут Катерину. Галина Вишневская была прекрасной Катериной. Она поняла стиль Шостаковича, она настолько тонко передавала вечную русскую тоску, у нее даже подвывание в пении было.
- Тут еще наложилось личное знакомство певицы с композитором.
- Наверняка. Но она и сама была талантливейшей певицей. Она пела Катерину феноменально.
- Кого еще из русских исполнителей вы могли бы выделить?
- Елену Образцову. Я недавно слышала ее в Большом театре. Она была Графиней в “Пиковой даме”. Играла феноменально. Они с Володей настолько приковали мое внимание, что я забыла, что существуют другие роли и исполнители. Образцова смогла своим голосом показать состояние героини. Для меня это очень важно в опере. Такой была феноменальная певица и актриса Рената Скотто. Она свой голос использовала как инструмент для выражения того, что она чувствует. Такой была Мария Каллас, такой является сегодня Пласидо Доминго. Это актерский талант.
- Когда вы готовите новую партию, вы слушаете записи других исполнителей?
- Конечно, но я стараюсь сначала выучить партию сама, а потом начинаю слушать других певцов. Всегда слушаю записи Марии Каллас, Ренаты Скотто, Миреллы Френи. Они поражают меня своей эмоциональностью. У них как раз вся динамика развития образа проходит через голос. Я очень люблю болгарскую певицу Стефку Евстатиеву. Живет она, кстати, в Америке, под Нью-Йорком.
- (ВГ) А я бы добавил еще одну болгарскую певицу Дарину Такову. Потрясающая певица! Она не поет в Америке.
- Не хочет или не зовут?
- (ВГ) Я думаю, не зовут. Сейчас в опере принимают итальянскую модерновую школу, а у Таковой настоящая старая школа. Это немного другое, нежели то, к чему привыкли в Америке.
“Молодым певцам надо дать шанс проявить себя!”
- Наташа, вы сейчас показываетесь в ведущих театрах, участвуете в прослушиваниях. Как относятся в театрах к молодым солистам?
- Театры не отказывают в прослушивании, но проводят большой отсев.
- Как проходит прослушивание?
- Тебя слушает директор, музыкальный руководитель, главный дирижер. Есть определенные арии, которые хочется показать, которые лучше всего даются. Обычно солист предлагает до пяти арий. Сначала я пою то, что я хочу, а потом директор может попросить спеть то, что его интересует.
- А что потом? Все вежливо улыбаются, говорят: “Мы вам позвоним” и на этом все заканчивается?
- Некоторые сразу предлагают контракты. В Марселе после прослушивания ко мне подошел директор и сразу предложил контракт на “Паяцы”... Я не очень люблю прослушивания. Я люблю открывать себя на сцене. Там и голос звучит по-другому, и ты можешь показать себя в образе... Для молодого певца, который выходит на мировую сцену, всегда нужен агент, импресарио. Но не тот агент, который заинтересован лишь в том, чтобы получить с тебя проценты. Раньше импресарио открывали певцов и пытались их поддержать. Сейчас мы таких не видим. Поэтому нам самим приходится предлагать себя. Молодым певцам надо дать шанс проявить себя!
- У вас есть коронная партия, ария, которую можно назвать вашей “визитной карточкой”?
- Трудно сказать. Мышцы привыкают к тому стилю, звукоизвлечению, языку, который ты пел последние дни. Показать в одном прослушивании Беллини и Доницетти с их филигранностью, пассажами, колоратурой, с одной стороны, и Чайковского, Пуччини – с другой, очень трудно. Для этого даже распеться надо по-разному. А как трудно петь с аккомпаниатором, если единственная репетиция проходит за полчаса до начала прослушивания! В какой-то момент пианист начинает мешать тебе. Пианист должен слушать солиста, а он начинает читать с листа. Тянешь его как гирю... Всегда нужно иметь пианиста, которого ты знаешь.
“Мой дом – там, где Володя”
- Наташа, вы приехали в Чикаго с вашим будущим мужем Владимиром Галузиным. Не спрашиваю, как вы познакомились, потому что ответ понятен: в театре...
- (НТ) Конечно, в Мариинском театре.
- (ВГ) В Мариинском театре мы были коллегами, а потом случайно встретились в Барселоне, в театре “Лисео”. В “Хованщине” Наташа пела Эмму. Наша совместная работа привела к тому, что больше мы уже не расставались. Летом у нас свадьба. Вот такой подарок подготовила нам Барселона.
- Какие подарки вы любите получать?
- (НТ) Бриллианты. (Смеется.) Вот мой бриллиант сидит. Со столькими каратами...
- (ВГ) Пробы негде ставить. (Смеется.)
- Где ваш дом?
- (НТ) Мой дом - там, где Володя. Если его нет, для меня это место уже чужое, и я хочу к нему.
- (ВГ) Наш дом там, где мы отдыхаем, а отдыхаем мы во Франции. В Петербурге мы не отдыхаем, мы там работаем.
- (НТ) Еще у нас есть курортная квартира в Болгарии – уголок, где мы получаем удовольствие от моря.
- (ВГ) Во Францию мы приезжаем на праздники, на каникулы. А так – то Чикаго, то Хьюстон, то Монте-Карло... Где новый контракт, туда и едем.
- Спасибо, Наташа, за интереснейший разговор...
- (НТ и ВГ) Остальное расскажут “доброжелатели”. (Смеются.)
- А мы их слушать не будем... Я желаю вам подольше сохранить энергию молодости, творческий азарт и продолжать радовать публику новыми интересными ролями! До новых встреч в Чикаго!
Интервью состоялось 22 и 25 февраля 2009 года.
Комментариев нет:
Отправить комментарий