Валерий Тодоровский. О “Стилягах” и о многом другом

На только что закончившемся 45-м Чикагском международном кинофестивале фильм блистательного российского режиссера Валерия Тодоровского “Стиляги” (по версии премии “Ники” - лучший фильм России 2008 года) получил премию “Серебряная медаль” за лучшую работу художника с формулировкой: “За яркий образный показ нового поколения в условиях советской темноты”. Это не первая награда Тодоровского в Чикаго. В 1992 году одного из главных призов киносмотра был удостоен фильм “Любовь”. Тогда картину показали в конкурсной программе без участия режиссера. В этом году, к общей радости многочисленных любителей кино, Валерий Тодоровский приехал в Чикаго и лично представлял “Стиляг”. Еще задолго до начала фестиваля на все три сеанса были проданы билеты, и возле названия фильма появилась надпись “Sold out”. По многочисленным просьбам в последний день фестиваля был организован дополнительный показ картины, и снова зал не смог вместить всех желающих.
В первый день показа “Стиляг” я встретился с Валерием Петровичем, и он любезно согласился ответить на вопросы о своей последней картине и не только о ней.

- Не спрашиваю, трудно ли снимать музыкальное кино, потому что вы ответили на этот вопрос в программе Ксении Лариной на “Эхе Москвы”. Вы сказали: “Легче взорвать три вертолета, чем снять один танец”...
- Это вопрос, на который можно ответить либо одним словом, либо говорить три часа. Если одним словом, то - трудно. Трудно, но интересно.
- На следующий вопрос вы наверняка тоже отвечали многократно, но тем не менее спрошу еще раз. Почему вы решили обратиться к музыкальному жанру?
- Мне интересно делать то, чего я еще не делал. Я люблю смотреть мюзиклы и со времен студенчества во ВГИКе мечтал снять такое кино. Надо было, чтобы прошло время, сложился сюжет, написался сценарий, придумалась музыкальная, хореографическая часть, в конце концов нашлись деньги... Когда все это получилось, я начал снимать фильм.
- Почему вы решили поменять название? Мне кажется, первоначальная идея с названием “Буги на костях” была интереснее.
- Я не решал поменять название – за меня это сделали прокатчики фильма. Проведя опросы, они обнаружили, что сегодняшний зритель не знает, что такое “Буги на костях”, новое поколение ничего не знает про музыку на рентгеновских снимках. Меня попросили сделать название простым, коротким и ясным. Если даже кто-то не знает, кто такие стиляги, это слово легко запоминается.
- А Москву пятидесятых вы нашли в Минске?
- Кое-что мы снимали в Москве, какие-то старые дворики - в Питере, но большую часть сцен мы нашли в Минске. Москва пятидесятых в Минске сохранилась больше, чем в самой Москве. Проспект Скорины в Минске (Валерий Тодоровский называет проспект Независимости привычным минчанам именем. – Прим. автора.) удивительно похож на улицу Горького того времени. Я благодарен властям города и республики за разрешение на съемки. В какой-то день нам надо было пустить большую массовку и старинные автомобили, и мы среди бела дня на два часа перекрыли проспект.
- Представляю, как повезло в тот день минчанам, случайно оказавшимся на месте съемок.
- Зато тем, кто стоял в этот момент “в пробке”, не повезло...

Отступление первое. Интересные факты о фильме “Стиляги”. Тодоровский нашел Бродвей в Минске на проспекте Независимости. Именно там находится банковское здание, похожее на те, что стоят в начале Тверской (бывшая улица Горького, московский Бродвей). Известный каждому минчанину ГУМ превратился в “Коктейль-холл”. Минские съемки проходили также возле Художественного музея, в ремонтной мастерской при воинской части, на Московском кладбище. Все три павильона “Беларусьфильма” были заняты декорациями магазина одежды, парикмахерской, комиссионкой, московской коммуналкой. Киношники из Москвы скупали у минчан чулки, подтяжки, платья, халаты, лампы и книги пятидесятых. В одном эпизоде засветился первый минский троллейбус. Правда, когда музейный экспонат везли на съемочную площадку, его чуть повредили - сорвалась сцепка. Пришлось поработать реставраторам.
В картине задействованы около пятидесяти легковых и грузовых автомобилей: ГАЗы, ЗИСы, “Победы”... Машину семьи Фреда, американский автомобиль “Hudson Custom Eight Convertible Coupe”, когда-то принадлежавший Чкалову, специально для съемок привезли из Москвы.

- Актриса Оксана Акиньшина (она играет в фильме роль Полины-Пользы) рассказывала, что как-то в перерыве между съемками они всей разряженной компанией – пышные юбки, бабетты, коки – забежали в магазин рядом с “Беларусьфильмом”. Стали в очередь, а сами продолжали хохотать над чем-то. И тут услышали от какой-то грозной тетеньки: “В этой очереди стоят приличные люди!” Так что получается, история повторяется, и в начале XXI века большинство по-прежнему агрессивно относится к тем, кто не так одет, кто слушает не ту музыку..?
- История не меняется. Дело не в носках и не в прическах. Носки и прически – это аксессуары. Самое главное – это мысли. Как только ты начинаешь думать, видеть мир по-другому, высказывать свои мысли, вот тут толпа и говорит тебе: “Стоп”.
- Ваш фильм можно трактовать как историю инакомыслия.
- В каком-то смысле, да. Я на это и рассчитываю. Просто стиляги в пятидесятые годы были квинтэссенцией свободы. В закрытой стране, в которой было заранее известно все – как выглядеть, как одеваться, что думать и что говорить, - люди пошли на то, чтобы стать другими, реально рискуя своей жизнью. Понимаете, в экстремальных условиях человек может пойти в атаку и закрыть собой пулемет, но в обыденной жизни бывает очень тяжело высказать мнение, отличное от мнения большинства. На тебя обрушивается власть, толпа, и в одну минуту ты становишься изгоем. Во все времена были люди, которые шагали в ногу, строем, а были те, кто пытался идти другим путем. Мне кажется, “Стиляги” - фильм не столько о конкретных стилягах, сколько о людях, которые хотят быть независимыми и идут против течения. Надеть зеленые носки – это мелочь, но за этим стоит желание человека быть другим, не как все.
- Вы с такой любовью показали стиляг, что, кажется, живи вы в том времени, вы были бы рядом с Фредом и Бетси. Как вы думаете?
- Не знаю, где и с кем я бы оказался в том времени, но я оказался с ними сегодня.

Отступление второе. Интересные факты о фильме “Стиляги”. В картине использованы композиции групп “Машина времени”, “Кино”, “Зоопарк”, “Наутилус Помпилиус”, “Ноль”, “Браво”, “Колибри”, “Чайф”, “Бригада С” периода семидесятых-восьмидесятых годов. При этом для большинства песен частично или полностью переписаны тексты и изменены аранжировки. Аранжировки сделаны композитором Константином Меладзе. Автор новых текстов - креативный директор рекламного агентства Ольга Ципенюк.

- Валерий Петрович, вы - дитя шестидесятников. Я представляю, в какой атмосфере вы воспитывались: поэзия, литература, диссидентские разговоры на кухнях, антисоветские анекдоты, Галич, Окуджава… Все это было, или то, что я говорю, - это скорее миф о шестидесятниках?
- Все это, конечно, было. Так жили мои родители, и так жила интеллигенция, которая родилась во время оттепели. Я был маленьким, но я хорошо помню те разговоры, Окуджаву на кухне, Высоцкого, помню записи Галича, которые все тогда слушали, анекдоты. Да, все так и было, и я, безусловно, продукт своих родителей, своего времени, тех людей, которые окружали меня с детства. При этом я - продукт новой эпохи.
- Почему вы не пошли на режиссерский, а выбрали сценарный факультет ВГИКа?
- Потому что меня на режиссерский не приняли. Я сделал попытку туда поступить, провалился и дальше повел себя, как мне кажется, очень мудро. Я не стал упорствовать и пошел на сценарный факультет. Меня взяли, и я провел там пять фантастических лет, которые отложили на меня огромный отпечаток. Мне кажется, я там действительно чему-то научился. Я не имею в виду сценарии – я научился мыслить драматургически. Мне это потом помогло. Монтируешь ли ты фильм или записываешь музыку в студии – это все равно драматургия. Ты должен придумать некое развитие истории с ее пиками, провалами, драматическим напряжением. Мне кажется, мне это дали во ВГИКе, и за это я очень благодарен своим учителям. Конечно, было очень “круто” учиться на режиссерском. Это было модно, и девушки-актрисы больше всех любили режиссеров. А сценарный факультет был тихий, немодный, нетусовочный. Сценаристы должны были каждую пятницу прийти на первую пару к девяти утра и положить на стол написанное: сценарий, этюд, пьесу. Это очень дисциплинировало. Иногда тексты писались, естественно, в ночь накануне, но обязанность писать каждую неделю не давала расслабиться. Написанное читалось и обсуждалось на занятиях. Попадало всем, но такого рода занятия держали нас в рабочем и творческом тонусе.
- За двадцать лет работы режиссером вы сняли восемь фильмов. Не так много...
- Ну почему? Получается, примерно один фильм в два – два с половиной года. Были перерывы побольше, были – поменьше. Это совершенно нормально. Огромное количество режиссеров, которые снимают раз в пять лет, раз в десять лет...
- Я ожидал ответа, что это происходит потому, что вы еще и сценарист, и продюсер...
- Ответственным сценаристом я уже не являюсь, потому что давно веду образ жизни, который не позволяет писать. У меня нет возможности выключить телефон и уехать хотя бы на три недели из Москвы. Я себе это позволить не могу. Я не могу назвать себя тем, кого в Америке называют “writer”. Да, я занимаюсь продюсерством, но я никогда не отказывался от собственных фильмов ради того, чтобы быть продюсером. Я всегда занимался продюсерством параллельно. Например, я только-только пришел на канал “Россия”, у меня был настоящий завал работы, но когда Гена Островский показал мне сценарий “Любовника”, я понял, что хочу это снять. Я пришел к начальству и сказал, что буду снимать кино. Начальство ничего не смогло сделать и даже помогло. Так что одно к другому не имеет никакого отношения.
- Опишите, пожалуйста, обычный съемочный день Тодоровского-режиссера.
- У всех режиссеров это выглядит одинаково. Представьте себе подводника, севшего на подводную лодку и уплывшего в плавание. Так вот, съемочный период – это погружение на три месяца. В случае со “Стилягами”, на пять месяцев. Мне непонятно, когда человека, снимающего фильм, я встречаю где-то на премьере. Это счастливый человек. У меня так не получается. У меня всегда происходит полное погружение. Утром перечитываешь сцену, потом едешь на съемку, проводишь там двенадцать-четырнадцать часов, возвращаешься домой в мертвом состоянии и начинаешь думать о завтрашнем дне.
- А завтра все повторяется.
- А завтра все повторяется. Ты не знаешь, что происходит в мире, не очень интересно узнавать новости, ты живешь только картиной. Так проживается весь съемочный период.
- Поколение шестидесятников было мощным поколением. Что ни имя, то лидер: Хуциев, Герман, Петр Тодоровский...
- Лидерство – весьма условная вещь. Вы считаете, что лидерами были Герман и Хуциев, а многие люди назовут Климова и Шепитько, Памфилова и Муратову.
- Но тем не менее фильм “Застава Ильича”, наверно, выразил идеи поколения, не так ли? А сегодня кто выражает идеи нового поколения?
- Мне трудно судить. Я не считаю, что в наше время есть лидеры. Со временем все меняется. Фильмы, которые становились бешено успешными и популярными, по прошествии времени вдруг куда-то исчезали и о них забывали, а фильмы тихие и незаметные через какое-то время всплывали, и выяснялось, что именно они и есть культовые. Кино быстро стареет, и в этот момент трудно определить, кто есть кто. Распределение режиссеров по рангу – этот лидер, этот не лидер – почти всегда ложно. Нет лидера.
- С кем вам интереснее работать – с представителями старшего поколения или с молодыми актерами?
- Это два очень разных кайфа. Конечно, колоссальное удовольствие работать с такими не просто мастерами, но временами гениальными актерами, как Гармаш, Янковский, Розанова, Ярмольник. Такого кайфа с молодыми актерами нет. Но есть другое: у тебя на глазах человек учится и обретает мастерство. Наблюдать за этим - тоже удовольствие.
- Вы не только наблюдаете – вы открываете будущих кинозвезд. Вы открыли и Евгения Миронова, и Владимира Машкова, и Чулпан Хаматову...
- Я бы назвал это просто любовью к молодым артистам.
- Валерий Петрович, сегодня в России говорят о восьмидесятых-девяностых годах XX века с каким-то уничижительно-презрительным оттенком. Появилось даже новое выражение “лихие девяностые”. Мне кажется, это обидно и ужасно несправедливо. Здесь есть какая-то чудовищная подмена понятий. Золотые годы настоящей свободы превращаются в года “лихие”. Что вам вспоминается сегодня о том времени?
- Это не мода – так называть то время. Это - спущенная сверху идеология власти. Сейчас стало правильным и политкорректным ругать девяностые годы. Я должен сказать, что те годы были действительно лихими. Это правда. Но это было фантастическое, уникальное время для России – время грандиозной свободы. Это была, наверно, самая свободная страна в мире. Безусловно, эта свобода граничила с хаосом, и бардака было много. Но его много и сейчас. Когда мои знакомые в девяностые годы уезжали из страны, то у меня было ощущение, что в то время нельзя было этого делать. Именно в тот момент у нас на глазах строилась новая страна. Самое лучшее, что происходит в России сейчас, было заложено тогда.

Мы говорили с Валерием Тодоровским еще о многом другом: о сегодняшней Москве, о ситуации в России, о власти и обществе, о новом российском кино, телевидении, расколе в Союзе кинематографистов... На меня огромное впечатление произвела открытость режиссера, его доброжелательность, готовность к разговору на самые разные темы. Идя по стопам своего отца, Валерий Петрович Тодоровский не прислуживает власти, не вступает ни в какие партии, не идет на компромиссы с совестью. Он просто честно делает свое дело, предан Искусству и создает особое, неповторимое Кино. Удачи вам, Валерий Петрович! Новых картин, встреч, впечатлений! Не забывайте Чикаго – вас здесь любят и ждут.