28 июн. 2009 г.

Желько Дюкич. На перекрестке культур

В эти дни в театре “TUTA” идет спектакль “Дядя Ваня” по пьесе А.П.Чехова – спектакль умный, тонкий, глубокий, с яркими актерскими работами и запоминающейся режиссурой. После премьерных показов я встретился с режиссером спектакля, артистическим директором театра “TUTA” Желько Дюкичем. Наш разговор начался с обсуждения чеховского спектакля.

- Что вам кажется наиболее важным в чеховских пьесах?
- Все, что бы я ни сказал, будет звучать тривиально: пьесы Чехова очень часто исполняются во всех странах, на всех континентах. Меня привлекает в Чехове интерес к человеку, постижение в глубины человеческих взаимоотношений. В этом Чехов близок Шекспиру. Может быть, только Шекспир требует от актеров такого проникновения в душу. “Дядя Ваня” - мой первый и, надеюсь, не последний спектакль по пьесам Чехова.
- Почему в качестве первого чеховского спектакля вы выбрали именно “Дядю Ваню”?
- Мне кажется, ”Дядя Ваня” говорит с современной американской аудиторией лучше, чем любая другая пьеса Чехова. Я не хотел ставить “экзотический” для сегодняшнего зрителя спектакль, чтобы публика говорила: “О, это происходит где-то в России. Мы слишком далеки от этого”. Наоборот, мне хочется, чтобы аудитория смотрела на чеховских героев и размышляла при этом о своих проблемах. Вот для этого как нельзя лучше подходит “Дядя Ваня”.
- Как вы думаете, понимает ли американская аудитория Чехова?
- Понимает, но по-своему. Так же, как по-своему она понимает Шекспира. Так же, как мы по-своему понимаем Шекспира.
- Мне очень понравились моменты, когда чеховские герои поют американские песни...
- Моя идея была в том, чтобы найти точки соприкосновения с аудиторией, в том числе и через песни. Зрители узнают песни и проецируют чеховских героев на себя.
- Могла ли история, рассказанная в “Дяде Ване”, случиться в Миссури, во Франции, в Бразилии...?
- Конечно. Одна из причин, почему американцам Чехов ближе, чем, скажем, балканцам, - чувство пространства. Америка – огромная страна. В каждом маленьком американском городке есть колледж. Сколько профессоров, которые работают в Западной Вирджинии, мечтают жить и работать в Нью-Йорке? Но они не могут. Чем не история дяди Вани?!
- А говорят, что Чехов скучен...
- Чехов может быть скучным. Но если постановка сделана искренне, правдиво, она перестает быть скучной. Даже, когда чеховские герои говорят о скуке, это неправда. Скука – это маска, за которой прячутся чеховские герои. Скука – знак, что происходит нечто тревожащее. Скука у Чехова - предвестие бури. Скучным Чехов получается, когда его ставят буквально, когда идут не от автора, а от характеров его героев... У меня не было какой-то особой концепции при постановке “Дяди Вани”. Мы шли от текста, и многие идеи приходили ко мне непосредственно во время репетиций. И для актеров, и для меня работа над пьесой была открытием нового пласта драматургии.
- К сегодняшнему дню мы еще вернемся, а сейчас я бы хотел поговорить с вами о вашей жизни в родной Югославии. Где вы родились, где учились?
- Я родился и вырос в боснийском городе Дервента. Закончив школу, поехал в Белград получать театральное образование. Учился в Академии драматического искусства, а потом там же преподавал актерское мастерство.
- Вы помните ваши первые театральные впечатления?
- Ребенком я не интересовался театром. Я любил уроки литературы, любил читать пьесы. Мне было восемнадцать лет (достаточно поздно), когда я открыл для себя театр. Для меня театр – от первого впечатления и по сегодняшний день – загадка. И мне нравится такое впечатление. Я хочу сохранить его. Между залом и сценой всегда происходит нечто неожиданное и интересное.
- Почему вы решили стать театральным режиссером?
- Я не знаю, решил ли я. (Смеется.) Так получилось. Я не ожидал, что сдам вступительные экзамены. Это было непросто. Но я сдал и поступил. Потом не ожидал, что закончу институт, но закончил, стал преподавать, и режиссура стала моей специальностью.
- Кто был вашим первым театральным педагогом?
- Моим театральным педагогом все четыре года учебы была ученица Товстоногова Борьяна Праданович. В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов она ставила спектакли в Москве.
- Вы помните вашу первую постановку?
- Да, я тогда учился на третьем курсе Академии. Я поставил спектакль “Филоктет” по пьесе Хайнера Мюллера. На этом спектакле я встретился с дизайнером по костюмам и моей будущей женой Наташей. С тех пор мы работаем вместе.
- Тяжело работать с женой?
- Нелегко. Вообще, заниматься режиссурой в Америке нелегко. Мы вдохновляем друг друга в творчестве. Наташа работает не только в качестве дизайнера. Она помогает мне во всем.
- Вам довелось поработать в Белграде с югославскими актерами?
- Совсем немного – полтора года. Я был слишком молодой. Я поставил всего две пьесы: “Укрощение строптивой” Шекспира и “Конец игры” Беккета.
- Когда вы переехали в США?
- В 1990 году, девятнадцать лет назад. Я поехал учиться в университет Мэриленда, потом стал там преподавать. Какое-то время мы жили в Вашингтоне, однако потом сменили место жительства на Чикаго.
- Но театр “TUTA” успели создать там?
- Да, мы начали создавать театр в Вашингтоне, но потом нам захотелось жить в Чикаго. Здесь мы нашли гораздо более благоприятную почву для театральной жизни.
- Почему вы решили создать свой собственный театр?
- Я хотел работать, а никто мне ничего не предлагал. Я не хотел ждать и взялся за создание собственного театрального коллектива. Стал работать со студентами. Сегодня я счастлив, что так случилось. В своем театре можно развивать собственную эстетику, свой театр накладывает определенные обязательства. Кроме того, всегда приятно работать с единомышленниками. В этом - отличие работы в своем доме от прихода в другой театр в качестве гостя.
- Почему такое странное имя – “TUTA”?
- В некоторых диалектах югославского языка “tuta” означает “судно”. Когда мы организовали театр, кто-то назвал нас так в шутку. То есть, мол, ничего серьезного. Для американцев это слово ничего не значит. Но интересно, что сейчас оно ассоциируется с нашим театром.
- Сколько лет существует ваш театр?
- В 1995 году мы создали официальную театральную компанию “TUTA”. До этого мы были экспериментальной группой. Я преподавал актерское мастерство в университете Мэриленда и стал делать спектакли со студентами. Некоторые из студентов переехали вслед за мной в Чикаго. Так что официально “TUTA” существует с 2002 года.
- Какой сезон в истории театра вы считаете самым интересным?
- Два года назад мы поставили две современные пьесы сербских авторов Углешы Сайтинач и Милены Маркович. Это был интересный для нас сезон. Но самым важным сезоном для меня стал прошедший, когда мы поставили “Дядю Ваню” и “Ромео и Джульетту”. До этого мы, в основном, ставили неизвестные в Америке европейские пьесы.
- Как вы решаете языковую проблему при работе с американскими актерами?
- Когда я начал работать в Америке, мне было очень трудно общаться с актерами. Но потом что-то произошло. Я поставил пьесу Мрожека “Эмигранты” и понял, что общение в театре далеко не всегда происходит на словах. Оно происходит на более высоком уровне. Театр – искусство взгляда, жеста, движения.
- Как бы вы определили ваш стиль работы?
- Я не показываю актерам, как надо играть. Я вижу препятствия, которые мешают им выразить себя. Моя работа – помочь актерам устранить эти препятствия, направить их в нужное русло.
- Что вы можете сказать о сходствах и различиях в театральных школах у европейских и американских актеров?
- Европейские актеры задают больше вопросов. Американские - готовы делать все, что говорит режиссер, они не расспрашивают режиссера. Кроме того, в Европе существуют различия между профессиональными и любительскими театрами. В Америке таких различий нет. Только немногие актеры зарабатывают на жизнь своей профессией. В основном, у них есть другая работа, а по вечерам они репетируют и играют. Европейские актеры гораздо больше защищены социально, чем американские, поэтому они могут целиком сосредоточиться на своей работе. В Америке все это гораздо сложнее. Правда, сейчас положение меняется. Актерством и в Европе стало труднее зарабатывать на жизнь. В Сербию все больше приходят американские стандарты и стиль жизни. Самый популярный мюзикл в Сербии – “Гриолин”. (Смеется.) Времена меняются...
- У вас есть любимый театральный жанр?
- Шекспир, Чехов, комедия, драма... – я склонен работать с разными жанрами... Вы упомянули слово “жанр”. Мне кажется, в Америке актеры мало знают о театральных жанрах. Они знают, как играть Шекспира, и знают реалистическую школу. И все. Ничего между, никаких нюансов. Поэтому возникают проблемы при постановках, скажем, Мольера или “commedia dell’Arte”, или греческой трагедии, или театра абсурда... В Америке не учат нюансам. Даже Чехова актерам играть трудно. Для Чехова нужно изобретать новый жанр. Чеховские пьесы – всегда некое пограничное состояние между комедией и трагедией. В неумении играть в разных жанрах я вижу одну из основных проблем при работе с американскими актерами.
- Вы по-прежнему волнуетесь перед премьерой?
- Еще как! Ужасно! Чем старше становлюсь, тем больше волнуюсь.
- Какие личности мирового театра повлияли на ваше творчество?
- Я могу назвать польского режиссера Тадеуша Кантора. Его спектакль “Умерший класс” стал для меня одним из этапных. Я видел замечательные спектакли другого польского режиссера Ежи Яроцкого. В большой степени на меня повлиял восточноевропейский театр. В числе самых значительных режиссеров надо вспомнить Питера Брука. Я остался под большим впечатлением от его “Гамлета”. Я обожаю Анатолия Эфроса, мне близки его взгляды на театр, работу с актерами, режиссуру. Я смотрел в Белграде его “Мизантроп”, а потом прочел его книги о театре.
- Какая наибольшая опасность для театра?
- Коммерционализм, компьютеры, видеоигры, недостаток терпения аудитории... Только малая часть зрителей может выдержать три часа спектакля.
- Какой совет вы могли бы дать молодым актерам?
- Найти свой путь в жизни. В искусстве нет готовых формул. Каждый создает их для себя.
- Что вас больше всего задевает в критике ваших спектаклей?
- Меня больше всего задевает, когда пресса говорит о моих работах как о работах режиссера из Восточной Европы. Критики пытаются поставить меня в определенную категорию, а потом говорят: “Он принадлежит другой культуре. Ничего общего с нами не имеет”. Это меня раздражает. Мне как бы говорят, что я неуместен здесь и сейчас, что нечего совать нос в чужие дела. Конечно, я никогда не смогу полностью ассимилироваться, но при этом после девятнадцати лет жизни в Америке я считаю себя частью американской культуры. Я принадлежу к двум культурам, и когда я ставлю спектакли, это мне помогает. Я как бы ощущаю себя на перекрестке культур, и их взаимопроникновение приводит подчас к неожиданным и интересным результатам.
- С чем был связан ваш переезд из Вашингтона в Чикаго?
- Чикаго - театральный город. Я думаю, что для театрального города нужна аудитория и актеры. В Чикаго есть и то, и другое. А в Вашингтоне чувствуется недостаток аудитории и недостаток интереса к театру вообще. Я считаю Чикаго уникальным городом благодаря его мультикультурализму. В Америке множество городов не являются таковыми. Например, Лос-Анджелес, Майами - огромные города, в которых люди не живут как городские жители. Там есть лишь иллюзия города. А Чикаго – настоящий город.
- По сути дела таких городов в Америке только два: Нью-Йорк и Чикаго...
- Да. В Чикаго можно найти плохие и хорошие стороны. Все обнажено, ничего не спрятано. Чикаго - бурный живой город, такой же, как любой другой мегаполис в мире. Мне нравится жить в Чикаго. Это - великолепное место для развития культуры.
- Вы смотрите спектакли своих коллег?
- В Чикаго огромное количество театров. Сложно уследить за всеми. Но я могу сказать, что общее качество спектаклей в Чикаго очень высокое. Появляются талантливые молодые режиссеры, актеры, драматурги. В прошлом сезоне замечательный спектакль показал театр ”Steppenwolf”. (Желько Дюкич говорит о прошлогоднем спектакле по пьесе Трейси Леттс “Август: графство Осидж”. После Чикаго он был показан в Нью-Йорке и Лондоне, а с июля 2009 года отправляется в тур по городам США. Трейси Леттс стала лауреатом премии “Тони” за лучшую пьесу 2008 года. – Прим. автора.) Я не думаю, что в театральном плане в Америке есть место интереснее Чикаго. Театральная жизнь города разнообразна, интересна и насыщенна.
- А если сравнивать чикагскую театральную жизнь с нью-йоркской?
- Чикаго спокойнее, но тут и более подходящее место для жизни актеров. Огромное количество студентов со всей Америки приезжают в Чикаго, потому что здесь они могут жить, они могут найти работу, они могут играть. Когда мы устраиваем актерские просмотры и читаем резюме актеров, они все из хороших актерских школ. В Нью-Йорке все гораздо сложнее и дороже.
- Вы следите за театральным процессом у себя на Родине?
- Да. Более того, осенью я еду в Белград. Спустя много лет возвращаюсь к работе с сербскими актерами. Буду ставить американскую пьесу. До падения коммунизма театр в Восточной Европе был очень сильным. В бывшей Югославии выделялись режиссеры и художники. Не так много было хороших пьес, потому что мы не могли говорить открыто о многих вещах. Отсюда склонность постановщиков к метафоричности и образности. Сейчас нет необходимости в метафорах. Обо всем можно говорить открыто. Сразу появились замечательные пьесы, молодые талантливые драматурги, но перестали появляться талантливые режиссеры. Такой парадокс: жизнь создает эстетику.
- Обидно, что эти драматурги остаются неизвестными за пределами Сербии...
- Некоторые из них уже хорошо известны. По всей Европе идут пьесы Милены Маркович. Два года назад мы ставили ее пьесу “Следы”. Еще одно известное имя - Углеша Сайтинач. Ее пьесы идут в Англии, Германии... Мы представили чикагским зрителям ее пьесу “Хаддерсфилд”. Эти драматурги не идут проторенными тропами, а начинают говорить на новом театральном языке. Пример Олега Богаева, чью пьесу “Марьино поле” мы (впервые в Америке) поставили в этом сезоне, показывает, что нечто подобное происходит в России.
- Каковы ваши планы на будущий сезон?
- В будущем сезоне мы впервые обращаемся к драматургии Бертольта Брехта. Будем ставить две его ранние пьесы: “Ваал” (Брехту было двадцать лет, когда он написал ее) и короткую одноактную пьесу “Мещанская свадьба”. Обе пьесы были написаны в период экономического кризиса, и этот кризис коснулся всех и каждого. Сегодня мы живем в созвучном мире, а когда мир оказывается в социальном тупике, он обращается к Брехту... В будущем я бы хотел чаще обращаться к классике. Классическая драматургия вдохновляет меня больше, чем современная.
- Как бы вы отнеслись к идее постановки спектакля в России с российскими актерами? При этом российский режиссер мог бы поработать с вашим коллективом...
- Замечательная идея. Я бы мечтал поработать с российскими актерами. Это может быть режиссерский обмен или спектакль, где актеры из России встретятся на сцене с американскими актерами. Я сейчас как раз работаю над подобным проектом. На постановку в Белград я везу с собой американского дизайнера по свету. Мой спектакль уже будет международным по составу участников.
- Мне кажется, на базе вашего театра можно создать нечто вроде Международного театрального клуба и устраивать международный театральный фестиваль.
- Это как раз то, чего не хватает Чикаго. В восьмидесятые годы в Америке, во многом, по политическим мотивам стали появляться многие режиссеры из Восточной Европы. В Америке работали румынские режиссеры Ливиу Чулей, Лучиан Пинтилие. Андрей Сербан давно и успешно работает в Америке. В театре “Guthrie” в Миннеаполисе ставил Анатолий Эфрос. (В сезоне 1978-79 годов Эфрос поставил в театре гоголевскую “Женитьбу”, в следующем сезоне –“Мольера” Булгакова. Ливиу Чулей с 1980 по 1985 годы был артистическим директором театра “Guthrie”. – Прим. автора.)
- Я могу добавить к этому списку Юрия Любимова, поставившего в 1987 году в Лирик-опере оперу “Лулу” Альбана Берга.
- В восьмидесятые годы восточноевропейские режиссеры воздействовали на американский театральный процесс. Они оставили после себя добрую память, актеры до сих пор вспоминают работу с этими талантливыми мастерами. А в девяностые годы положение изменилось. Приглашение режиссеров из Восточной Европы стало для Америки не так важно с политической точки зрения. Сегодня городу необходим международный театральный фестиваль. Театры в Европе много путешествуют, и всегда есть возможность увидеть, что происходит у коллег в Литве или Португалии. А американский театр существует изолированно. Очень редко мы имеем возможность увидеть театральные коллективы из других стран. С другой стороны, многие чикагские постановки могли бы увидеть зрители других стран. Одним из негативных последствий изолированности американского театра становится его провинциализация. Такое происходит очень легко. Если вы не видите, что происходит в мире, вы остаетесь на обочине.
- Расскажите, пожалуйста, немного о вашей семье.
- О жене Наташе я уже говорил. У нас двое детей: Лука и Тамара. Луке скоро исполнится двадцать один год, Тамаре – семнадцать. Я горжусь тем, что оба говорят, пишут и читают на сербском языке.
- Вы бы хотели, чтобы ваши дети повторили ваш путь?
- У меня нет точного мнения по этому поводу, но они хотят. Они не могут находиться вдали от театра.
- У вас есть хобби?
- Футбол. Люблю смотреть и играть в футбол.
- Какая ваша любимая команда?
- Мой любимый клуб с детства – “Железничар” из Сараево.
- На прощание – несколько слов читателям нашей газеты.
- Я бы хотел пригласить читателей вашей газеты посмотреть наш спектакль “Дядя Ваня”. Ваши читатели привыкли к репертуарному драматическому театру. В таком театре спектакли сохраняются в афише годами. А в Америке все не так. Мы играем “Дядю Ваню” почти каждый день, но скоро спектакль уйдет с афиши. Он останется в памяти, останутся рецензии, фотографии, DVD, но это уже не то... Поэтому, пока спектакль идет, мне важно ваше мнение о нем, мнение людей, знающих и понимающих Чехова. Приходите в наш театр!

Nota bene. По многочисленным просьбам зрителей театр “TUTA” объявил, что продлевает показ спектакля “Дядя Ваня” до 26 июля. Спектакль идет в помещении театра “Шопен” по адресу: 1543 W Division St, Chicago, IL 60622. Билеты можно зарезервировать на сайте театра http://www.tutato.com/. Справки по телефону (847) 217-0691.

20 июн. 2009 г.

“Главное – бережное отношение к Слову”

С чего начинается театр? Ответы на этот вопрос могут быть самыми разными. Самый популярный и распространенный – с вешалки. А еще говорят, что театр начинается с шума кулис и с ощущения чуда. Театр начинается с декораций, костюмов, музыки, грима; театр начинается с игры... Вариантов ответов на этот вопрос – великое множество, и все они умны и правильны. Но если мы говорим о литературном театре, то он начинается со Слова. Именно со Слова в 1998 году в стенах Русской воскресной школы при ORT-институте возник Литературный театр. Помог поэт и драматург Ефим Чеповецкий. Он передал школе несколько своих произведений, и учительница русского языка и литературы Нина Михайловна Натансон придумала спектакль “Чашкины именины”, который стал первым спектаклем нового театра. Впрочем, театром новый коллектив станет позже. Пока это только первые опыты. Дети любят свою учительницу, с увлечением погружаются в бездонные глубины литературы, каждый раз открывают для себя что-то новое, впервые выходят на сцену. Все необычно, интересно, свежо. Здесь к педагогу обращаются по старой доброй русской традиции уважительно, по имени-отчеству. И пьесы здесь ставят умные, добрые, серьезные. “Двенадцать месяцев”, “Волшебные кольца Альманзора”, “Снежная королева”... – спектакли следуют один за другим. Постепенно детские сказки уступают место классике. Любимыми авторами ребят становятся Чехов, Гоголь, Тургенев. Так в Литературном театре появляются инсценировки чеховских рассказов “Трагик поневоле”, “Предложение”, “Юбилей”, “Свадьба”, отрывки из “Мертвых душ” и “Женитьбы” Гоголя, композиция по стихам в прозе Тургенева... В 2005 году в театре прошел вечер, посвященный шестидесятилетию Победы. На вечер были приглашены ветераны Великой Отечественной войны.
В 2009 году Литературному театру исполняется одиннадцать лет. Основателем и бессменным руководителем театра является замечательный педагог, высочайший профессионал своего дела Нина Михайловна Натансон. Одиннадцатый год ведет она уроки изящной словесности и прививает детям любовь к великой русской культуре.
Нина Михайловна родилась в Москве, училась в Московском педагогическом институте. После окончания института Нина Михайловна двадцать пять лет проработала в школе города Пушкино, вела уроки русского языка и литературы. В России у нее было три выпуска, но сегодня она с уверенностью говорит: “Последний выпуск в Русской воскресной школе – самый яркий”.
- Дети у меня удивительные. Их привезли сюда маленькими. Они пришли ко мне в первый класс, когда им было семь-восемь лет, и прозанимались в школе почти десять лет. Все начиналось с уроков русского языка. Мы с детьми прошли весь курс языка и литературы, изучили новый курс “Мировая художественная культура”, недавно введенный в России. На наших уроках мы, в основном, сосредоточились на русском искусстве. А потом появилась идея организовать театр.
- Каков принцип построения ваших уроков?
- Мы идем по базовой программе. Все методисты говорят: самое лучшее – чтение и комментирование вслух. В России на это никогда не хватало времени, а здесь это удается. Детям очень нравится такой способ погружения в классику. Мы читали и комментировали “Войну и мир”, сейчас мы так же читаем и комментируем “Евгения Онегина”. Разбор текста вместе с детьми я считаю очень полезным.
- Как часто вы занимаетесь с детьми?
- В воскресной школе я занимаюсь раз в неделю, а репетиции провожу в другие дни. По субботам мы собираемся у моей мамы на чашку чая, репетируем. Правило такое: я по одному приглашаю ребят в комнату на специальное кресло. Сама я сажусь напротив и занимаюсь по очереди с каждым. С Нового года нас пригласила к себе семья Гольдиных. Они очень радушно нас принимали, помогали проводить репетиции... Нам очень помогают родители. Душа нашего театра - Татьяна Григорьевна Олейниченко. Она – талантливый человек, большая мастерица, у нее прекрасный вкус. Она помогает нам подобрать музыку, шьет костюмы, помогает в постановке танцев. Черные плащи, фраки... – это ее работа. Эти костюмы подходят ко всему XIX веку. Ребята говорят: “Татьяна Григорьевна тоже влюблена в театр”. Я ей очень благодарна за то, что она нас не оставляет. А еще с костюмами нам очень помогает Фаина Резникова.
- Для всех педагогов в Америке существует одна большая проблема: русский язык, чистое произношение. Я был на детских спектаклях в Чикаго и могу сказать, что многие дети говорят по-русски с акцентом, у них слышно американское интонирование. Как вы работаете над дикцией? И можно ли вообще в условиях эмиграции научить детей чисто говорить по-русски?
- Это – результат скрупулезной, с карандашом в руке, работы над словом. Мы работаем над каждой фразой, каждым слогом. Стрелочками отмечаем восходящую интонацию, вертикальной чертой – маленькую паузу, двумя вертикальными чертами – паузу подлиннее. У нас есть свои тайные знаки. Мы используем даже музыкальные термины. Крещендо – голос повышается, диминуэндо – понижается. “Скопируй меня...”, “А теперь попробуй сам...”. Эта индивидуальная, кропотливая работа длится полгода...
- И детям не скучно?
- Наоборот. Нравится. На удивление, нравится. Они занимаются этим с удовольствием. Наверно, помогает желание общаться. Я предполагала, что мои старшие поступят в колледжи, появятся новые интересы, новая компания и они бросят театр. Но они продолжают приезжать каждую субботу и собираться за чашкой чая... Дети у меня особые. Когда я звоню коллегам в Россию, рассказываю про учеников, коллеги не верят. Помню, мы обсуждали картину Саврасова “Грачи прилетели”, и один из мальчиков, Никита Финкель, сказал: “Как все узнаваемо?! Эти мокрые заборы, этот мартовский снег...”. Они настолько эмоционально воспринимают живопись, так тонко чувствуют слово, так понимают поэзию!.. Их не интересуют современные пьесы. Я предлагала несколько раз. Нет, их интересует классика.
- Но так, с чаепитием, вы репетируете с более старшими учениками?
- Да, но подрастают те, кого мы называем младшими. Саша Гольдина - она замечательно поет, Настя Овчарова... Эти девочки очень преданы театру. В театре существует преемственность. Старшие приводят в театр младших. У детей нет ни соперничества, ни зависти друг к другу, а есть только желание все больше и больше играть! Приходится останавливать и говорить: “Не стремитесь к большему количеству ролей. Стремитесь к качеству!” Старшие дети уже закончили школу. Им сейчас двадцать один - двадцать два года. Они учатся в колледжах, университетах. Несколько человек – в Шампейне, несколько – в штате Мичиган... А в младшей группе собраны дети тринадцати – пятнадцати лет и даже младше. Сашенька Васильева пришла к нам в десять лет, Полина Бондаренко – в семь. По воскресеньям в 8.45 утра они собираются на урок. Мы занимаемся языком, готовим спектакли. В этом году мы работали над “Дубровским”, репетировали “Сказку о попе и его работнике Балде”... Потом мы объединили усилия младшей и старшей группы, и старшие играли Пушкина вместе с младшими.
- Существует ли отбор в ваш театр?
- Нет, никакого отбора нет. Театр открыт для всех.
- Сколько спектаклей в год вы играете?
- Прошлые годы мы показывали два спектакля: в январе и мае. Но в этом году, учитывая, что дети уже ушли из школы, а желание играть осталось, мы решили дать один концерт.
- У вас были театральные опыты до приезда в Америку?
- Очень скромные. Пять лет я работала исполняющей обязанности заместителя директора школы по воспитательной работе. Эту должность потом назвали организатором внеклассной работы. Одно время я вела клуб “Литературные встречи” – вот это, наверно, был мой первый опыт, где мы пытались что-то придумывать на литературные темы. Но погрузиться в это возможности не было. Огромные классы, огромная нагрузка... А здесь мне захотелось этим заниматься, и пока на удивление получается. Как сказала мне моя ученица: “Театр – это наркотик”...
- Как вы выбираете авторов?
- Наши литературные вечера – продолжение уроков литературы. Мы изучаем автора, и, как продолжение наших уроков, возникает идея что-то поставить. Всех детей объединяет желание играть. Я стараюсь подобрать роли, соответствующие их характеру, стараюсь украсить роль особыми, свойственными только этому ребенку атрибутами, чтобы она выглядела более эффектно. В наших вечерах участвуют все ученики.
- А дети принимают участие в работе над сценарием?
- Конечно. Мы все решаем коллективом. Я предлагаю какие-то варианты, а, с другой стороны, у детей возникают замечательные идеи, и я с удовольствием беру на вооружение их мысли.
- Вы устраиваете только бесплатные концерты. Это ваш сознательный выбор?
- Да. Это школьный театр. Мы все устраиваем бесплатно. Руководительница школы Клара Левина предлагает нам дать платный концерт, а деньги отдать на благотворительные цели. Может быть, сделаем это в будущем.
- Ваш театр – театр литературный. Означает ли это, что вы не ставите перед собой чисто театральных задач?
- Для нас главное – бережное отношение к Слову. Это – главная цель. Для настоящего театра мне не хватает специального образования. Что-то получается чисто интуитивно...

Блестящим свидетельством мастерства учеников Нины Михайловны стала композиция “Болдинская осень” по стихам и прозе А.С.Пушкина, приуроченная к 210-летней годовщине со дня рождения поэта.
“Болдинская осень” - период небывалого творческого взлета Пушкина. Это – загадка в истории русской словесности. То, что создано Пушкиным в Болдино с 3 сентября по 30 ноября 1830 года, ошеломляет! Пятьдесят новых произведений! Закончен “Евгений Онегин”, написаны “Домик в Коломне”, “Скупой рыцарь”, “Моцарт и Сальери”, “Пир во время чумы”, “Каменный гость”, “История села Горюхина”, “Повести Белкина”. Мировая литература не знает ничего подобного! Конечно, Нина Михайловна включила в композицию лишь малую часть из того, что написал Пушкин в Болдино, и тем не менее даже этот сокращенный набор дает представление о великом творческом вдохновении поэта.
Театр – прекрасная игра, в которую любят играть и взрослые, и дети. Но театр Нины Михайловны – Литературный, а значит и игра в нем особая, литературная. Посмотрите, с каким почтением и уважением к автору доносят юные актеры гениальный пушкинский текст, как они произносят его, как они вживаются в эпоху, как они понимают то, что говорят и делают! В тот вечер хороши были все: и старшие ребята, и совсем маленькие.
После спектакля я подошел к актерам и попросил сказать несколько слов о Литературном театре и работе с Ниной Михайловной. Вот что сказали старожилы театра Дима Огольцов и Катя Гильман.
Дима Огольцов (Ведущий, Балда, Алексей Берестов): “Когда я только приехал в Чикаго, моим первым другом был Саша Панкратов. Мы играем с ним в Литературном театре с момента основания. Если бы не театр, я бы многое потерял в жизни: я бы потерял русский язык, не узнал бы Нину Михайловну, не приобрел бы замечательных друзей. У нас прекрасный коллектив, мы очень дружим между собой. Сейчас я закончил третий курс университета в Шампейне, но по-прежнему приезжаю к Нине Михайловне по выходным. Мы продолжаем встречаться, продолжаем делать спектакли.
Катя Гильман (Ведущая, Лиза Муромская, Татьяна Ларина): “Уже много лет я участвую в постановках Литературного театра. Мы репетируем с удовольствием и с наслаждением играем... Без Нины Михайловны не было бы театра. Она – замечательный педагог, она воспитала нас, привила любовь к литературе, к театру. Поэтому мы все время возвращаемся в наш любимый театр, к нашему любимому педагогу.
Женя Браверман (Пушкин, Моцарт) в театре первый год, однако его слова созвучны словам детей-“основателей”: “Когда я прихожу к Нине Михайловне, я приобретаю то, что потерял в Америке, - русскую культуру. У нас прекрасная компания, мы очень дружим. Наш театр – это наша маленькая страна, в которой мне нравится жить.
Надя Мифтахова (Рассказчица, Настя) пришла в Литературный театр уже опытной актрисой. Она играла в спектакле “Молдаванка, Молдаванка...” в театре “Атриум” и в спектакле “Сказка про Федота-стрельца” в театре “Тет-а-тет”. Сейчас с театром “Тет-а-тет” Надя репетирует новую пьесу. “Это мое первое выступление у Нины Михайловны. Мне нравится с ней работать. Интересно. Она прекрасно знает литературу и заражает своей любовью нас, молодых.
Для десятилетней Саши Васильевой Пушкинский вечер стал дебютом в Литературном театре, но и ее нельзя назвать начинающей актрисой. Она на сцене с шести лет, играет в спектаклях Марины Кармановой и Елены Бернат. “На уроках Нины Михайловны всегда интересно. За это время я узнала много нового о Пушкине и его эпохе. Самые интересные репетиции для меня – когда вместе собираются старшие и младшие ученики.

В конце нашей беседы я попросил Нину Михайловну поделиться творческими планами, а в ответ услышал: “Нас пригласили в Париж!” Я попросил рассказать об этом подробнее.
- Парижская ассоциация любителей русской литературы “Глагол” предлагает нам провести в Париже три концерта: в Русском центре, в Русской школе при посольстве России во Франции и в их ассоциации. За дело взялись родители, и сейчас идут бурные переговоры. Похоже, мы поедем.
- Что играть будете?
- Мы раздали детям анкету, в которой есть такой вопрос: “Хотите ли вы показать лучшее из своего репертуара или что-то новое?” Почти все ответили: “и то, и другое”. Многие в анкете написали “Горе от ума”. Я по программе не хотела давать это произведение. Казалось, это слишком далеко от них!.. Решила начать с Пушкина и предложить сцены из “Горе от ума”. Но они так полюбили Грибоедова! Мы уже дважды показывали этот спектакль. Из старого материала им хочется показать небольшие произведения: “Трагик поневоле”, “Сцены из дачной жизни”, “Предложение”, “Моцарт и Сальери”. Малые формы...
- Какие планы на следующий учебный год?
- Идей несколько. Впереди - юбилей Победы и сто лет со дня смерти Льва Николаевича Толстого. А дети сейчас изучают Лермонтова. Как продолжение уроков, мы могли бы инсценировать Лермонтова. Но пока побеждает Толстой.
- Удачи вам и успехов во всех ваших начинаниях!

Литературный театр Нины Михайловны – уникальное явление в русском Чикаго. Здесь, в Америке, под разговоры о кризисе, процентных ставках и невыплаченных долгах, когда на каждом шагу звучит слово “гламур”, Нина Михайловна скромно, ни с кем не соревнуясь, никому ничего не доказывая, творит великое дело воспитания нового поколения детей в духе великих традиций русской культуры. И когда сегодня в Чикаго слышишь со сцены строки Тургенева, произнесенные детскими устами, когда слышишь, что дети всерьез обсуждают, что ставить дальше: Лермонтова или Толстого, то поневоле задаешься вопросом: не снится ли мне все это? Поразительно, как удается педагогу привить детям любовь к русской классике, как удается ей удерживать интерес американских детей к русской культуре! Признаюсь, уважаемые читатели, посмотрев спектакли Литературного театра и пообщавшись с Ниной Михайловной, мне так и не удалось разгадать секрет этого удивительного педагога. В этом секрете – залог долголетия и процветания ее театра. Низкий вам поклон, Нина Михайловна, за ваши старания, за ваше терпение, за ваше желание воспитывать наших детей и прививать им Разумное, Доброе, Вечное!

“Эни-бэни, кутерьма, Я пошел гулять с ума“, или Театр Андрея Тупикова

Есть на чикагщине такая примета: когда в город приезжает Андрей Леонидович Тупиков, жди нового спектакля в “Атриуме”. Когда он впервые приехал в Чикаго – было это в 2002 году – многим, в том числе и автору этих строк, его приезд показался “обыкновенным чудом”. Известный, работающий в столицах режиссер, - и вдруг приехал на постановку к молодой труппе, находившейся в то время на раннем этапе становления. Зачем? Почему? Что интересного найдет он здесь? Оказывается, нашел. Нашел горящие глаза и энтузиазм актеров, их желание играть, их готовность учиться и впитывать уроки мастера. “Поминальная молитва”, “Женитьба”... – первые спектакли Тупикова заставили поверить в жизнеспособность “Атриума”, заставили относиться к нему как к серьезному профессиональному коллективу. Тупиков стал приезжать в Чикаго регулярно, это “обыкновенное чудо” продолжается уже седьмой год, и в эти дни режиссер репетирует свой шестой спектакль в “Атриуме”. Разнообразные, неожиданные, яркие постановки Тупикова всегда интересны, поэтому каждый его приезд – большой праздник для всех любителей театра. Андрей Тупиков – человек необычайно талантливый. Он – актер, режиссер, автор инсценировок; он пишет стихи, вставляет в спектакли зонги собственного сочинения. А еще Андрей Леонидович – замечательный рассказчик, умный, ироничный, тонкий собеседник. В этот раз мне захотелось изменить привычной традиции подобных встреч и поговорить с Андреем Леонидовичем не о будущем спектакле (это – тема отдельного разговора), а о нем самом, его детстве, первых шагах в искусстве, учителях... Перед вами – избранные места из бесед с режиссером.

“Дитя кулис”

- Я родился в актерской семье. Родители закончили ГИТИС. Мама работала два года в Омске, потом уехала в Москву. Я родился в Москве, но сразу после моего рождения семья переехала в Петрозаводск. Поэтому в паспорте в графе “Место рождения” у меня записан Петрозаводск.
- Так ваше последующее возвращение в Петрозаводск можно рассматривать как возвращение на родину?
- Точно. В Петрозаводском театре родители проработали год, после чего перешли в Ленинградский театр комедии, который теперь носит имя Николая Акимова. Мама служила в этом театре тридцать с лишним лет. Там же работал папа. Папы уже, к сожалению, нет в живых, а мама не работает в театре. Они развелись, когда мне было шесть лет, но отношения между ними оставались хорошими.
- Вы помните ваши первые театральные впечатления?
- Да, конечно. Где-то с пяти лет меня сажали в осветительскую ложу, и я смотрел спектакли оттуда. В памяти осталось шуршание занавеса в темноте и предощущение чуда... В Питере я жил за кулисами. Помню актерское фойе, где актеры отдыхали между выходами. Я приходил туда в антракте, и актеры спрашивали: “Ну, какие будут замечания?” И я на полном серьезе начинал говорить: “А вот вы здесь сказали то-то и то-то, а надо было сказать так-то и так-то...” Я же знал наизусть все спектакли! “Дитя кулис”...

“Значит, спектакля не будет”

- Как к вам пришло желание стать режиссером?
- В Щукинском училище у меня уже возникали первые режиссерские “позывы”. На третьем курсе я начал репетировать “Тень” Шварца. Мы даже показали первый акт нашему художественному руководителю Леониду Владимировичу Калиновскому. Но, к сожалению, доделать эту работу не удалось... После училища в Петрозаводске в свободное время начал репетировать пьесу Червинского “Счастье мое, или Бумажный патефон”. Главные роли играли Марина Карманова и мой однокурсник Саша Лисицын. Марина была еще и художником “Бумажного патефона”. У меня дома даже сохранились ее эскизы... Мы показали нашу работу главному режиссеру театра Отару Ивановичу Джангишерашвили. Он посмотрел, сказал, что с этим можно начинать работать и... стал все переделывать. Он не подправлял, а именно переделывал все, включая смысловые вещи. Я безумно разозлился и сказал артистам, что не буду подписываться под этим. Актеры меня поддержали, и уже от имени коллектива я пришел к режиссеру. Я сказал, что либо мы будем играть спектакль в том виде, в каком он сделан, либо спектакля не будет. Отар сказал: “Значит, спектакля не будет”.
- Не уговаривал?
- Нет. Он из Гори, человек жесткий, в стиле своего земляка. “Значит, не будет”, - говорю я и пишу заявление об уходе. Отар подписал, и я уехал в Москву.

“Как же вы так, такой талантливый человек, и вдруг не туда пошел...”

- С Петрозаводском у меня связана еще одна история. Играя в местном театре, я параллельно работал с Народным театром. Молодой, интересный поэт и писатель Андрей Скоробогатов – сейчас он уже не пишет, а режет по дереву – написал пьесу “Зверь, которого ты видишь”. Про концлагерь во время войны. Мы сделали по этой пьесе спектакль, и у нас начались неприятности... с КГБ.
- Это пострашнее Отара Ивановича будет...
- Спектакль мы сдавали Управлению культуры. После показа никакого обсуждения не было. Все ушли, а через несколько дней нас с Андреем вызвали на коллегию Министерства культуры и устроили настоящий разнос. Нас обвинили чуть ли не в пропаганде фашизма, и все только потому, что главные герои пьесы – комендант лагеря и офицеры – были показаны не зверями, а живыми людьми... После жуткого разноса нас по одному вызвали в Комитет. У меня была только одна беседа, а Андрюша туда ходил регулярно. Там один “милый” майор говорил Андрею: “Как же вы так, такой талантливый человек, и вдруг не туда пошел...” Они там все - отцы родные, умели ласково говорить.
- Помочь пытались мастерам культуры...
- Да, направить в нужное русло... Потом мы обнаружили, что у нас в коллективе был человек, который докладывал туда еще и о наших посиделках вне театра.
- Стукач?
- Стукач. А времена были андроповские – начало восьмидесятых... Потом я уехал в Москву, и еще какое-то время Андрей мне приветы от майора присылал...

Ногинск - Москва - Петрозаводск

- То есть нельзя сказать, что начало вашей карьеры было удачным?
- А я вообще не могу сказать, что у меня какая-то успешная карьера. Отнюдь. Я бы даже сказал, наоборот. В институте, когда было распределение, я чуть не уехал в Южно-Сахалинск. Я разозлился, что меня как актера никто не увидел в московских театрах. Меня Левитин брал в “Эрмитаж”, но там надо было ждать места. Я подумал: “Раз так, подпишу бумагу и уеду в Южно-Сахалинск”. Бумагу подписал, но в Южно-Сахалинск не поехал... А после Петрозаводска чуть в Читу не попал. Даже билет купил, но в это время меня пригласили в Ногинск. Я сдал билет и уехал в Ногинск. Года полтора проработал там актером в Московском областном драматическом театре и ушел со скандалом, хотя друзей осталось там очень много. Я начал репетировать спектакль по филатовской “Сказке про Федота-стрельца”, которую он только-только написал. Если бы она дошла до зрителей, наша постановка стала бы первой. Но... Не сложились отношения с главным режиссером театра Евгенией Анатольевной Кемарской и парторгом Стосковым. В общем, оттуда я тоже ушел и вернулся в Москву “свободным художником”. А в Москве в это время мой знакомый Петя Ступин предложил мне показаться в театр “Драматург”. Я пришел, показался, и меня взяли. Театр очень много гастролировал. Устраивали “чесы”, играли иногда по четыре спектакля в день. Утром – две сказки, в десять и в час, а в пять и в восемь - два вечерних спектакля. О каком искусстве может идти речь!? Люди выходили “на автопилоте”, проговаривали тексты и уходили. В “Драматурге” я подружился с фоменковскими ребятами Петей Ступиным и Володей Космачевским, выпускниками ГИТИСА Геной Дурнайкиным и Ирой Кореневой. В это время были организованы Творческие мастерские при Всесоюзном театральном обществе. Потом они стали называться Мастерскими Всероссийского театрального общества, а с приходом Фокина – Центром Мейерхольда. Мы пришли туда со спектаклем “Развернутая игровая модель N...” по пьесе “Кнеп” аргентинского автора (не помню фамилии) про репрессии в период хунты. Спектакль поставил Космачевский. С тем же составом Володя поставил “Подвал” Жана Ануя и “Атласный башмачок” Поля Клоделя. Оба спектакля мы играли на малой сцене Ленкома... Я работал в Центре Мейерхольда до 1993 года. Там было очень много интересных режиссеров. Там начинали Мирзоев, Клим... Центр задумывался как поле для экспериментов, и так оно и было. Этот период был для меня очень интересным. Мы варились в одном котле. То на фестиваль в Самару ездили вместе, то на фестивале в Ташкенте встречались... А потом в моей жизни вновь появился Петрозаводск, но уже другой театр. Группа артистов ушла из местного Театра русской драмы и создала новый театр “Творческая мастерская”. Смешав “Маленькие пьесы для балагана” Музы Павловой с детскими стихами Остера, стихами Пригова и миниатюрой Эркеня, в 1993 году я поставил там свой первый спектакль “Я пошел гулять с ума”. Он оказался достаточно удачным, шел в городе на протяжении пяти лет.
- Получается, вы в режиссуре уже более пятнадцати лет?
- Да, с 1993 года я занимаюсь режиссурой. Каждый год ставлю по одному спектаклю в Петрозаводске. Кроме этого, мои спектакли идут в Санкт-Петербурге, Мурманске, Кемерово, Иваново, Дзержинске. С 2002 года к этому списку добавился город Чикаго. В среднем я выпускаю по два спектакля в год.

Смешение жанров – любимый жанр Тупикова. Он говорит: “Чем эклектичнее спектакль, тем лучше. Необъятно разнообразие внутреннего мира человека. Когда мы пытаемся из него что-то вытащить, то неизбежно получается “компот” из комедии, фарса, трагедии, драмы... – всего вместе. И в любой работе хочется, чтобы все это прозвучало. Хочется, чтобы звучал оркестр”.
Тупиков ставит русскую классику (“Женитьба” Н.В.Гоголя, “Зойкина квартира” М.Булгакова, “Бесы” Ф.М.Достоевского) и легкие водевили (французский водевиль “Лучше никогда, чем поздно”), восстанавливает забытые имена (“Дураково поле” Б.Шергина) и открывает новые имена драматургов (“Ангел с нечетным номером” Ирины Жуковой), работает с зарубежной драматургией (“Король умирает” Э.Ионеско, “Пижама для шестерых” Марка Камолетти). Был у режиссера и опыт работы над детским спектаклем (“Мастерская глупостей” М.Тухнина и Г.Салегей). В Санкт-Петербургском театре “Дом” в 2005 году Тупиков поставил, как было написано в программке, “неадекватную комедию” “Двое других” по повести Аркадия Аверченко ”Подходцев и двое других” с Максимом Леонидовым, Алексеем Кортневым и Андреем Ургантом в главных ролях. В сезоне 2006-07 годов в “Творческой мастерской” состоялась премьера спектакля “Чисто российское убийство”, в котором Тупиков выступал в двух ролях: автора и режиссера-постановщика. Тупиков написал пьесу по мотивам рассказа Артура Конан-Дойла “Смерть русского помещика” и романа Ф.М.Достоевского “Братья Карамазовы”. В результате получилась “криминальная комедия с элементами мистики”, как обозначает жанр своего детища Андрей Тупиков. В 2008 году впервые в России он поставил спектакль “Марьино поле” по пьесе Олега Богаева (в прошлом году спектакль по этой пьесе выпустил чикагский театр TUTA). И вновь – смешение жанров, на этот раз – “сказочный фарс для взрослых”. Последней работой Тупикова до приезда в Чикаго стала инсценировка сказки Евгения Шварца “Голый король” - красочное музыкально-пластическое действо, созвучное нашим дням и по содержанию, и по своей эпатажно-китчевой стилистике, пародирующей мир “глянца” и шоу-бизнеса... Отдельная история – сотрудничество Тупикова с Московским театром имени Евгения Вахтангова.

От монтировщика до автора

- У меня длинная история сотрудничества с этим театром – от монтировщика до автора. После школы я два года проучился в Энергетическом институте. Потом оттуда ушел и меня призвали в армию. После армии в Щукинское училище с первой попытки я не поступил и весь год проработал в Вахтанговском театре монтировщиком. Поступил через год со второй попытки. Педагогом у меня был Владимир Владимирович Иванов. Мы с ним подружились, я ему много помогал в его работе в училище, когда он делал дипломные спектакли, и до сих пор помогаю. Наряду с преподаванием в училище он работает режиссером в театре Вахтангова. Пять лет назад Володя ставил “Мадемуазель Нитуш”. Когда он первый раз прочел пьесу, был в отчаянии. Текст ужасный, репризы не смешные... “Это все надо переписывать”, - сказал Володя и позвал меня. Мы с ним сели и, оставив фамилию автора Эрве, фактически заново переписали пьесу, а для Маши Ароновой сочинили роль. Я написал тексты песен. Премьера прошла в декабре 2004 года. Спектакль до сих пор идет на сцене вахтанговского театра. А недавно, когда Володя решил взяться за “Квартал Тортилья-флэт” Стейнбека, он тоже пригласил меня, и мы с ним написали пьесу “Правдивейшая легенда одного квартала”. Так я вернулся в Вахтанговский театр в качестве автора.
- Мне кажется, ваше искусство близко вахтанговской школе.
- Да, конечно. Я же плоть от плоти “щукинец”. Мой учитель - Владимир Георгиевич Шлезингер. Когда я поступал, он был завкафедрой актерского мастерства. Благодаря лишнему голосу “Шлеза” меня взяли в училище. У нас с ним сложились добрые отношения, и он очень повлиял на меня. Говоря об учителях, хочу назвать еще два имени. Я благодарен ученице Вахтангова, педагогу Вере Константиновне Львовой, у которой я учился основам актерского мастерства. Я не могу назвать учителем Петра Фоменко, поскольку формально он таковым не был, но я учился на его спектаклях.

“Травма узнавания”

- Какие из ваших работ вы считаете наиболее значимыми?
- “Король умирает”, “Женитьба”, “Бесы”, “Марьино поле”.
- А как с актерством? Совсем завязали?
- Не могу сказать, что совсем завязал. Играть в своих спектаклях очень сложно. Единственный раз, когда я был режиссером и актером, случился на третьем курсе института. Я откопал смешную американскую “штучку” Роберта Андерсона “Дорогая, ты же знаешь, что я ничего не слышу, когда в ванной течет вода”. Автор приходит к продюсеру и спрашивает его мнение о пьесе. Продюсер говорит: “Все замечательно, мне все нравится, кроме одной ремарки. Герой выходит из ванной голый и с зубной щеткой в руках”. Я надеюсь, ты не настаиваешь, чтобы он выходил голым?” Автор ему отвечает: “Это – суть всей пьесы. Люди должны пережить травму узнавания”... Наш спектакль так и назывался: “Травма узнавания”. На показе кафедра лежала от смеха... С тех пор в своих спектаклях я не играл.
- Кто ваши любимые актеры?
- Евгений Александрович Евстигнеев и Евгений Павлович Леонов - две глыбы в искусстве. С Евгением Павловичем в 1984 году я делал капустник в Доме актера. В сцене Бога с Дьяволом он играл Бога, а Саша Кахун из “Современника” - Дьявола. Леонов выходил на сцену с божественным нимбом в руке и с первой секунды настолько захватывал зрительный зал, что остальным уже ничего делать было не надо.

“Я подарки сделал всем...”

- Недавно по каналу “Культура” в программе “Линия жизни” была встреча с Виктором Сухоруковым. На вопрос: “Как вы входите в образ?” он встал, сделал шаг вперед и сказал: “Вот так вхожу”, потом сделал шаг назад: “А так - выхожу”. А как вы помогаете актерам входить в образ?
- Сколько актеров – столько методов. Все очень индивидуально. К каждому актеру у меня сугубо индивидуальный подход.
- Говорят, когда Лоренсу Оливье сказали, что Дастин Хоффман две недели углублялся в психологию больных аутентизмом, чтобы сыграть персонажа в “Человеке дождя”, реакцией английского актера было удивление: “А разве он не мог это сыграть?”
- Одному нужно посидеть в сумасшедшем доме, а другому не нужно.Но процесс вхождения в роль от этого легче не становиться. Неправы те, кто пытаются утвердить в качестве истины одну теорию. Они говорят: “То, что предлагает Станиславский, - единственно правильная теория. По-другому никак нельзя.” Можно, безусловно можно. Ведь Станиславский изобретал свою систему не для театрального мира, а для себя, Алексеева, у которого ничего не получалось на сцене, который был зажат, не мог выговорить трех слов, безумно стеснялся... Более того, если режиссер начнет вмешиваться, он может только повредить. Режиссер не может и не должен выстраивать роль артисту. Внутренняя техника – она либо есть, либо ее нет. Режиссер выстраивает мизансцены, рассказывает предлагаемые обстоятельства, темы, ситуацию, но саму роль должен делать артист! Я всегда повторяю актерам: “Если вам вдруг на репетициях становится удобно, это дурной знак. Значит, вы идете по проторенному вами же пути, вы повторяетесь. Вам должно быть некомфортно. Тогда вы откроете для себя нечто новое”.
- Вас не раздражает думающий актер?
- Нет. Ум важен в актере. За исключением гениев. Николай Олимпиевич Гриценко книжечек не читал, но при этом был великим артистом. Но таких людей единицы.
- А если сталкиваются два ума?
- Если режиссер занимается своим делом, а актер – своим, это только плюс спектаклю.

На прощание я попросил Андрея Леонидовича прочитать что-нибудь из его стихов и услышал возмущенное: “Я не пишу никаких стихов. В этом отношении я совершенно трезво отношусь к себе. Помните, в “Театральном романе” Максудов читал пьесу Ивану Васильевичу. Вышла тетушка и говорит: “А что вы читаете?” Он говорит: “Вот, Леонтий Сергеевич пьесу написал”. “А чего-ж так стараться-то? Столько написано.” Я пишу тексты, зонги к спектаклям”. Я не отставал, и моя настойчивость была вознаграждена очаровательной детской песенкой “Жекина считалка” из спектакля “Мастерская глупости”:
Эни-бэни, кутерьма,
Я пошел гулять с ума,
И зашел в такую даль,
Где не нужен календарь,
Там морковь в очках сидела,
Про шпионов песни пела,
Как ужасные шпионы
Превратились в шампиньоны,
Заяц встал на физзарядку,
Укусил себя за пятку,
Выпил он сто грамм варенья,
Написал стихотворенье,
А с икрою бутерброды
Там водили хороводы,
Их сачком ловили гномы
И сдавали в гастрономы,
Там я по небу гулял,
В звезды лампочки вставлял,
Две улыбки прилетели,
Под гитару песню спели,
Эни-бэни, кутерьма,
Я пошел гулять с ума,
Я подарки сделал всем
И сошел с ума совсем.

Новый подарок Андрея Тупикова любителям театра мы увидим совсем скоро. В театре “Атриум” идут последние репетиции спектакля “За сценой не шуметь!” по пьесе Майкла Фрейна “Шум за сценой”. В главных ролях заняты Людмила Гольдберг, Анатолий Непокульчицкий, Борис Кофман, Марина Смолина (актеры, блеснувшие яркими работами в недавнем спектакле “Атриума” “Молдаванка, Молдаванка...”), Кристина Гузикова. В неожиданных ролях предстанут давно и хорошо знакомые нам актеры Евгений Колкевич, Вячеслав Каганович, Борис Борушек, Зоя Фрейман. Премьерные показы спектакля “За сценой не шуметь!” состоятся 11, 12, 18, 19 июля 2009 года в зале “Christian Heritage Academy” по адресу: 315 Waukegan Road, Northfield, IL 60093.
27 июня 2009 года в 7 часов вечера там же, в зале “Christian Heritage Academy”, состоится Творческая встреча с актерами театра “Атриум”, на которой будет демонстрироваться полнометражный фильм “Ах, Арбат...” о гастролях театра в Москве. Телефон для справок и резервирования билетов: 847-729-6001.

7 июн. 2009 г.

От “Белой пуговицы” к “Свадебному и похоронному оркестру”

14 июня на музыкальном фестивале в Равинии состоится единственный концерт композитора Горана Бреговича и его “Свадебного и похоронного оркестра”. Концерт пройдет в рамках североамериканского турне музыканта, посвященного выходу нового альбома “Алкоголь”. Перед приездом Бреговича в Америку я позвонил ему в Париж, и он любезно согласился ответить на мои вопросы. Представившись журналистом русскоязычной газеты Чикаго, услышал в ответ:
- Через три дня у меня концерт в Москве. (Наш разговор состоялся 27 мая 2009 года. – Прим. автора.) В последние годы я стал больше выступать в России. Недавно у меня был тур по городам Сибири. Я выступал в Иркутске, Томске, Красноярске... В мире не так много композиторов, которые бывали в Сибири.
Я спросил у Горана, не говорит ли он по-русски.
- Я немного понимаю русский язык. Наши языки похожи. Но, к сожалению, я не говорю по-русски.
Брегович родился в Сараево – “маленьком приятном тихом месте на границе католической, православной и мусульманской культур”. Его отец – хорватского происхождения, мать - сербского, жена – мусульманка. Сам он считает себя югославом. В судьбе и биографии музыканта отразились все проблемы и противоречия Югославии, которые привели ныне несуществующую страну к страшным событиям девяностых годов XX века.
- Мой отец был полковником Югославской народной армии. Он любил музыку, как любитель играл на скрипке и мечтал, чтобы я стал профессиональным скрипачом. Родители отправили меня в музыкальную школу. Но я был умным мальчиком и вскоре смекнул, что девочки предпочитают гитаристов. Так и не закончив скрипичную школу, стал осваивать гитару. С пятнадцати лет я играл с музыкантами, которые были гораздо старше меня по возрасту, в семнадцать - уже играл на гитаре в стриптиз-баре. Я думаю, что видел больше обнаженных женщин, чем все юноши моего возраста в бывшей Югославии. А дело происходило в коммунистические времена... В восемнадцать лет я уехал в Италию, какое-то время жил в Неаполе, но потом вернулся домой и поступил на философский факультет Сараевского университета. Учился четыре года, но профессором так и не стал. За два года до окончания учебы я записал первый альбом и стал звездой рок-н-ролла в Югославии. Времена были такие, что стать профессором философии означало стать профессором по марксизму. Я убежал от этой судьбы и выбрал музыку.
В Югославии Горана Бреговича называли “нашим Миком Джагером”. Пятнадцать лет в Югославии не было группы популярнее “Белой пуговицы” (“Bijelog Dugmeta”), которую Брега (так его любовно зовут на Балканах) создал в шестнадцать лет. Он играл рок-н-ролл, собирал огромные стадионы, выступал с концертами по всей Европе, а в свободное от музыки время проматывал деньги, покупая автомобили и устраивая роскошные пирушки для друзей. Когда на какое-то время рок-н-ролл перестал интересовать Бреговича, он купил дом на острове Брач и предался новому увлечению – рыбной ловле. Потом он вернулся на сцену, стал вновь сочинять музыку. А потом... в Югославию пришла война. С тех пор Брегович делит свою жизнь на две части: до и после войны.
- Мне повезло, я не был в Сараево, когда началась война. Я был в Париже, писал музыку к фильму “Аризонская мечта”. Мой дом был разрушен, я оказался в изгнании и начал новую жизнь. Во время войны писал музыку к кино. Этим я занимался четыре военных года.
- И продолжаете этим заниматься?
- У меня был непродолжительный период увлечения кино. Я стал писать музыку к кино, когда у меня было недостаточно денег и недостаточно славы. Это была своего рода забава для меня. Но в последние годы я редко работаю в киноиндустрии. Моя музыка слишком мелодична для кино. Я не такой хороший кинокомпозитор и не стремлюсь работать в кино.
“Я не такой хороший кинокомпозитор”. Это говорит человек, сочинивший музыку к сорока кинофильмам, среди которых – три культовые ленты Эмира Кустурицы “Время цыган” (1988), “Аризонская мечта” (1993) и “Подполье” (1995)! Когда именем Горана Бреговича бредила вся югославская молодежь, сараевский подросток Эмир Кустурица играл на бас-гитаре на школьных вечеринках в рок-группе “Курить запрешается!”. Потом он стал режиссером и вспомнил о своем старом знакомом. Кустурица не первый привел Брегу в мир кино. Все началось с комедии Здравко Рандича “Облако бабочек” (1977) – в ней (впервые в кино) прозвучала музыка Бреговича. Потом была документальная драма Александра Мандича “Личные дела” (1979) и... перерыв на долгих девять лет. Кустурица вернул Бреговича в кино и прославил его.
- Как встретил вас Париж?
- Непросто было в житейском плане, но в смысле творчества Париж всегда был и остается одним из центров культуры и центров эмиграции мастеров культуры. Париж – хорошая стартовая точка для музыканта.
- У вас есть любимое место в Париже?
- Когда я был молодым, я купил небольшую квартиру в районе Маре, третьем округе Парижа. Вот этот район я очень люблю.
Балканская музыка Бреговича – это музыка пограничных культур: католической, православной, мусульманской. Бывшая Югославия - настолько эклектичная страна, что она невольно вбирала в себя множество самых разных влияний. Я спросил у Бреговича, в какой степени его музыка отражает влияние балканских традиций.
- Трудно избежать влияния музыкальных традиций. Я - балканский композитор, и в моих произведениях сильно влияние балканских народных напевов.
- Несколько лет назад в одном из интервью вы сказали: “Я – композитор из маленькой страны”. Мне кажется, с каждым годом вы становитесь более космополитичным.
- Это не я, это мир становится более космополитичным. Но мне очень приятно, что композитор из маленькой страны, имеющей свою музыкальную культуру, находит слушателя в Соединенных Штатах Америки. Не знаю, спасет ли красота мир, но это более вероятно, чем бомбы.
- Как бы вы определили стиль вашей музыки?
- Я - современный композитор, но моя современная музыка звучит так, как будто она была написана очень давно. Моя современность очень стара. Это современная музыка с одной очень старой пластинки.
- Как у вас появилась идея создать “Свадебный и похоронный оркестр”?
- Во время моего первого гастрольного тура по Европе я использовал большой симфонический оркестр. Но моя музыка несколько иная, для ее исполнения мне не нужны все инструменты. Я стал трансформировать оркестр, подгоняя его под мою музыку, заменил некоторые традиционные классические инструменты народными балканскими, пригласил солисток из Болгарии и цыганских духовиков. Главная часть оркестра – духовая группа, типичная для балканского свадебного и похоронного оркестра. На Балканах существует традиция духовых оркестров. Эта традиция идет со времен турецкой оккупации. Дело в том, что во время войн против турок, балканских войн, во время Первой мировой войны никаких музыкальных академий не было и в помине, не было своих, специально обученных военных оркестров, а музыка была нужна. И тогда придумали вот что. Военные закупили духовые инструменты и отдали их цыганам. А цыгане могут за полдня научиться играть на любом музыкальном инструменте. Поэтому военную музыку заиграли цыгане. А где цыгане, там игра на свадьбах и похоронах. Люди, простившись с покойником, собираются вместе, слушают и поют любимую музыку того, кого они только что проводили. То есть, по сути дела, одна и та же музыка играется и на свадьбах, и на поминках. И мои музыканты до встречи со мной часто играли на свадьбах и похоронах. Я в шутку стал называть оркестр свадебным и похоронным. Название понравилось и мне, и музыкантам, и так оно и прижилось. С тех пор мы - “Свадебный и похоронный оркестр”.
- В вашем оркестре я нашел много имен из Восточной Европы...
- Все музыканты оркестра из балканских стран: Сербия, Болгария, Македония, Румыния... Лучшие балканские музыканты.
- Мы слышали ваш оркестр летом 2006 года. Выступление в Чикаго стало американским дебютом оркестра. Какие новые сочинения мы услышим в этот раз?
- В 2007 году я сочинил оперу “Кармен со счастливым финалом”, посвященную маленькому цыганскому оркестру. В основе оперы – история цыганки Кармен, но со счастливым финалом. Цыганам нужен счастливый финал. Расскажу вам старую цыганскую шутку. Бабушка смотрит порнофильм. Открывается дверь. На пороге стоит внук. Он спрашивает: “Бабушка, что ты делаешь?” “Жду свадьбы.” Свадьба – всегда счастливый финал для цыган. В финале моей оперы все выходят замуж и женятся. Мне тоже нравятся счастливые финалы, и я надеюсь, что в моих произведениях все будет заканчиваться благополучно. В прошлом году на одном из концертов фестиваля цыганских духовых групп я записал альбом “Алкоголь”. В альбом входят композиции из моего старого рок-н-ролльного времени, стилизации под греческие и турецкие народные мелодии. Когда я просмотрел отснятый материал, где я пью во время концерта, родилось название альбома, а потом возникла идея разделить его на две части. Уже выпущена первая часть альбома - “Сливовица”. В ноябре мы выпускаем вторую часть – “Шампанское”. Получился алкогольный танцевальный альбом. Знаете, я композитор из тех мест, где нет классической музыки. Вся наша музыка на протяжении столетий писалась во время распития алкогольных напитков. Почему я должен делать для себя исключение?
- Услышим ли мы композиции из этого альбома в Равинии?
- Да, я сыграю композиции как из “Сливовицы”, так и из “Шампанского”. Кроме этого, я буду играть мои старые произведения, которые я сочинял в течение последних пятнадцати лет. Я сыграю несколько отрывков из “Литургии”, покажу несколько отрывков из “Кармен...”. Конечно, сыграю несколько композиций, созданных для кино.
- Что для вас музыка: призвание, хобби, образ жизни?
- Я никогда не делал ничего другого, кроме занятий музыкой. Я - счастливый человек. Всю жизнь делаю то, что мне интересно, и то, что мне нравится. Со времен, когда я играл в стриптиз-баре, и до сегодняшнего дня я получаю удовольствие от того, что я делаю.
- Вы получаете удовольствие, и ваша аудитория получает удовольствие...
- Я надеюсь, что когда я получаю удовольствие, остальные тоже остаются довольны.
- Расскажите, пожалуйста, о ваших будущих замыслах.
- У меня есть заявки от нескольких европейских оперных театров на написание опер. Этим я и займусь после выхода в свет “Шампанского”. А потом я надеюсь вновь приехать в Америку.
- Что бы вы хотели сказать читателям нашей газеты?
- Я бы хотел увидеть вас на моем концерте. Моя музыка очень близка русской культуре. Надеюсь, я вас не разочарую.
Сегодня пятидесятидевятилетний музыкант находится в расцвете сил, энергии и славы. Он шутит: “Я выхожу на сцену и, в основном, сижу, оркестром не дирижирую. Пью виски (или пиво, как на прошлом чикагском концерте. – Прим. автора.) и получаю удовольствие. Вся моя работа, в общем, состоит в том, чтобы контролировать процесс и иногда играть на гитаре”.
Музыка, которую сочиняет и исполняет сегодня Горан Брегович, во всем мире известна под общим заголовком “world music”. Туда входит все, что не попадает в категории классической и популярной музыки, рока, джаза и блюза. На “полке” музыки мира Брегович в хорошей компании. Туда уже давно зачислены Боб Марли и вся европейская эстрада, кельтская музыка и “Buena Vista Social Club”, Марк Нопфлер и Сезария Эвора, Джон Маклафлин и Кристина Бранко, Рави Шанкар и Пако Де Лусиа, музыка Востока и Средней Азии, Африки и Австралии, Латинской Америки и Мексики... - в общем, в полном соответствии с названием, Брегович относится к “музыке мира”.
Будем ждать новой встречи с музыкантом и его оркестром, с его новыми и старыми, зажигательными и печальными, страстными и траурными песнями свадеб и похорон.

Nota bene. Концерт Горана Бреговича и его “Свадебного и похоронного оркестра” состоится 14 июня в 7 часов вечера на музыкальном фестивале в Равинии. Билеты можно заказать по телефону 847-266-5100, по факсу 847-266-0641 или зарезервировать на сайте http://ravinia.org/.

Искусство рассказывать сказки

Соскучились по красочному живому театрализованному представлению? Хотите устроить себе незабываемый праздник? Тогда ступайте в “Lookingglass”! В эти дни в театре играют спектакль “Арабские ночи” по книге “Тысяча и одна ночь” в постановке Мэри Зиммерман.
“Lookingglass” давно и успешно работает в жанре пластического театра – театра движения, акробатики, цирка, клоунады, пантомимы, танца; театра, где все падает, взрывается, взлетает и улетает; театра динамичного, яркого, зрелищного; театра, в котором слово значит гораздо меньше, чем действие. Но в “Арабских ночах”, в отличие от прошлых постановок театра, меньше цирка и акробатики, а больше – элементов театра, в котором царит как раз Его Величество Слово. А как же без слов, если царь Шахрияр каждый вечер выбирает себе на ночь новую женщину, а утром казнит ее и отправляется за новой добычей. Когда женщин в царстве не осталось, царь повелел визирю привести во дворец его дочерей. И вот приходят к царю Шахрияру красавица Шахерезада с сестрой. Царь готов казнить Шахерезаду так же, как остальных несчастных, но Шахерезада начинает рассказывать царю историю. На самом интересном месте рассказ прерывается. “И Шахерезаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.” Царю не терпится услышать окончание истории, и он дарит Шахерезаде еще один день. Ночью все повторяется вновь. Один за другим следуют все новые и новые рассказы Шахерезады. Рассказ о завистнике и рыбаке, о халифе Хишаме и учителе, о шести невольницах, о султане и меняле, о багдадском воре, о Джамиле, Дамре, Ибрагиме, о царе Омане ибн ан-Нумане... – всего и не перечислишь. Одна из историй Шахерезады рассказывает о том, как султан похитил прекрасную девушку, и та, спасая жизнь, начинает рассказывать султану истории. История в истории, рассказ в рассказе – в какой-то момент спектакль начинает приобретать несколько иной характер, но затем возвращается в привычное русло. Тысячу ночей рассказывала Шахерезада царю Шахрияру свои истории, и полюбил ее Шахрияр за Слово, и на тысячу первую ночь Шахрияр женился на Шахерезаде. И наутро царь был радостен и преисполнен добра, и он послал за всеми воинами, и когда они явились, наградил отца Шахерезады драгоценной одеждой. И наградил он почетными одеждами всех визирей, эмиров и вельмож. И приказал украшать город в течение тридцати дней, не заставляя никого из жителей тратить на это деньги, - все расходы и траты делались из казны царя. И город нарядили великолепными украшениями, и забили барабаны, и засвистели флейты, и стал царь раздавать милостыню нищим и беднякам, и объял своей щедростью всех жителей царства. И зажили Шахрияр с Шахерезадой в мире и согласии, и жили долго и счастливо, и умерли в один день. Тут и сказке конец, а кто смотрел – молодец!..
Такого пиршества театральной фантазии, находок, приемов, неожиданностей я давно не видел на театральной сцене! “Арабские ночи” – спектакль легкий, веселый, остроумный. Ковры - персидские, одежды - блестящие, актерские работы – искрометные, атмосфера – завораживающая... Остальное увидите сами...
Ступайте, ступайте в “Lookingglass”. Там хорошо, там рассказывают истории, там добро побеждает зло, там торжествует Театр!

Nota bene. Спектакль “Арабские ночи” будет идти на сцене театра “Lookingglass” до 12 июля. Адрес театра: 821 N Michigan Avenue, Chicago, IL 60611. Справки и заказ билетов по телефону 312-337-0665 и на сайте театра http://lookingglasstheatre.org/content/. Не забудьте в кассе театра поставить штамп на билете паркинга. (Адрес паркинга: 161 East Chicago Avenue, Chicago, IL 60611.) В этом случае вы получите хорошую скидку.