18 дек. 2010 г.

Смотрите, кто пришел!


На состоявшейся 9 декабря в Лирик-опере пресс-конференции было объявлено о введении новой должности в руководстве театра. Пост консультанта по творческим вопросам (“Creative Consultant”) заняла прима мировой оперной сцены, прекрасная певица и очаровательная женщина Рене Флеминг. В новом качестве любимица чикагских зрителей будет играть активную роль в репертуарной политике театра. Вот лишь некоторые из инициатив, которые принесла с собой Рене Флеминг.


- 7 января 2012 года Рене Флеминг выступит с Дмитрием Хворостовским в совместном концерте-чествовании Уильяма Мэйсона. (“Золотую пару” Флеминг-Хворостовский часто можно услышать вместе. Летом прошлого года они снялись в американо-российском музыкальном фильме. Рене Флеминг выступила в роли гида по Санкт-Петербургу, рассказывая об истории славного города на Неве. В беседе со мной Хворостовский сказал о Флеминг такие слова: “Рене была просто потрясающая. Она прекрасно пела, была замечательным гидом, проводила на съемках практически двадцать четыре часа в сутки. Удивительный человек!..” Концерт в начале 2012 года обещает стать событием в культурной жизни Чикаго.) Весной 2013 года певица предстанет перед нами в партии Бланш Дюбуа в концертном исполнении оперы Андре Превина “Трамвай Желание”. (Эта партия была специально написана для Флеминг, и она была ее первой исполнительницей.) В планах на 2014 год – “Каприччио” Р.Штрауса с Флеминг в партии Графини. (23 апреля и 11 мая 2011 года эту оперу с той же Флеминг и маэстро Дэвисом за дирижерским пультом можно будет посмотреть в серии “Метрополитен-опера в кино” в кинотеатрах Чикаго и пригородов.) Рене Флеминг примет участие в грандиозном гала-концерте, посвященном шестидесятилетию Лирик-оперы. Концерт намечен на 1 ноября 2014 года. (Флеминг поскромничала и свои планы участия в будущей жизни Лирик-оперы озвучила только шестым пунктом. Мне кажется, они достойны возглавить этот список.)


- Певица будет курировать мировую премьеру новой оперы. Постановка намечена на сезон 2015-16 годов. В списке Флеминг – сто имен композиторов, желающих участвовать в этом проекте. Последнее слово – за командой Лирик-оперы.


- Сотрудничество с другими культурными организациями Чикаго. Среди них – Чикагский симфонический оркестр, АРТ-институт, театры “Харрис” и “Гудман”. (В какой форме будет выражаться это сотрудничество, пока непонятно. На пресс-конференции Флеминг сказала, что с Риккардо Мути она работала только один раз. Было это в Ла Скала в далеком 1993 году в опере В.А.Моцарта “Дон Жуан”. Будем надеяться, что их сотрудничество продолжится в Чикаго.)


- Вклад в развитие американского музыкального театра. Флеминг сказала: “Мы не должны ждать приезда бродвейских трупп, чтобы представить лучшие достижения американской музыки”. Объявлено о новой постановке мюзикла Роджерса и Хаммерстайна “Оклахома” весной 2013 года. (Этот пункт меня настораживает. Все-таки не надо путать Лирик-оперу со сценами, где идут бродвейские мюзиклы. Надеюсь, что “американский музыкальный театр” в понимании Флеминг мюзиклами не ограничивается.)

- Привлечение в Лирик-оперу новых зрителей. Расширение образовательных программ. Поиск новых талантов. Совместные проекты с Merit School of Music.

- Представления спектаклей на сцене Civic Opera House. (Речь идет о том, чтобы огромный театр не простаивал, когда оперный сезон заканчивается.)

Пятилетний контракт с певицей вступил в силу немедленно. По контракту Флеминг будет приезжать в Чикаго четыре раза в год. Одновременно было объявлено, что Рене Флеминг и музыкальный руководитель Лирик-оперы сэр Эндрю Дэвис становятся вице-президентами Совета директоров Лирик-оперы.

На пресс-конференции было сказано много замечательных слов о Рене Флеминг. Не поскуплюсь на комплименты и я. Неотразимое обаяние и богатый тембр голоса, стилистическое разнообразие и элегантность исполнительской манеры – все это позволяет певице одинаково свободно чувствовать себя, исполняя самую разную музыку: арии из классических и современных опер и мюзиклов, джазовые и блюзовые мелодии, песни из кинофильмов. В опере репертуар певицы простирается от драматических партий героинь Верди и Пуччини до партий россиниевских, колоратурных.
В своей книге “Внутренний голос” Рене Флеминг пишет: “Как получилось, что девочка из маленького городка под Нью-Йорком представляет свою страну на крупнейших международных музыкальных фестивалях?.. Ответ обезоруживающе прост: все произошло благодаря двум маленьким хрящикам в моем горле. Эти голосовые связки - тонкие, таинственные и непредсказуемые - кидали меня в самые невероятные места планеты. Я ночевала в Белом доме, потому что разговоры о музыке c Клинтоном и Блэром затянулись до двух часов ночи; я пела для Вацлава Гавела и четыре часа провела рядом с ним, пока он рассказывал о своей жизни; я пела на траурной церемонии у развалин башен-близнецов всего через несколько месяцев после 11 сентября, когда тысячи людей стояли плечом к плечу, став единым воплощением скорби... Мой голос приводил меня на самые престижные театральные подмостки мира, и я могу сказать, что моя карьера сложилась удачно”.
Рене Флеминг родилась в городке Индиана (штат Пенсильвания), но вскоре переехала с родителями в Рочестер (как она пишет: “маленький городок под Нью-Йорком”). Ее родители были учителями пения, поэтому у нее просто не было другого выбора, кроме как стать певицей. Во время учебы в Нью-Йоркском университете Флеминг выступала в составе джазового трио в одном из баров города. Там ее увидел известный саксофонист Джэкет “Иллинойс”. Он был так восхищен ее пением, что сразу предложил певице стать солисткой его биг-бэнда. Но Флеминг не хотела ограничиваться только джазом. Она решила получить академическое музыкальное образование в Джульярдской музыкальной школе (1983-1987 годы). В 1984 году певица провела, по ее словам, “феноменальный” год в Германии на стажировке у Арлин Оже. Певица также брала уроки вокала у выдающейся оперной певицы Элизабет Шварцкопф.
Оперный дебют Флеминг состоялся в 1986 году на Зальцбургском театральном фестивале в партии Констанцы в опере В.А.Моцарта “Похищение из Сераля”. В 1988 году певица победила на прослушивании молодых талантов в Метрополитен-опере и на международном конкурсе вокалистов в Бельгии. Так началась ее блистательная международная карьера. Певица выступала и выступает на крупнейших оперных сценах мира. Чикагские любители оперы видели ее в партиях Сюзанны в одноименной опере К.Флойда (сезон 1993-1994 гг.), Маргариты в “Фаусте” Ш.Гуно (1996 г.), графини Альмавивы в “Женитьбе Фигаро” В.А.Моцарта (1998 г.), Альчины в одноименной опере Г.Ф.Генделя (сезон 1999-2000 гг.), Дездемоны в “Отелло” Дж.Верди (2001 г.), Таис в одноименной опере Ж.Массне (сезон 2002-2003 гг.) и Виолетты в “Травиате” Дж.Верди (2008 г.).
Рене Флеминг – лауреат двух премий “Грэми”, премий журналов “Граммофон” и “Opera News”, обладатель Ордена Почетного легиона и командор Ордена искусств и литературы Франции, лауреат приза “Муза” Международного фестиваля “Дворцы Санкт-Петербурга”. В ее честь созданы духи “La Voce” и десерт знаменитого нью-йоркского повара Даниэля Булю “Дива Рене”.
У Рене Флеминг две дочери: семнадцатилетняя Амелия и тринадцатилетняя Сейдж.
На пресс-конференции Рене Флеминг говорила много добрых слов о Лирик-опере и Чикаго, упомянув, что ее дочери очень любят этот город.

Итак, новая должность введена, планы объявлены, и на ближайшие пять лет Рене Флеминг становится одной из ключевых фигур в музыкальной жизни Чикаго. Риккардо Мути, Йо-Йо Ма, Рене Флеминг – какой еще город может похвастаться подобного уровня “dream team”! В каком-то смысле Лирик-опера пошла по пути Чикагского симфонического оркестра, учредившего аналогичный пост для виолончелиста Йо-Йо Ма. Радует, что главные форпосты классической музыки в Чикаго продолжают думать не только о финансовой, но и о творческой стороне дела.
А теперь давайте немного пофантазируем. Для генерального директора Лирик-оперы Уильяма Мэйсона сезон 2011-12 годов станет последним в театре. “Company Men” решил уйти на пенсию. Театр ищет достойного кандидата. Все на той же пресс-конференции председатель Совета директоров Ричард Кипхарт сказал, что все генеральные директора крупнейших оперных театров мира интересуются этой должностью, добавив при этом, что Лирик-опера – одна из очень немногих оперных компаний – продолжает оставаться крепкой в финансовом отношении и готова предложить достойную зарплату достойному кандидату. В этой связи не кажется ли вам, что назначение Флеминг на пост консультанта является лишь промежуточным звеном на пути к следующему решению – назначению ее на должность генерального директора? Лирик-опере не привыкать иметь дело с незаурядными женщинами. Театр основала Кэрол Фокс, вторым руководителем была легендарная Ардис Крейник. Почему бы Рене Флеминг не продолжить славную женскую традицию? Конечно, первые две дамы не были певицами, а занимались исключительно менеджерскими обязанностями. Что касается Флеминг, то ее мы знаем пока только по замечательному голосу. На прямой вопрос корреспондента одной из газет, не собирается ли она в будущем возглавить Лирик-оперу, певица ответила именно так: “Никто не знает. Посмотрим”. Что ж, посмотрим и мы, как поведет дела оперная дива. Одно можно сказать уже сегодня: оперная политика Лирик-оперы станет намного интереснее. Рене Флеминг имеет огромное влияние и авторитет в музыкальном мире, и можно надеяться, что с ее приходом в Лирик-опере чаще станут появляться лучшие исполнители, дирижеры, режиссеры, и в будущих сезонах мы услышим замечательные голоса, увидим свежие режиссерские идеи. Добро пожаловать и удачи в Чикаго, Рене!

26 нояб. 2010 г.

“Солнцем полна голова”


...Он рос в неблагополучном районе Киева, был непослушным ребенком, дрался, играл в футбол и не проявлял ни малейшего интереса к театру. На сцену впервые вышел в Самаре. После спектакля понял, что “заболел” актерством всерьез и надолго. В Америку летел с мыслями создать русский театр. В Чикаго осуществляет задуманное...
Знакомьтесь: один из основоположников и “душа” театра “Тет-А-Тет” Сергей Межеричер. Он необычен, неожиданен, иногда парадоксален. Художественный результат ставит выше коммерческой выгоды. Не боится признаваться в собственном незнании. Любит порядочных людей. Любит учиться. Не любит рутину. Терпеть не может безликих и поверхностных пьес. Пьесы выбирает о людях необычных, странных, “не от мира сего”. “В этой меркантильной Америке...”, - воскликнули бы многие, слушая его идеи о развитии русского искусства в эмиграции. Я бы назвал его романтиком-идеалистом, если бы не знал о его маркетинговом образовании. С ним интересно общаться, его интересно слушать. Про таких говорят: “солнцем полна голова”...

- Если бы в Чикаго существовала премия “Открытие года”, то я присудил бы ее театру “Тет-А-Тет”. Как ты сам оцениваешь конец прошлого и начало нового сезона театра?
- Несмотря на то, что наш коллектив существует уже почти четыре года, открытие театра произошло в прошлом театральном сезоне, в феврале 2010 года. Это было невероятно интересно и невероятно сложно. Я себя чувствовал сапером, понимающим, что если наступлю не на ту ямку, произойдет взрыв, от которого можно не оправиться. В 2010 году мы выпустили четыре премьеры и, подобно барону Мюнхаузену, подняли себя за волосы. Благодарю всех, кто принял участие в этой прекрасной авантюре. Сказались усилия, вера, настойчивость, целеустремленность всех членов коллектива. Театр - это мозаика, состоящая из множества разных элементов. Каждый элемент очень важен, и отсутствие любого из них заметно. А зритель, как известно, видит все под увеличительным стеклом...
- Почему ты решил втянуться в эту странную игру под названием “театр”?
- С самого детства я был погружен не в театр, а в музыку. Моя мама –профессиональный музыкант и педагог. Она разработала уникальную методику преподавания игры на фортепиано детям от трех до пяти лет. Каждые шесть месяцев в Киеве у нее были выступления, часто – с участием музыкантов Киевской филармонии. Это были настоящие театрализованные представления, в которых дети играли с профессиональными музыкантами. Начиная с пяти лет я участвовал в этих концертах. Я был и конферансье, и исполнителем, и помощником. Помню, на вечере Баха все были в костюмах, париках, со свечами... Позвали даже гостей из немецкого посольства.
- А ты сам умеешь играть на фортепиано?
- Чуть-чуть. Я был непослушным сыном. (Смеется.) Кроме того, я жил в неблагополучном районе Киева. Я был одним евреем на всю школу, и мне быстро объяснили, что это значит. Меня все время обзывали, через день были драки. В школе был жуткий антисемитизм, который возглавляли наши педагоги. Моя первая учительница специально коверкала мою фамилию, специально подчеркивала отчество моей мамы... В том дворе, где я жил, кулаки были важнее музыки. Я занимался всем понемножку – рисованием, музыкой, шахматами, плаванием, борьбой. Важную часть моей жизни занимали футбол и баскетбол. Я был капитаном школьной и университетской команд.
- Ты помнишь свои первые театральные впечатления?
- Они связаны с Россией. Так получилось, что в десятом классе я учился в средней полосе России, в городе Самаре. Там разговаривают по-особенному, а я приехал с сильным украинским акцентом и был “белой вороной”. Театральный кружок готовил поздравление к юбилею директора школы. Для постановки небольшой миниатюры в школу пригласили выпускницу Самарского театрального института. Роль положительного героя играл мой друг, а мне предложили попробоваться на роль “плохиша”. Я быстро “уговорился”. Вначале я не мог понять, чего требует от меня режиссер, но когда вышел на сцену, передо мной “выключился” весь зрительный зал. Только партнер, и никого больше. Впервые я почувствовал, как это бывает... В миниатюре шла речь о двух ковбоях-грабителях банков. Один жаждал денег, другой – справедливости. Я уже не помню всех подробностей сюжета. Помню только, что в момент кульминации у меня началась истерика и ручьем потекли слезы. Ничего подобного на репетициях не происходило! Я настолько сам был потрясен, что еле довел сцену до финала и вышел со сцены с каким-то наркотическим ощущением. Мне аплодировали, меня хвалили, а на следующий день все учителя сообщили, что мне надо поступать в Театральный. Мои оценки по всем предметам сразу улучшились, поскольку меня записали в актеры. А вскоре я вернулся в Киев.
- И пошел в театральный?
- Не сразу, а после окончания университета. Два года я учился на программиста, а когда понял, что программистом быть не хочу, перевелся на факультет экономики менеджмента по специальности “маркетинг” и закончил его с красным дипломом. Только потом поступил на заочное режиссерское отделение Театрального института. Поступил с мыслью, что если буду хорошо учиться, переведусь на очное. Но, ни дня не проучившись в институте, 31 января 2005 года прилетел в Чикаго.
- Не жалко было уезжать, поступив в такой вуз?
- Америка была для меня важнее. “Мы не ищем легких путей” – эта фраза про меня. Я давно понял, что легких путей не бывает. Бывает удача. Я люблю вызов, не боюсь препятствий.
- Театр ”Тет-А-Тет” – это тот самый вызов?
- С первого дня пребывания в Чикаго я совершенно точно понял, что никогда не смогу до конца комфортно чувствовать себя в американском обществе, и решил, что не буду заниматься самообманом. И еще я решил для себя следующее. Если в Чикаго нет достаточно интересной “русской жизни”, то я ее буду каким-то образом создавать.
- Расскажи, пожалуйста, как сложилась труппа театра.
- С первого дня моей американской жизни мы были единомышленниками с Мариной Музыченко. Марина – художник. Она работает на двадцатом телевизионном канале Чикаго, занимается графикой, оформляет огромное количество американских журналов. А еще она играла в американском театре. И вот как-то мы с Мариной придумали создать русский театр. Эта идея понравилась и была подхвачена Димой Вишневским и Надей Мифтаховой – с этими людьми я тоже дружу с моего первого дня в Чикаго. Потом в коллективе стали появляться новые люди. Мы познакомились с Инной Песчанской, Ильей Приказчиковым. Все они впоследствии составили “костяк” театра, его движущую силу. Для начала мы решили попробовать сделать какую-то небольшую театральную постановку. Выбор пал на миниатюру Семена Альтова “Трамвай”. Эту миниатюру мы показали в Армии спасения и были в восторге от самих себя. (Смеется.) После этого взялись за “Федота-стрельца”.

“Сказка про Федота-стрельца” - первый спектакль нового коллектива. Он был поставлен в 2007 году режиссером Семеном Табачниковым по пьесе Леонида Филатова “Про Федота-стрельца, удалого молодца”. (В беседе со мной Сергей Межеричер сказал, что в будущем коллектив планирует восстановить спектакль и сыграть его в память Семена Табачникова.) В процессе работы над спектаклем родилось название будущего театра.

- В маркетинге есть такой термин – “brainstorm” (”мозговой штурм”). И вот как-то я предложил: “Ребята, спать не ложимся, пока не придумаем название театра”. С названием должны были согласиться все. А вариантов было много. Чего только не предлагали: “Либитум”, “Апельсин”, “Зебра”... Три с половиной часа сыпались названия. Но когда возникло словосочетание “Тет-А-Тет”, оно покорило всех, и обсуждение на этом закончилось.
- Интересно, что в 2008 году в Чикаго усилиями выпускников университета Purdue Дэна Майснера и Сюзанны Миллер появился театр “Ка-Тет”.
- Мы были раньше. (Смеется.)
- Тет-а-тет происходит от французского “tête-à-tête”, что в буквальном переводе означает “голова в голову”, то есть наедине, с глазу на глаз. Название театра подразумевает камерность, интимность. Но при этом мы знаем, что театр – дело шумное и коллективное. Не возникает ли тут противоречия между названием и тем, что вы показываете?
- Для нас название театра несет как минимум два слоя. Первый слой – близость, искренность и доверительные отношения, общение с глазу на глаз. Второй слой – коллектив и зритель. Некорректно будет сказать, что мы делаем спектакли сами для себя. Мы их делаем для зрителя. Один “тет” – театр, другой “тет” – зритель. “Тет-А-Тет” - театр со зрителем.

После “Сказки про Федота-стрельца” молодой коллектив взялся за “Степь”. Правда, тогда никто еще не знал, что спектакль будет так называться. Начинали репетировать “Солдатиков” - то название, которое дал спектаклю у себя в театре Олег Табаков. Однако репетиции пришлось отложить. Театр “Атриум” пригласил молодых актеров поучаствовать в новом спектакле Андрея Тупикова “Молдаванка, Молдаванка...” А потом Сергей Межеричер тяжело заболел...
О своей болезни Сергей говорит неохотно. Он почувствовал себя плохо в начале сентября 2009 года, накануне репетиций “Молдаванки...”: “Я думал, что будущий спектакль может стать моим последним свершением в жизни. Целыми днями лежал, не мог передвигаться. Собирался с силами и приходил на репетиции. Бравого кавалериста Левку я играл в полном смысле на последнем дыхании. Только близкие знали, насколько мне было плохо. Потом врачи объяснили, что мне ни в коем случае нельзя было подниматься с постели, а уж тем более выходить на сцену в таком состоянии”.
Полгода он был на грани жизни и смерти, еще полгода потребовалось на восстановление. Он провел это время в Киеве. В Чикаго вернулся не один, а с родителями и мыслью о театре.

- Для меня манифестом театра является спектакль “Степь”. Тем не менее первый театральный сезон вы открыли комедией Рэя Куни “Ночной таксист”. Почему?
- Когда я был в Киеве, я встретился с режиссером Владимиром Федоровым и пригласил его поставить спектакль в нашем театре. Он сказал, что свободен только в январе-феврале 2010 года. На повестке дня встал вопрос: либо откладывать “Степь” на неопределенное время, либо ставить спектакль до Нового года. После бурных споров победило желание сделать спектакль. Мы для себя решили, что не будем сообщать о нем широко, а сделаем открытую генеральную репетицию и пригласим критиков, журналистов и друзей. Конечно, это была авантюра, и тем не менее 19 декабря 2009 года состоялся, не побоюсь этого слова, полноценный спектакль. В зале на пятьдесят шесть мест было восемьдесят человек. Такого никто не ожидал! А после Нового года приехал Федоров, и мы стали репетировать “Ночного таксиста”. Так что официально первым спектаклем театра стал “Ночной таксист”, но, конечно, манифестом “Тет-А-Тет” является “Степь”.
- Как ты познакомился с этой пьесой?
- Это целая история. Друг Семена Табачникова – художественный руководитель и главный режиссер Киевского театра имени Леси Украинки Михаил Резникович. В Киеве я встретился с режиссером, посмотрел в театре два спектакля. Один из них был “Солдатики”. Меня этот спектакль поразил. Я вернулся в Чикаго и показал текст актерам. Скажу откровенно: у половины коллектива пьеса не вызвала особого энтузиазма. Некоторые опасались, что не готовы к такой сильной вещи. Но тем не менее пьеса нас так увлекла, что мы решили попробовать. Постепенно стали вырисовываться контуры будущего спектакля.
- Для тебя было важно, что действие происходит именно в армии?
- Нет, совершенно не важно. Эта история могла произойти где-нибудь в другом месте. Я вспоминал некоторые обстоятельства моей жизни и находил точки пересечения с моим героем. Это история о “гадком утенке”, о Джордано Бруно, об Иисусе.
- А я там увидел историю князя Мышкина...
- Конечно!
- Но если “Степь” - образная история, тогда почему Новиков дерется и отстаивает свое достоинство? Если Новиков – не от мира сего, он не способен драться. Ты видел таких новиковых в жизни?
- Да! Мой друг в самарской школе Дима Лазунин - вот это Новиков. Мы с ним сидели за одной партой, дружили. Как-то я пришел в школу неподготовленным и решил у него списать. На лице этого добрейшего человека появилось искреннее изумление: “Ты что, не сделал домашнего задания?” – “Не сделал.” – “И ты что, хочешь у меня списать?” – “Да, хочу.” – “Так ты же не будешь этого знать!” Репетируя Новикова, я видел перед собой Диму Лазунина... Этот спектакль в том числе и о том, насколько важно не позволить массе победить индивидуальность. Не массы, а гениальные одиночки спасут человечество. Причем, зачастую эти одиночки не умеют драться и противостоять невежеству и агрессии, с которыми они сталкиваются в повседневной жизни.
- Окажись ты в ситуации Новикова, как бы ты поступил на его месте?
- Я был в этой ситуации, и мое отличие от Новикова состоит в том, что я умел драться. Мне близка эта роль, поскольку мои внутренние качества пересекаются с качествами Новикова. Я, конечно, другой. Я достаточно практичный, приспособленный к повседневности. Но... В спектакле моего героя спрашивают: “Кому нужна твоя правда?” Он отвечает: “Мне”. Вот мне, Сергею Межеричеру, тоже нужна правда. Моему поколению повезло. Оно уже не застало гадостей Советского Союза в той степени, в какой они коснулись предыдущих поколений. Мне повезло, что мне не надо было стоять перед выбором жизни и смерти напрямую, как это происходит у героев спектакля. Новиков сделал свой выбор и поступил как настоящий Человек. Мой дедушка учил меня, как оценивать человека: “Спроси себя, пойдешь ты с этим человеком в разведку или нет?”. Я бы пошел в разведку с Новиковым.
- Как строятся у вас взаимоотношения в коллективе?
- Мы хорошо понимаем друг друга. Для меня важно, чтобы каждый член коллектива чувствовал себя свободно. Руководитель театра – должность чисто номинальная. Мнение каждого участника очень важно и может стать решающим. Пока это будет происходить, мы будем идти в правильном направлении. Дисгармония вредит творчеству.
- Как ты все успеваешь? Играешь, продюсируешь, рекламой занимаешься...
- Трудно ответить на этот вопрос. Есть такая притча о сороконожке. Сороконожка идет, и все ее сорок ножек слаженно между собой работают. Однажды ее спросили: “Как ты так слаженно умеешь ходить?” Сороконожка задумалась и упала. Опасно бывает задумываться!
- Театру “Тет-А-Тет” удалось привлечь новую аудиторию. Я никогда не видел столько молодой русскоязычной публики в театре...
- Несколько человек мне сказали: “Мы всегда думали, что театр – это что-то скучное и неинтересное. Но когда мы пришли к вам, мы поняли, что любим театр”. Для меня такие слова - великая похвала. Значит, мы кому-то смогли показать, что театр заслуживает право на существование в их жизни.
- При этом мне кажется, что молодежный театр – это не совсем правильная формулировка. Если есть молодежный театр, то где-то рядом должен быть театр пенсионеров, правда? Это название накладывает какие-то ограничения.
- Абсолютно с тобой согласен. Мы никогда не называем себя молодежным театром. Мне не хочется, чтобы театр “Тет-А-Тет” причисляли только к одной возрастной категории. Не бывает молодежного театра – бывает театр плохой и театр хороший. Настоящее искусство интересно всем, независимо от возраста.
- Можно ли сказать, что на базе театра “Тет-А-Тет” возникает новый русский театральный центр?
- Это наша сверхзадача. Я отказываюсь понимать фразы, которые нередко слышу: “Я не слушаю русское радио”, “Меня не интересует русский Чикаго”, и т.д. Это говорят люди, общающиеся между собой на русском языке! А ведь при этом хорошим английским многие так и не владеют. Мне хочется, чтобы люди гордились принадлежностью к великому русскому языку! В Чикаго есть сильный русский культурный пласт. Театр “Тет-А-Тет”, театр “Атриум”, детские театральные коллективы, классические музыканты, молодежные группы... Чем больше будет настоящих свершений в русскоязычной общине, тем интереснее будет наша жизнь!
- Не секрет, что в Чикаго есть настоящие, профессиональные актеры, которые по разным причинам оказались сегодня не у дел. При этом коллектив у вас молодой, сложно бывает выбрать актеров на возрастные роли. Как ты думаешь, возможен ли вариант, что театр в будущем пригласит на конкретные роли профессиональных актеров?
- Я не только допускаю эту мысль – наш театр уже действует в этом направлении. В спектакле “Эти свободные бабочки” на сцену после долгого перерыва вернулась Людмила Шайбл. Она замечательно сыграла свою роль! Я мечтаю, чтобы и в новых спектаклях появлялись профессионалы, которые по тем или иным причинам сейчас не играют или еще ни разу не проявили себя на чикагской сцене. А еще я мечтаю, чтобы актеры театра “Тет-А-Тет” зарабатывали своим трудом. Постараюсь, чтобы мои мечты осуществились.
- В последнее время многие говорят, что театр должен веселить и развлекать. Для тебя театр – развлечение или работа ума?
- Я очень часто слышу выражения: “Это – коммерчески невыгодно” или “На это никто не пойдет”. Но для меня художественный результат выше коммерческой выгоды. Цель театра – поднимать и дать возможность зрителю эмоционально увидеть, почувствовать духовные вопросы бытия. Я бы очень хотел, чтобы наш коллектив работал в направлении эволюции духа. Именно поэтому настолько важен для нас спектакль “Степь”.
- “Степь” был сыгран для зрителей четыре раза. Что изменится в нем 11 декабря?
- В отличие от кино, каждый спектакль уникален. На этот раз зрители увидят игру нового актера Стаса Клеймана, знакомого нам по КВН и “Comedy Style”. Стас исполняет роль офицера Алтынова. Лично я нашел некоторые новые краски, которые постараюсь показать в моем персонаже.
- Удачи тебе во всех твоих начинаниях!

Nota bene! Спектакль театра “Тет-А-Тет” “Степь” по пьесе В.Жеребцова “Чморик, или Подсобное хозяйство” демонстрируется 11 декабря 2010 года в 7.00 pm в помещении Christian Heritage Academy по адресу: 315 Waukegan Rd., Northfield, IL 60201. Заказ билетов на сайте театра www.tetatetchicago.com и по телефону 847-644-4262. Спектакль обеспечен синхронным переводом на английский язык.

21 нояб. 2010 г.

Бахыт Кенжеев: “Волшебству научиться нельзя!”


В прошлом номере газеты "Реклама" была опубликована подборка стихов поэта Бахыта Кенжеева. 4 декабря Бахыт Шкуруллаевич будет гостем Литературного салона Аллы Дехтяр.

Краткая справка. Бахыт Шкуруллаевич Кенжеев родился в Чимкенте. С трех лет жил в Москве. Закончил химический факультет МГУ. Дебютировал как поэт в коллективном сборнике “Ленинские горы: Стихи поэтов МГУ”. Публикуется с 1972 года. Первая книга стихов двадцать лет пролежала в архивах Союза писателей Казахстана и была издана только в 1996 году. В начале семидесятых Кенжеев становится одним из учредителей поэтической группы “Московское время”. С 1982 года живет в Канаде, с 2009 года – в США. Член русского ПЕН-клуба. (По материалам Википедии.)

Мой разговор с Бахытом Кенжеевым начался с вопроса о самоидентификации.

- Одно интервью с вами начиналось словами: “Казахский поэт из Канады”. Прочитав это, я как-то внутренне вздрогнул, потому что всегда считал вас русским поэтом, а из какой страны – уже не так важно. А кем вы сами себя считаете?
- Несколько лет назад я работал в Вашингтоне и задал себе этот вопрос. Я – казах по национальности, русский писатель, работаю на Международную организацию. Кто я такой? Я и сам не знаю, честно говоря. Я очень люблю свое казахское происхождение и не очень ценю свой статус русского писателя. Вот и все.
- Вы согласны с утверждением, что настоящая родина поэта – литература?
- И да, и нет. Конечно, родина любого писателя – язык, на котором он пишет. Но всякий писатель тоже человек. Если бы меня поселили где-нибудь в Лаосе, не думаю, что мне бы это понравилось.
- Поэтом можно стать, или поэтами рождаются?
- И рождаются, и становятся. Есть такое понятие в математике и логике – необходимое и достаточное условие. Талант - это условие необходимое, но недостаточное. Кроме него нужны еще дисциплина, какое-то формальное мастерство и так далее. Бывали гениальные поэты, которые так и не реализовались. Либо им усидчивости не хватило, либо они очень рано ушли из жизни по причине расстроенных нервов.
- С чего начался ваш интерес к поэзии?
- Мне всегда очень нравилось читать стихи. Это было красиво, гармонично, чудесно. Простые слова, а так хитро поставлены; звуки повторяются, а потом вдруг из них выскакивает замечательный смысл... Я еще в школе начал немного пописывать. Ранние стихи были очень смешные. А потом я решил, что могу и всерьез этим заняться. Это было более сорока лет назад.
- Вы были участником поэтической группы “Московское время”. Может ли поэт быть членом какой-то группы, союза, объединения? Мне всегда казалось, что поэт – это величина самодостаточная...
- По поводу “Московского времени” раздавалось довольно много недоуменных вопросов, в том числе и похожих на ваши. Реальность была совершенно другой. Мой соратник по “Московскому времени” и сосед по Нью-Йорку Алеша Цветков любит, шутя, говорить о том, что о существовании “Московского времени” узнал только после того, как уехал в Америку. Это была дружеская компания в составе пяти человек.
- Давайте назовем их: Александр Сопровский, Алексей Цветков, Сергей Гандлевский...
- Александр Казинцев.
- Который потом примкнул к “Нашему современнику”?
- Да, совершенно верно. Он сейчас заместитель главного редактора журнала “Наш современник”, что продолжает вызывать у меня какое-то “священное” недоумение.
- Ушел в русофильство...
- ...и стихов больше не пишет. Но тем не менее он играл очень активную роль в нашем кружке и писал очень неплохие стихи... Мы дружили, разделяли основные взгляды на поэзию, стремились к свободе и примерно одинаково не любили Советскую власть. На этом “клее” и был замешан наш союз. Сейчас все удивляются: какое же это объединение, если все писали по-разному? Но ведь из одной и той же земли растут разные деревья! Может вырасти пальма, может вырасти береза, а земля одна и та же. Вот роль этой земли, роль этой питательной среды для нас всех играла высокая русская литература, в том числе поэзия.
- Манифеста у вас никакого не было?
- Нет, манифеста не было. Мы выпускали машинописные альманахи, я проводил семинары, мы встречались, читали и обсуждали стихи. Все это было совершенно замечательно, хотя и редко выходило за пределы московских кухонь.
- Было еще одно, что вас объединяло, - любовь к Мандельштаму. Я прав?
- И да, и нет. Мне кажется, сейчас, по прошествии времени ясно, что этот поэт для нас наиболее важен. Хотя нет... Не знаю... Для меня – точно. Саша Сопровский, к сожалению, давно умер. Уж скоро двадцать лет. Он ценил Мандельштама, конечно, но не молился на него, как на икону. Гандлевский, мне кажется, больше любит Набокова, Ходасевича, Георгия Иванова... Алеша Цветков очень любит Заболоцкого. Заболоцкий для него, мне кажется, важнее Мандельштама. Хотя нет, подождите. Я клевещу на Цветкова. Он недавно в одном интервью сказал: “Мандельштам настолько велик, что занимает чуть ли не все первые три места в русской поэзии XX века”.
- Что, в общем-то правда. А чем вам близок Мандельштам?
- Я ему завидую. (Смеется.) Это поэт невероятной гениальности. Он сравним, мне кажется, с такими людьми, как Шекспир, Данте, Пушкин. К сожалению, это стали понимать много лет спустя после его смерти, но сейчас с этим никто не спорит. Про его некоторые стихи я могу сказать, что человек такого написать не мог. Это, видимо, ему кто-то диктовал, а он послушно водил пером. Во Владивостоке я видел очень симпатичный памятник Мандельштаму. Его два раза крали, а сейчас поставили на охраняемой территории. Мандельштам стоит и любуется городом. И в Москве теперь есть памятник Мандельштаму и даже, кажется, улица Мандельштама в Воронеже.
- “Это какая улица? Улица Мандельштама. Что за фамилия чертова – Как ее не вывертывай, Криво звучит, а не прямо...”
- Совершенно верно, пророчество Мандельштама сбылось.
- Можно ли назвать Мандельштама вашим поэтическим учителем?
- Не совсем. Меня совсем недавно в Интернете шпуняли за то, что я назвал Мандельштама атеистом. Но я не считаю, что атеизм – ругательство. Мандельштам не чувствовал нужды в Боге. Я думаю, может быть, потому, что он был сам такой гениальный. Я – человек верующий. Это – принципиальная разница. Приходится все время вступать в разборки с верховным существом, все время обижаться на него. Или, наоборот, он на меня обижается. Я думаю, что Мандельштам был человеком гораздо более самодостаточным, чем все остальные. Чему у Мандельштама учиться? Волшебству? Но волшебству научиться нельзя!.. Я очень многим ему обязан. Например, тому, что он дал мне представление, каким чистым и проницательным может быть человек. Я бы назвал этот дар волшебной проницательностью. Мандельштам творил свой собственный мир, чище и прекраснее, чем наш, несмотря на весь свой трагизм. Я очень рекомендую читателям вашей газеты обратиться как-нибудь к томику Мандельштама. Действует лучше любого лекарства. Как молитва.
- Кого бы еще вы назвали вашими поэтическими предшественниками?
- Я могу назвать замечательных поэтов Заболоцкого, Иванова, Ходасевича. Был чудесный, рано умерший ленинградский поэт Константин Вагинов. Хрустальный, чистый поэт. Вот везение: умер от туберкулеза в 1931 году! А не умер бы – так расстреляли бы, как всех остальных его друзей... Я Игоря Северянина очень люблю.
- Это неожиданно. А как вы относитесь к Пастернаку?
- С большим уважением и иногда даже с любовью. У него есть хорошие, даже прекрасные стихи. Пастернак – это чудесное явление. Он понятный, доступный поэт. Он выполняет благороднейшую роль по приобщению к поэзии широкого круга читателей. Его ведь читают гораздо больше, чем Мандельштама и Заболоцкого вместе взятых! А мостик к поэзии прилагается.
- Кто из современных поэтов останется в истории литературы через сто лет?
- Вот если бы у нас сейчас был 1837 год и вы бы спросили об этом у среднего читателя, он бы обязательно назвал Бенедиктова!
- Неужели не вспомнил бы Александра Сергеевича?
- Может быть, упомянул бы, но Бенедиктова назвал бы обязательно... Пушкина бы вспомнили мало людей, потому что к тридцать седьмому году считалось, что он совершенно исписался и никому не интересен... А Тютчева бы не вспомнил никто!.. Не знаю. Боюсь называть. Начнутся обиды, обвинения... Я пристрастен. Мои любимые поэты из моего поколения – Цветков и Гандлевский. Уж они-то точно останутся через сто лет. Есть еще один интересный поэт Борис Херсонский, тоже человек моего поколения, хотя мы познакомились совсем недавно... Нынешняя поэзия богата на имена. Очень много мусора, но ведь его всегда было много.
- Вы считаете, что кризиса в поэзии сегодня нет?
- В поэзии есть кризис в другом смысле. Поэзия все больше превращается в бесплатное занятие. При Советской власти существовали такие редчайшие исключения, как порядочные поэты, которые тем не менее ухитрялись какими-то путями проникнуть в Союз писателей в качестве лазутчиков и как-то были пригреты. Они жили более-менее спокойной литературной жизнью. А сегодня кормиться со стихов никак не получается. Но, может быть, так и надо?.. Я когда-то в интервью пошутил, что получать деньги за стихи все равно, что девушке получать деньги за любовь. Это же и так приятно!
- Вы еще где-то сказали, что поэзия не для стадионов. Но мы же помним времена, когда поэзия собирала стадионы!
- Поэзия для прикроватной тумбочки. Когда захочется немного поговорить с Богом через поэзию, через поэтов... Они помогают, особенно хорошие поэты. Больше помогают, чем сериалы.
- Роберт Крафт спросил у Стравинского: “Для кого вы сочиняете музыку?” Стравинский ответил: “Для себя и гипотетического alter ego”. Для кого пишет стихи поэт Бахыт Кенжеев?
- Пишу я для себя, хотя это, во-первых, попахивает кокетством, а во-вторых, не совсем правда. Я не могу не писать. Когда стихотворение написано, я испытываю чувство радости, и мне хочется поделиться написанным с читателями. Каков мой читатель? Это человек, который любит поэзию и понимает всякие “прибамбасы”, которые я вставляю в стихи. Это как с музыкой и живописью. Для того, чтобы понять симфонию, надо быть музыкально грамотным человеком. А мой читатель должен быть литературно грамотным, должен понимать, что такое метафора, ирония... Я стараюсь “упаковать” как можно больше информации в ограниченное пространство стихотворения. Бог знает, хорошо ли это. Многие считают, что наоборот, надо писать очень просто. Я не знаю.
- Помните, у Пастернака: “Нельзя не впасть к концу, как в ересь, в неслыханную простоту”. У вас все наоборот. Со временем ваши стихи становятся все более философскими.
- Правильно, и точно так же было у Осипа Эмильевича. Пастернаковская фраза годна для него самого. На самом деле, ранний Пастернак, которого часто считают очень сложным поэтом, поэт очень простой, но очень косноязычный. Он еще не научился писать просто. Где-то году в тридцать пятом он уже научился это делать и сказал, что не любит своего стиля до 1921 года. А уж в конце жизни стал впадать “в неслыханную простоту”. Дай ему Бог. Это не мой путь. Там, где поэзия поддается пересказу, там, как говорил Мандельштам, “простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала”. Мой идеал – стихи, которые не поддаются пересказу. Только в таком случае реализуется функция поэтического языка: выражать то, чего нельзя выразить другими способами. Может быть, я не прав. Есть примеры стихов очень простых. Помните “Красные помидоры кушайте без меня” Чичибабина? “Кончусь, останусь жив ли, - чем зарастет провал? В Игоревом Путивле выгорела трава. Школьные коридоры тихие, не звенят... Красные помидоры кушайте без меня. Как я дожил до прозы с горькою головой? Вечером на допросы водит меня конвой. Лестницы, коридоры, хитрые письмена... Красные помидоры кушайте без меня.” Гениальные стихи. С виду совсем простые, но так только на первый взгляд кажется. На самом деле в этих шестнадцати строчках невероятные физические бездны. Борис Чичибабин – еще один из моих любимых поэтов.
- Как вы сочиняете? “Из какого сора растут стихи?”
- Не знаю. Это какой-то мистический, загадочный процесс. Приходит вдруг какая-нибудь строчка. Ты ее вертишь в голове, думаешь, куда ее девать, что с ней делать? Иногда она забывается, иногда на следующий день приходит снова, на третий день опять и, как комар, жужжит над ухом. Потом выясняется, что эта строчка тянет за собой другую, другая – третью, третья – четвертую. Потом глядишь – вдруг рождаются контуры третьей строфы будущего стихотворения, потом – второй, потом понимаешь, что всю первую строфу можно выбросить. Оказывается, это была просто “первая ласточка”. Потом как-то это все пишется, оформляется, рассылается по друзьям.
- Это правда, что, начиная стихотворение, вы часто не знаете, чем его закончить? Слово рождает слово?
- Я никогда не знаю, о чем будет стихотворение, как оно будет написано и зачем. Ничего не знаю. Как у героя набоковского романа “Дар” Годунова-Чердынцева. Набоков описывает процесс сочинения стихов своего героя. Годунов-Чердынцев обкатал все строчки, к утру написал стихи, прочел, к своему собственному изумлению увидел в них какой-то смысл и одобрил... (Смеется.) Когда начинается стихотворение, оно уже само себе хозяин. Иной раз бывает даже так, что ты пишешь какое-нибудь слово, а потом вдруг видишь, что логика стиха требует замены его на противоположное. Не белое, а черное; не злой, а добрый... Что такое стихотворение? Это сгустки смысла, которые человеческий разум вытаскивает из потусторонних миров, и живут они потом сами по себе... Искусство – вещь мистическая. Никогда не знаешь, кто тобой водит. Иногда выясняется, что стихи получились совсем плохие. Приходится их выбрасывать.
- Не жалко? Вы легко расстаетесь с ненужными строфами? Над рукописями не трясетесь?
- (Смеется.) В компьютере-то есть, конечно, все выброшенное, но так – нет. Раньше было гораздо больше плохих строчек, чем сейчас, потому что и писал больше. Но, к сожалению, выбрасывать приходится. Читаю неудачную вещь и думаю: “Ну как же можно быть настолько бездарным?!” Бывает такое, бывает...
- Слово мстит?
- Конечно. Об этом писал Тарковский: “Слово только оболочка, Пленка жребиев людских, На тебя любая строчка Точит нож в стихах твоих”. Не надо никогда пророчить себе смерть. Не дай Бог, сбудется. Вообще, пророчить ничего не надо. Слишком многочисленны примеры стихотворных пророчеств, особенно касательно самого себя и ближайших людей. Конечно, я побаиваюсь. Тут какая-то мистическая сила есть. С другой стороны, если уж что-то диктует, то, значит, так надо. Что делать? От судьбы не убежишь.
- Вы как-то написали такие строчки: “Как и другие романтические штампы, Слова “изгнание”, “бессонница”, “тоска” Я забываю под огнем настольной лампы, покуда заполночь играю в дурака с самим собой...”. По-вашему, изгнание и тоска – это романтические штампы?
- Конечно. Это стихи тридцатилетней давности, когда я приехал в Канаду и очень горевал по утрате всех своих родных и друзей. Изгнание, как состояние, и тоска, как человеческое чувство, несомненно, существуют. Но сами эти слова уже настолько затерты, что их упоминать в стихах просто нельзя. Только в ироническом плане. Ну какие мы изгнанники? А если я изгнанник, то говорить об этом вслух просто неприлично. Изгнанник, тоска – это очень высокие слова. А мы люди простые, простые советские ребята, которые вступали в комсомол, ездили в стройотряды... Какое там изгнание, какая тоска? Так писать - дурной тон. Вот слово “бессонница” я, может быть, зря там упомянул. Оно не такое стертое. Но тоже... Вот у меня бессонница – ах, какой я тонкий, романтический, замечательный!.. Жизнь, на самом деле, намного серьезнее и проще, чем все эти слова. В другом месте в той же книжке у меня есть полушуточные стихи по поводу изгнания, которые заканчиваются так: “Литература? Ты мерзавка! Тебя я с Берией сравню! Твое коварство, как удавка, Поэтов душит на корню! Из-за тебя и слезы в горле, И обстоятельства бледней, Из-за тебя меня поперли С любимой родины моей!” Вот слово “поперли” мне нравится гораздо больше, чем слово “изгнание”.
- Пафос сразу снижается...
- А при низком пафосе иной раз можно достичь гораздо большего, чем при пафосе высоком.
- Как вам пишется на английском языке?
- Это был проект, который уже завершен. В порядке эксперимента я написал стихотворений тридцать по-английски и не знаю, как к ним относиться. Просто не знаю. Мои читатели разделились на две группы: одним они очень нравятся, другим – нет. Это как бы не мои стихи. Английский я знаю прилично, но не так хорошо, как русский, поэтому до уровня цитатности далеко. Мои английские стихи ближе к лапидарному тексту. Правда, это общий прием для всей американской поэзии. Она тоже не цитатна – она повествовательна и близка к лапидарному тексту... Мне интересна более широкая реакция публики. Поглядим! Во всяком случае, это было очень интересно. Есть вещи, которые я не могу выразить в стихах на русском языке. Раньше в таких случаях я писал прозу. А вот сейчас решил развлечься стихами по-английски.
- Кстати о прозе. Говоря о прозаических произведениях поэтов, часто проскальзывает такая формулировка: “Проза поэта”. Мне кажется, в этом слышится что-то неполноценное. Есть, мол, настоящая проза, а это так, проза поэта... Что значит проза для вас – продолжение поэзии или то, что не скажешь в поэтической форме?
- Второе. Проза – то, что не укладывается в стихи. По поводу моей прозы злополучной, которая так и не принесла мне большой известности, одна моя приятельница сказала: “Бахыт, твоя проза гораздо лучше, чем общественное мнение о ней, но тебе никогда не простят того, что ее написал Бахыт Кенжеев. Если бы ты выпустил ее под псевдонимом, у нее была бы совершенно другая судьба”. Ну что поделать? Уже поздно.
- Вам нравится Нью-Йорк?
- Монреаль был единственным городом в Канаде, в котором я с удовольствием мог бы жить и жил. Так и Нью-Йорк - наверное, единственный город в Соединенных Штатах, в котором мне настолько нравится, что я здесь с удовольствием живу... Уже полтора года. Вот разговариваю сейчас с вами и из окошка смотрю на Нью-Йоркский университет. И Чикаго мне очень нравится. Чикаго – замечательный город с точки зрения архитектуры и ритма жизни. Пожалуй, второй после Нью-Йорка.
- В каком формате пройдет ваша встреча с читателями?
- Формат будет очень стандартный. Два отделения минут по тридцать пять – сорок каждое. Читать буду новые стихи. Если понравятся, почитаю еще. Вопросы-ответы - сколько угодно и с большим удовольствием. Буду рад встретиться с любителями поэзии!

Nota bene! Встреча с Бахытом Кенжеевым состоится 4 декабря 2010 года в 6 часов вечера в Литературном салоне Аллы Дехтяр по адресу: Photography by Yakov Studio, 310 Melvin Drive Unit 15, Northbrook, IL 60062. Справки по телефону – 773-275-0934.

6 нояб. 2010 г.

Лариса Карманова: “Каждый раз – все сначала”


Представляю вам книгу “От рождения до школы” и ее автора - специалиста в области дошкольного воспитания, кандидата педагогических наук, доцента Ларису Васильевну Карманову.
Лариса Васильевна работала в Минском НИИ педагогики, почти два десятилетия читала лекции в Минском педагогическом институте, опубликовала более ста научных трудов по вопросам дошкольного воспитания. Книга “От рождения до школы” составлена на основе личного опыта и дневниковых записей Ларисы Васильевны. В увлекательной форме, шаг за шагом автор книги записывала все этапы становления своей старшей внучки Дани. Заинтересовавшись книгой, я попросил Ларису Васильевну рассказать о том, как она создавалась.

- В первый же день после рождения моей старшей внучки Дани я записала ее рост и вес. Это стало началом дневника, который я вела на протяжении семи лет. Я записывала данные о развитии внучки по всем направлениям: физическое, психическое и творческое развитие, поведение ребенка, особенности обучения рисованию, чтению, арифметике, письму. При воспитании девочки мы с Мариной (актриса Марина Карманова, мама Дани) руководствовались имеющимися рекомендациями известных педагогов. Помимо этого, я использовала те знания по педагогике и психологии, которые на протяжении более двадцати лет передавала студентам. Я учитывала и результаты экспериментов, которые легли в основу моей диссертации, и плановых научно-исследовательских работ, использовала материалы из опубликованных мною статей, методических пособий и книг. Мы пробовали разные методы воспитания, искали наиболее эффективные. В книге прослежена динамика развития и воспитания ребенка, формирование его личности.
- Мне понравилась необычная структура вашей книги.
- Нельзя было по одному и тому же шаблону излагать материал первых лет жизни ребенка. Ведь каждый год отличается своей особой структурой, так же как ребенок первого года жизни отличается от второго и третьего. В главе “Первый год жизни” идет разделение по месяцам. На каждый месяц дается краткая программа, то есть задачи воспитания, а потом раскрывается, как их можно осуществить. Я привожу физические упражнения и массаж, показываю, как начинать обучение плаванию, рассматриваю вопросы правильного подбора игрушек, игр, организации режима, общения с ребенком. На втором месяце наиболее важным уже является развитие ответных реакций ребенка на общение с близкими людьми, его эмоциональное состояние, появление осознанной улыбки. Второй год построен не по месяцам, а по кварталам, третий - по полугодиям. Начиная с четвертого года становление ребенка излагается уже без деления на временные промежутки. В конце каждого возрастного периода даются итоговые достижения ребенка. Анализ и сопоставление этих достижений помогут родителям определить, в чем их ребенок преуспел, в чем отстал и чему надо уделить большее внимание. В книге затрагиваются разные вопросы поведения ребенка. Наиболее сложные из них - это детский эгоцентризм, диктаторство и крик, как средство добиться желаемого. Я описываю разные подходы к ребенку. Важно понимать, что то, что подходит и будет результативным для одного ребенка, может не подойти для другого. Поэтому так важно изучить особенности малыша и подходить к нему с учетом этих особенностей. Ребенок может быть медлительным и малоподвижным или, наоборот, слишком реактивным и излишне подвижным. В связи с этими особенностями необходимо подбирать игры, игрушки, занятия и даже друзей. В книге большое место отводится воспитанию чувств, рассказывается о значении любви как к самому ребенку, так и к окружающим ребенка близким людям. А это требует еще и воспитания самих себя и коррекции своего поведения. Теоретические положения педагогики напечатаны в книге курсивом, а примеры, подтверждающие или опровергающие эти положения, обычным шрифтом и являются выписками из моих дневниковых записей. В книге вы найдете некоторые фотографии, отдельные рисунки Дани с ее комментариями и рассказы Дани по этим рисункам, наиболее ярко характеризующие развитие ребенка. В книге отражена подготовка ребенка к обучению в школе. Мы считали необходимым научить ребенка трудиться, а это значит - научить читать, писать, считать, решать арифметические примеры и задачи. Важно в детстве уделять достаточное внимание развитию логики мышления, воображения, фантазии. На протяжении всего старшего дошкольного возраста (пять-шесть лет) мы уделяли внимание воспитанию и таких необходимых для учебы качеств, как усидчивость, умение доводить начатое дело до конца, внимательность, старательность. Поэтапно представлен путь развития речи ребенка – от первых звуков к лепетанию, затем к языку жестов, за которым следует период словообразования из слогов и, наконец, речь из набора слов и предложений. В своей книге я привожу много примеров, диалогов, в которых отражены смешные ситуации, поступки, потешные высказывания Дани, похожие на фразы из книги Корнея Чуковского “От двух до пяти”. Без таких фрагментов из жизни детей не обойтись и не надо обходиться! Это - ценный и бережно сохраняемый взрослыми “золотой архив” любимых детей.
- Расскажите, пожалуйста, о вашей жизни. Как вы пришли в педагогику?
- Трудиться по-настоящему я начала довольно рано. В восьмом классе увлеклась большим теннисом. Вначале это были тренировки три раза в неделю, потом каждый день, а во время сборов по два раза в день. Соревнования, разъезды по разным городам... Я была чемпионкой Белоруссии, а затем и Армении, куда я переехала на один год. Потом я вышла замуж, родила старшую дочь Марину, и на этом мой теннис закончился... Моя мама попала в автомобильную катастрофу и на всю жизнь осталась инвалидом. Она не могла мне ничем помочь. Для того, чтобы в те годы определить ребенка в ясли или детский сад, нужно было стоять в очереди годами. Оставался единственный путь – устроиться туда работать. Тогда и твоего ребенка возьмут. Благо, у меня было педагогическое образование. Так решился наш вопрос с садиком. Потом Марина подросла и ушла в школу, а я продолжала там работать. Накапливался опыт, обобщались знания, улучшались условия работы, сад стал показательным по всестороннему воспитанию детей. Я стала выступать с докладами на семинарах и конференциях. Как-то от Белоруссии меня послали на Всесоюзную конференцию по дошкольному воспитанию. После моего доклада ко мне подошла автор учебников по дошкольному воспитанию Т.И. Осокина, предложила мне попробовать поступить в аспирантуру и даже дала согласие стать моим научным руководителем, если я поступлю. После десяти лет работы с детьми в детском саду я поступила в Москве в аспирантуру. Учиться пришлось на заочном отделении - через год у меня родилась вторая дочь Маргарита. Приходилось нелегко. Работала, училась, писала диссертацию. После защиты диссертации, получив степень кандидата педагогических наук, стала работать заведующей отделом дошкольного воспитания в Минском научно-исследовательском педагогическом институте. Затем жизнь так повернулась, что мне пришлось вместе с младшей дочерью (ей уже было 5 лет) уехать в Ленинакан. Старшая дочь Марина начала сниматься в кино и после первого курса Минского пединститута поступила в Щепкинское училище.
- Да, это мне Марина рассказывала. Получается, Марина училась в Москве, а вы жили в Армении?
- В течение двух лет я работала в Ленинаканском пединституте, и все это время меня тянуло вернуться в Белоруссию. Но вернуться хотелось так, чтобы иметь любимое дело, а этим делом была преподавательская работа со студентами. Такую работу мне предоставили в Могилеве – я читала курс дошкольной педагогики и детской психологии. Через два года стала работать доцентом на кафедре дошкольного воспитания в Минском пединституте, где и проработала двадцать лет, до выхода на пенсию. Я любила свою работу и с детьми, и со студентами, и с воспитателями, и с родителями.
- Как вы оказались в Чикаго?
- Младшая дочь Маргарита, закончив музыкальную и общеобразовательную школы, в восемнадцать лет уехала в Америку к своему отцу, который жил в Чикаго с 1975 года. Спустя какое-то время Маргарита вызвала к себе в Чикаго родных. Нам пришлось долго – пять лет – ждать разрешения на въезд в Америку. Когда мы его получили, Марина была на восьмом месяце беременности. Приехав в Чикаго, не успели как следует обустроиться, как у нас родилась девочка. И стали мы жить все вместе: Марина с доченькой Даней, моя мама Паша, я и наша собака, королевская пуделиха Мона. Она прилетела вместе с нами из Минска.
- О первых шести годах жизни Дани по вашей книге я знаю достаточно подробно. А как сложилась ее дальнейшая жизнь?
- Дане скоро исполнится шестнадцать лет. Начиная с седьмого класса, у нее ярко проявилась склонность к точным наукам. Последние два года она завоевывает призовые места по физике на школьных научных Олимпиадах. Она идет, по-видимому, по стопам отца, который, будучи физиком, кандидатом физико-математических наук, успешно работал в Академии наук Белоруссии. Он всячески способствует стремлению дочки к знаниям в области физики. В мае Даня выступала от Чикаго на Международной школьной олимпиаде научных проектов, которая проходила в Сан-Хосе (штат Калифорния). Впервые за всю историю Олимпиад в такую команду от Чикаго попала девятиклассница! И не просто попала, но завоевала четвертое место по физике и в числе других двенадцати школьников была включена в делегацию для поездки в Швейцарию на недельный семинар по ознакомлению с работой самого крупного из когда-либо существовавших ускорителей элементарных частиц – Большого андронного коллайдера. Он построен на границе Швейцарии и Франции... Сейчас Даня учится в десятом классе по усложненной программе IB.
- А как же театральные гены мамы?
- Одно время с Мариной Даня принимала активное участие в кино- и театральной деятельности. Она играла с мамой в кинофильме “И вечная любовь” у ныне покойного режиссера К.Немировского, играла в “Атриуме” в роли младшей дочери Голды (Голду играла Марина Карманова) в “Поминальной молитве” Г.Горина. Потом Даня стала помогать маме в организации детских спектаклей Русской воскресной школы при ORT-институте, где работает Марина. Но это продолжалось недолго. Сейчас она не проявляет интереса к артистической деятельности.
- Лариса Васильевна, вы вырастили внучку, написали книгу. Что дальше?
- Не думайте, что все уже решено. Жизнь не замедлит поставить перед Даней, как и перед всеми нами, все новые и новые вопросы и создаст такие ситуации, в которых нужно будет находить правильные решения. Какие из них правильные, какие - неправильные? Эти вопросы сопровождают нас всю жизнь. А что касается того, что дальше... Вы знаете, мне всегда нравилось рисовать. В школе я была редактором стенгазеты, выполняла оформительскую работу. В восьмом классе стояла перед выбором - или рисование, или теннис. Тогда предпочла теннис. Совмещать не хватало ни времени, ни сил. А теперь есть и время и, слава Богу, силы. И не надо совмещать, так как теннис уже сам собой отпал. Я хожу на уроки к известному художнику Леону Оксу. Возможно, в марте следующего года будет выставка моих картин.
- Значит, опять учеба? Все сначала?
- Да. Такова жизнь. Каждый раз – все сначала.

Nota bene. По вопросам приобретения книги Ларисы Кармановой “От рождения до школы” звоните по телефону 773-989-7898.

Фото. Лариса Васильевна, Марина и Даня Кармановы

30 окт. 2010 г.

Гидон Кремер и “КРЕМЕРата Балтика” в Чикаго


Слова смущают, жесты обманывают.
Лишь звуки оказываются языком,
кото­рый становится общим для открытых сердец.
Я часто спрашиваю самого себя:
где сердце, бью­щееся с моим в такт?
Попытка ответа гласит:
на другом конце звука, извлекаемого смычком.
Гидон Кремер

6 ноября 2010 года в Чикаго состоится концерт Гидона Кремера и камерного оркестра “КРЕМЕРата Балтика”.

Краткая биографическая справка. Скрипач Гидон Кремер родился в 1947 году в Риге. Музыкой начал заниматься с четырех лет под руководством отца. Выпускник Московской консерватории по классу скрипки Давида Ойстраха. Выступает с 1965 года. Лауреат Международного конкурса имени королевы Елизаветы в Брюсселе (1967 год), победитель международных конкурсов имени Паганини в Генуе (1969 год) и имени Чайковского в Москве (1970 год). С 1980 года живет в Германии. С 1981 года руководит фестивалем камерной музыки в Локенхаузе (Австрия). В 1997 году основал камерный оркестр “КРЕМЕРата Балтика”. Играет на скрипке 1641 года работы Николы Амати.

За этими скупыми фактами – интереснейшая биография одного из самых значительных музыкантов нашего времени. Гидон Кремер выступал и продолжает выступать на всех наиболее авторитетных сценах мира, сотрудничает с ведущими оркестрами Европы и Америки. Его партнерами были такие выдающиеся музыканты, как Герберт фон Караян, Марта Аргерих, Юрий Башмет, Валерий Гергиев, Николаус Арнонкур, Риккардо Мути, Зубин Мета, Клаудио Аббадо и многие другие. В течение двух лет Кремер руководил музыкальным фестивалем Иегуди Менухина в швейцарском Гштаде. В 2002 году он был приглашен на пост художественного руководителя нового музыкального фестиваля в Базеле.
Камерный оркестр “КРЕМЕРата Балтика” создан Гидоном Кремером в 1997 году из молодых музыкантов Литвы, Латвии и Эстонии. Кремеровских питомцев немного – двадцать семь человек. Но они - лучшие из лучших на прибалтийских просторах. Гидон Кремер, родившийся и выросший в Риге, хотел, по его собственным словам, “построить мост в свое прошлое, вдохнуть воздух Балтики”. Это был подарок маэстро к своему пятидесятилетию. Он подарил сам себе оркестр! Гидон Кремер говорит: “Я в первую очередь воспринимаю свое детство, как детство, связанное с балтийским воздухом, как детство, обремененное занятиями музыкой, и как детство маленького Гидона, обремененного сознанием того, что он чужой. Шведский дедушка, немецкая бабушка... Мои родители бежали из Германии в Советский Союз после прихода Гитлера к власти. Был ли я чужой в Латвии из-за этого или из-за еврейства моего отца, не могу сегодня сказать. Так или иначе, но эта травма осталась. И я постарался ее залечить тем, что создал оркестр именно в балтийских государствах, дав молодым музыкантам из прибалтийских стран, ныне, к счастью, независимых, какую-то перспективу их музыкального развития в будущем”. Создавая ансамбль на одно лето, Кремер и не предполагал, что роман с молодыми музыкантами затянется и станет глубокой любовью. Ребята оказались такими увлеченными, что бросить их было просто невозможно. И вот уже тринадцать лет вместе с “КРЕМЕРатой Балтикой” Гидон Кремер успешно гастролирует по всему миру, записывает альбомы. В 2002 году за CD “После Моцарта” ансамбль получил премию “Грэмми”, в следующем, 2003 году, снова номинировался на эту престижную премию за альбом с музыкой Джорджа Энеску. С оркестром выступала прекрасная Джесси Норман, с оркестром гастролировали Татьяна Гринденко, Хайнц Холлигер, Олег Майзенберг, оркестром дирижировали сэр Саймон Раттл, Кристоф Эшенбах, Юрий Темирканов, Кент Нагано.
Сегодня взаимодействие музыканта с его юными коллегами достигает уровня настоящего музыкального театра. Они обмениваются взглядами, улыбками, подбадривают друг друга - все это создает впечатление игры, драматического представления, все это наполнено настоящей молодой энергией. Этот оркестр надо не только слушать, но и видеть, за ним безумно интересно наблюдать! Ни один участник оркестра не облокачивается на спинку стула во время игры. Все предельно внимательны и устремлены вперед - туда, где стоит Кремер. Опытный Кремер, выступающий с молодыми музыкантами то как солист, то как концертмейстер, то как закулисный режиссер, словно сбрасывает груз лет и прибавляет к своему имиджу энергию нового поколения, а его партнеры самой своей молодостью доказывают актуальность сегодняшних интересов своего лидера и наставника. Иногда во время репетиций кремеровские питомцы стонут от напряжения, а после репетиций едва могут ходить. Они получают достойные, но отнюдь не огромные деньги. Но свой гастрольный график, охватывающий все крупнейшие столицы мира и лучшие фестивали, свои концерты и выступления они не променяют ни на что.
Ансамбль “КРЕМЕРата Балтика” играет огромное количество современной музыки. Причем, это не заумный авангард - с этим увлечением Кремер расстался давно. Музыка, которую исполняют Кремер и его питомцы, доступна всем. Собственно, Кремера можно назвать соавтором той музыки, которую он исполняет, ибо вся она (за редким исключением) написана для него и по его заказу. Таковы сочинения Гии Канчели, Арво Пярта, Леонида Десятникова, Александра Вустина, Александра Бакши, Леонида Чижика. Для Кремера, свято уверенного в том, что академическая музыка не исчерпала себя и продолжает жить полнокровной жизнью, приоритет нового, современного искусства очевиден. Но ведь так было всегда. Моцарт и Бетховен, выстраивая программы своих концертов, тоже не радовали слушателей большим количеством “старого” барокко. Нет, вместо этого они включали в программу новую симфонию или новый концерт собственного сочинения. Гидон Кремер говорит: “Я в своей жизни всегда ищу равновесие между исполнением классики - барочной или написанной в эпоху романтизма - и современными сочинениями. Конечно, многим удобно рассматривать музыку как своеобразный музей, где можно найти шедевры, чтобы украсить себя или доставить удовольствие публике, но я всегда рассматривал музыку как процесс, как какой-то разговор. Без современной музыки он для меня не обладает весомостью и происходит только виртуально. Я вижу смысл существования “КРЕМЕРаты Балтики” в столкновении публики с чем-то неожиданным, с исполнением новых сочинений”.
6 ноября Гидон Кремер и его оркестр выступят в Чикаго! В программе концерта – Дивертисмент Б.Бартока, скрипичная версия Виолончельного концерта Р.Шумана, а также произведения современных композиторов из нового диска коллектива “De Profundis”. Среди имен – английский композитор-минималист Майкл Найман, живущий в Германии эстонский композитор Арво Пярт, родившаяся в Челябинске нью-йоркский пианист и композитор Лера Ауэрбах, литовский композитор Раминта Шеркшите и латышский композитор и музыковед Георг Пелецис.
Не пропустите единственный концерт Гидона Кремера и камерного оркестра “КРЕМЕРата Балтика” на Среднем Западе в сезоне 2010-11 годов!

Nota bene! Концерт Гидона Кремера и камерного ансамбля “КРЕМЕРата Балтика” состоится 6 ноября в 7.30 pm в театре музыки и танца “Харрис” по адресу 205 East Randolph St., Chicago, IL 60601. Билеты можно заказать по телефону (312) 334-7777 или зарезервировать на сайте www.harristheaterchicago.org. При покупке билетов не забудьте указать код “BALTICA”. В этом случае билеты будут на пятьдесят процентов дешевле.

Александр Гиндин: “Музыка – это смысл и образ жизни!”


12 ноября в Чикаго состоится единственный концерт камерного оркестра “Виртуозы Москвы” под управлением блистательного скрипача и дирижера Владимира Спивакова. В программе прозвучат произведения Л.Боккерини, В.А.Моцарта, Д.Шостаковича, А.Шнитке. Главным событием вечера станет участие в нем одного из самых талантливых пианистов-виртуозов, лауреата многочисленных международных фортепианных конкурсов Александра Гиндина.

Краткая биографическая справка. Александр Шефтельевич Гиндин родился 17 апреля 1977 года в Москве. Выпускник Московской консерватории по классу профессора М.Воскресенского. В 1990 году стал самым юным лауреатом Московского конкурса пианистов. Лауреат Четвертой премии X Международного конкурса имени П.И.Чайковского (1994 год), Второй премии Международного конкурса имени королевы Елизаветы (1999 год). Победитель Международного конкурса пианистов в Кливленде (2007 год). Солист Московской филармонии. Профессор Московской консерватории. Записал семнадцать альбомов с ведущими звукозаписывающими фирмами России, Франции, Великобритании, Германии, Финляндии, Японии. Член жюри Международного телевизионного конкурса юных музыкантов “Щелкунчик” (2004, 2006, 2009 гг.). Художественный руководитель Шведского королевского фестиваля. Заслуженный артист России (2006 год). http://www.alexanderghindin.com/

Так получилось, что Александр Гиндин никогда прежде не выступал в Чикаго, так что предстоящий концерт станет для него дебютом. Александр Гиндин и оркестр “Виртуозы Москвы” исполнят Девятый концерт В.А.Моцарта ми-бемоль мажор для фортепиано с оркестром.
Наша беседа с пианистом началась с моего вопроса о сотрудничестве с “Виртуозами Москвы” и маэстро Спиваковым.

- С Владимиром Теодоровичем мы сотрудничаем уже более десяти лет, и я с гордостью могу сказать, что сотрудничаем очень близко. Помимо отношений дирижера и солиста нас связывает многолетнее творческое сотрудничество в камерном ансамбле. Мы с ним переиграли почти весь основной репертуар для скрипки и фортепиано, записали все сонаты Брамса, сыграли пять из десяти сонат Бетховена, сонаты Бартока, Штрауса, Франка, Стравинского. Играть с ним всегда большое удовольствие. Он - замечательный партнер! Партнер в жизни и на сцене.
- “Виртуозам Москвы” идет уже четвертый десяток. Я помню тот первый, “золотой” состав оркестра. Как Вы считаете, сохраняют ли сегодняшние молодые музыканты уровень оркестра? Что бы Вы ответили тем критикам, которые говорят, что, мол, “Виртуозы...” уже не те?
- Вы знаете, я с ними играл вчера (Интервью состоялось 17 октября. – Прим. автора.) в Зале Чайковского. Дирижировал Виктор Ямпольский. Кстати, дирижер из Чикаго. Могу по свежим следам сказать, что ребята играют просто замечательно. Они такие молодцы! Какие-то вещи есть только в “Виртуозах...”. Например, моменты обсуждения того, что сказал дирижер. Это настолько живо, естественно, приятно! Нет никакой зажатости, нет равнодушия, а есть именно живая реакция на пожелания дирижера. Потом это всегда слышно в игре.
- Мы начали разговор с дня сегодняшнего. А теперь давайте вернемся на тридцать три года назад. Расскажите, пожалуйста, о вашем родном городе, вашем детстве...
- Я думаю, что мой родной город многим хорошо известен. Это город Москва.
- Знаем такой город!
- Не мне рассказывать чикагцам о Москве! (Смеется.) За последние годы Москва очень сильно изменилась, стала мощным и сильным городом. Я ее очень люблю. Музыкой я начал заниматься примерно так, как это делали многие дети в бывшем Советском Союзе. Пришел в первый класс детской музыкальной школы N36 имени Стасова.
- В каком возрасте вы решили, что музыка – это всерьез и надолго?
- Такого дня в моей жизни не было. Никак я не решал. Просто никогда не возникало вопросов, может ли быть что-то другое. В нашей семье это как-то даже не обсуждалось, хотя родители у меня – не музыканты. Конечно, на второй день я не стал играть концерты Рахманинова. Занятия музыкой – это большая работа, которая не прекращается и по сей день.
- Вы помните ваши первые музыкальные впечатления?
- Да, очень хорошо. Я услышал пианистку Ирину Смородинову. Она знаменита тем, что в концертных программах играет этюды Черни. В те годы она достаточно часто выступала в детских музыкальных школах с программой “Этюды Черни. Опус 740”. Это было мое первое серьезное музыкальное впечатление, первый большой серьезный шок.
- В музыкальной школе вы занимались по двум специальностям: фортепиано и композиции. Как у вас обстоят дела с композицией?
- Я прежде всего исполнитель. Если в отношении музыки я никогда не задавался вопросом, стоит ею заниматься или нет, то в отношении композиции я и сегодня сомневаюсь, хотя у меня изданы некоторые транскрипции. В частности, моя фортепианная транскрипция хореографической поэмы для оркестра La valse Равеля издана в Японии и России (в Санкт-Петербурге). Я достаточно часто слышу ее в концертных исполнениях.
- А сами вы исполняете свои произведения?
- Если говорить об обработках, иногда бывает. Я очень люблю транскрипции, с удовольствием их играю и частенько их “доперекладываю”. Скажем, во многих песнях Шуберта-Листа можно написать Шуберт-Лист-Гиндин. На “Петрушке” Стравинского, которую я с удовольствием часто играю, тоже можно скромно, маленькими буквами, сзади написать: “Транскрипция Гиндина”... Занятия композицией много дали мне как исполнителю. Они помогли понять музыку. Композиция хороша тем, что дает свободное отношение к музыкальному тексту как к материалу, который нужно прежде всего осмыслить.
- Кто такой пианист? Технический посредник между музыкой и людьми, которые приходят ее слушать, или живое, самостоятельное звено в этой цепи?
- Музыка отличается от других искусств. Мы можем придти в музей, посмотреть на картину Ван Гога и оценить, какая она замечательная. Мы можем посмотреть на статую Микеланджело и сказать, какая она великолепная. Но даже человек, знающий музыкальную грамоту, не всегда может открыть сонату Рахманинова и по тексту сказать, какая это замечательная музыка. Так уж музыка устроена. Ноты не имеют изначального эстетического посыла, какой есть в живописи, архитектуре, скульптуре или поэзии. Представьте, что русскоговорящий человек открыл стихи Поля Верлена на французском языке, а французского он не знает. Требуется переводчик, и от этого переводчика подчас очень многое зависит. Даже при правильном переводе можно совершенно неверно донести смысл. Если упрощать, нечто такое есть и в музыке, но это шире, глубже и серьезнее, чем просто перевод текста. Поэтому пианист - это посредник, но посредник живой, думающий, понимающий, чувствующий.
- Вы были самым молодым лауреатом Московского конкурса пианистов, в семнадцать лет стали лауреатом Х Международного конкурса имени Чайковского, три года назад победили на конкурсе в Кливленде. Как вы сегодня относитесь к конкурсам?
- Очень хорошо. Не далее, как этим летом я, что называется, тряхнул стариной и поехал на международный конкурс в Бразилию, где получил Первую премию. (В июле 2010 года Александр Гиндин завоевал Первую премию на Первом международном конкурсе пианистов Санта-Катарина в бразильском городе Флорианополис. – Прим. автора.) Я почувствовал, что мне хочется адреналина, хочется еще раз доказать себе, что ты на что-то способен. Международный конкурс для этого – самая подходящая площадка. Конкурсы важны для карьеры. Наша планета очень большая. Например, в Соединенных Штатах абсолютно самодостаточный музыкальный рынок. Очень много замечательных пианистов, которые играют только в Штатах, и мы ничего не знаем о них. И наоборот. Поэтому, я считаю, нет ничего зазорного в том, чтобы поехать в страну, где ты еще никогда не был, и показать себя. На конкурсе в Бразилии я был на “ты” с несколькими членами жюри. Мы – ровесники, и вполне могло бы сложиться так, что я бы судил их, а не они – меня. Я не вижу в этом никакой фатальности по той простой причине, что конкурсов очень много. Это не так, как во времена Бенедетти Микеланджели. Он поехал на конкурс Елизаветы и там “слетел”, получил только диплом. Для него это была не только большая моральная травма, но и серьезный удар по карьере. Сейчас рынок решает эту проблему жестко, но правильно. Решает количеством конкурсов. Не получилось здесь - получится там. Конкурс - это возможность показать себя не только членам жюри. Я могу привести вам примеры, когда музыканты ездили на конкурсы, не получали премий, но возвращались с ангажементами и любовью публики. Таких примеров очень много. Жюри в конкурсе не главное. Главное – тот общественный ажиотаж, который нагнетается вокруг конкурса. Но только на конкурсах нельзя сделать карьеру и завоевать любовь слушателей. Все зависит от таланта, умения общаться с людьми, коммуникабельности, ума и, конечно, везения...
- Кто из великих пианистов прошлого оказал на Вас наибольшее влияние?
- Прежде всего, конечно, Рахманинов. Я обожаю Горовица, Гилельса, Софроницкого, Глена Гульда, Альфреда Корто, Ферруччо Бузони. У каждого из этих мастеров была своя индивидуальность, каждого из них можно было безошибочно определить по первым тактам музыки. Спутать их невозможно. Для меня всегда была наиболее близка старая фортепианная школа начала-середины XX века. Я до сих пор очень часто – почти ежедневно - слушаю этих мастеров.
- В сегодняшнем фортепианном искусстве есть кто-нибудь, кто вам интересен?
- Я с огромнейшей любовью и почитанием отношусь к Григорию Соколову. В Америке он, наверно, не так известен.
- Он ни разу не выступал в Чикаго.
- Гениальный пианист, музыкант, художник. Как звезда в космосе, он улетает все дальше и дальше, с каждым годом добиваясь все новых и новых высот.
- Какие композиторы вам наиболее близки?
- Не могу ответить на этот вопрос. Я искренне люблю то, что играю в данный момент, и считаю это самой замечательной музыкой. Иначе быть не может. Я – профессионал. Любитель может себе позволить сказать: это мне нравится, то – нет. Профессионал должен уметь играть все! Я очень всеяден. Вчера играл Девятый концерт Моцарта и Дивертисмент Глинки, через три дня – российскую премьеру концерта Пендерецкого под управлением автора. Следующий мой проект – вечер четырех роялей. Четыре пианиста играют квартетом разные произведения на четырех роялях. (Для участия в проекте “Квартет роялей” Гиндин пригласил музыкантов из Франции, США, Греции, Голландии, Турции, России. Концерты с огромным успехом прошли в России, Франции, Азербайджане, Турции, демонстрировались на российском телевидении. - Прим. автора.) Мне интересно все!
- Но ведь какие-то произведения можно играть с холодным профессионализмом, а какие-то – с душой и сердцем; какие-то произведения могут быть ближе, какие-то – дальше?..
- Согласен, однако это вопрос не ко мне, а к слушателям и критикам. На их суд от всего сердца я выношу то или другое произведение, а им решать, что в моем исполнении им нравится больше, а что – меньше.
- Как выглядит обычный день Гиндина-пианиста?
- Обычный день Гиндина-пианиста не похож один на другой. География моих путешествий очень широкая, я играю много концертов по всему миру. Поэтому очень часто моя жизнь подчиняется объективным обстоятельствам. Переезды, перелеты, репетиции, многое другое... Я урываю, выгрызаю каждую минуту, чтобы посвятить ее моим прямым обязанностям – занятиям на рояле, прежде всего, изучению нового репертуара, то есть тому, что жизненно необходимо для любого играющего исполнителя. Невозможно из года в год играть одни и те же произведения. Репертуар нужно обязательно расширять! Подчас сделать это бывает достаточно трудно, тем не менее я пытаюсь...
- Вы не записываете часы, которые “задолжали” инструменту, как это делал Святослав Теофилович?
- Этот долг все равно не отдать, поэтому лучше его даже не записывать. (Смеется.)
- Имеет ли для вас значение инструмент, на котором вы играете?
- Конечно, имеет. Это удовольствие – играть на хорошем рояле. Я очень люблю играть на разных инструментах, но если есть право выбора, пытаюсь переложить это право на настройщика. Я терпеть не могу выбирать инструмент. Между прочим, одна из отличительных черт русской фортепианной школы – умение хорошо звучать на любом инструменте. И в школе, и в консерватории нас учили четко представлять себе идеал звука и добиваться его на любом инструменте. В бывшем Советском Союзе мы учились на достаточно посредственных роялях, и нас учили достигать на них замечательного звука.
- Значит, на гастролях настройщик всегда с вами?
- Нет, на гастролях я доверяюсь приглашающей стороне. Пословица “Не ходи в чужой монастырь со своим уставом” очень мудрая. Местный настройщик знает инструмент лучше, чем приезжий. Смешно, когда гастролер, пробыв в зале две-три минуты, начинает командовать, куда ставить рояль и как его настраивать.
- Обычно преподавателями становятся пианисты, которые постепенно уходят от активной концертной деятельности. У вас все не так. Несмотря на вашу молодость, вы уже являетесь профессором фортепианного отделения Московской консерватории. Насколько вам интересно преподавание?
- Мне очень интересно преподавание, но мои студенты – несчастные люди. Я часто отсутствую и уделяю им мало внимания. В музыке есть такой закон – закон rubato. Если берешь - отдай. Этот закон распространяется на все жизненные ситуации, в том числе и на музыкальную педагогику. Если ты какие-то знания берешь, ты должен их отдать. Это - физический закон природы. Если ты из него выпадаешь, потом будешь за это расплачиваться.
- Кроме музыки, что вам интересно в сегодняшнем мире? Хобби, увлечения...
- Хобби у меня нет. Я целиком и полностью принадлежу своей профессии, инструменту и публике, для которой играю.
- То есть музыка – это и хобби, и призвание, и образ жизни?
- Да. Это смысл и образ жизни!
- Чего вы ждете от встречи с чикагской публикой?
- Понимания.
- Концерты Владимира Теодоровича всегда непредсказуемы. Маэстро любит сюрпризы. А вы?
- С моей стороны тоже кое-какие сюрпризы подготовлены.
- “Бисы” будут?
- Как же без них... Впрочем, это зависит от публики.
- Надеюсь, что публика не “подведет”! С нетерпением ждем вашего концерта. До встречи в Чикаго!

Nota bene! Концерт Александра Гиндина и Камерного оркестра “Виртуозы Москвы” под управлением Владимира Спивакова состоится 12 ноября 2010 года в 8.00 pm в Чикагском симфоническом центре по адресу: 220 S.Michigan Ave, Chicago, IL 60604. Билеты можно заказать по телефону (312) 294-3000 или зарезервировать на сайте Симфонического центра http://www.cso.org/.

16 окт. 2010 г.

Павел Санаев: “Литература – это серьезно. Кино – это просто здорово”


“Меня зовут Савельев Саша. Я учусь во втором классе и живу у бабушки с дедушкой. Мама променяла меня на карлика-кровопийцу и повесила на бабушкину шею тяжкой крестягой. Так я с четырех лет и вишу.” Так начинается одна из самых пронзительных книг последнего десятилетия – повесть Павла Санаева “Похороните меня за плинтусом”.
31 октября Павел Владимирович Санаев будет гостем Литературного салона Аллы Дехтяр.
История девятилетнего Саши Савельева, прототипом которого является автор, принесла огромную популярность Санаеву. Тираж книги только в России составил более полумиллиона экземпляров. Она издана в Германии, Франции, Польше, Болгарии, Италии. Эту книгу читали все, о ней спорят, ее обсуждают, о ней говорят. В своих многочисленных интервью Павел Владимирович подробно рассказывал об истории создания книги и ее прототипах. Поэтому я не стану повторяться и представлю нашего гостя с несколько другой стороны. Тем более, что круг интересов Санаева не ограничивается только литературой. Долгие годы он занимался переводами англоязычных фильмов, снимался в кино в качестве актера, писал сценарии, последние годы занимается режиссурой. Его фильм “На игре” победил на кинофестивалях в Пасадене и Лос-Анджелесе, получил восемь призов за спецэффекты, работу каскадеров и оператора. По данным интернет-опроса эта лента признана лучшей российской картиной, снятой в стиле “экшн”.
В начале нашей беседы я попытался определить приоритеты Павла Санаева в творчестве.

- Павел Владимирович, кем вы себя считаете в большей степени: писателем, переводчиком, актером, сценаристом, режиссером?
- Книга “Похороните меня за плинтусом” принесла мне гораздо больше признания, чем три моих фильма “Последний уик-энд”, “Нулевой километр” и “На игре”. И это понятно. Фильмы остаются на территории легкого развлечения – триллер, мелодрама, боевик. В то же время книга находится на территории искусства – это драма о реальной жизни, о правоте неправых и неправоте правых. Плюс ко всему в книге найден уникальный баланс между драмой и юмором. Все это делает книгу особенной, и не случайно ее продажи перевалили в России за полмиллиона экземпляров. Но такие книги невозможно выдавать “на гора” ежегодно. В книге собрано очень много сокровенного, прожитого – такой материал копится половину жизни, дальше только надо интересно все описать. Сейчас я приступил ко второй книге – пишу роман “Хроники Раздолбая”. В ней тоже будет очень много сокровенного – даже больше, чем в “Плинтусе”. Надеюсь, она “выстрелит”. Но после этой книги я скорее всего с головой уйду в кино, потому что меня полностью захватывает эта магия – возможность создавать новую реальность. Когда несколько лет назад я смонтировал свою самую первую сцену и разрозненные до этого кадры вдруг ожили, я был зачарован – снова и снова крутил эту сцену на компьютере и повторял про себя: “Это я сделал?” И пусть мои фильмы будут в большей степени развлекательными, чем серьезными, “снижение жанра” меня не пугает. Литература – это серьезно. Кино – это просто здорово. Чувствуете разницу? Что касается переводов, то это давно перевернутая страница. Я перевел несколько сотен американских фильмов для русского зрителя, но это было на этапе обучения сценарно-режиссерскому ремеслу. Актерство же вообще никогда не было моим делом. Я сыграл несколько ролей в детстве, но это всего лишь интересный опыт, который до сих пор помогает мне в режиссуре.
- Вот давайте остановимся как раз на этом интересном опыте. Тяжело было вживаться в роль скромного мальчика в очках и красной шапочке, который вступился за Бессольцеву в “Чучеле” Ролана Быкова?
- Вживаются в роль только серьезные актеры, когда им необходимо играть персонажей, отличающихся от их собственной личности. Когда Шарлиз Терон играет монстра – это вживание в роль, достойное заслуженного “Оскара”. Но в девяноста процентах случаев артисты просто играют самих себя в предлагаемых обстоятельствах. Это тоже нужно уметь, но вживания тут нет – тебе ставят задачу, а ты стараешься реагировать так, как отреагировал бы на самом деле. И делать это как можно более естественно, не забывая про мизансцену. Когда я играл Васильева, мне не нужно было вживаться – в шестом классе я именно таким и был, только без очков. Так что вся премудрость заключалась в точном следовании задачам режиссера. Ролан Антонович всегда ставил задачи очень точно, так что больших трудностей я не помню.
- Что вам вспоминается сегодня об этом фильме?
- Было очень интересно, а главное – было ощущение причастности к большому серьезному делу. В школе обычно живешь будущим – вот стану взрослым, и тогда… А “Чучело” давало нам всем ощущение настоящей, неподдельной значимости уже тогда. Если бы не съемки, то про свою жизнь до двадцати двух лет я мог бы сказать: “Годы, прожитые вхолостую”, а благодаря “Чучелу” этот период ознаменован участием в создании настоящего киношедевра. Это мне до сих пор очень приятно.
- Каким был Ролан Быков в работе?
- Очень собранным, очень волевым, а, главное, очень светлым. Как говорила про него мама: “На площадке у него над головой всегда светило солнце”. Это правда. Некоторые режиссеры или продюсеры так “грузят” съемочную группу, что работа превращается в мучение. А ведь важен не только результат, но и процесс. Съемки фильма – это огромный кусок жизни, когда вы спаяны в один организм. И здоровье этого организма зависит в первую очередь от режиссера. Если он параноик, то параноиками станут все. И все будут ждать, когда этот кошмар закончится. Работать с Роланом Антоновичем всегда было очень приятно.
- Вы долгие годы занимались переводами фильмов. Что было самым запоминающимся в вашей работе?
- Постоянный стресс. Фильм нужно было отдавать переведенным в тот же день, как его привозили. На перевод средней по сложности картины у меня уходило семь-восемь часов, и если кассету привозили в три-четыре часа дня, то я получал возможность спокойно поработать и нормально лечь спать. Но далеко не все фильмы привозили в четыре, и не все оказывались средней сложности. Поэтому с трех часов дня я уже начинал волноваться – во сколько привезут, сложным ли будет фильм? С четырех часов начинались нервные звонки в офис. “Когда?” - “Еще через час.” - “Ну, скоро?” - “В шесть поедет к тебе водитель.” И так, поволновавшись полдня, я получал в восемь вечера кассету с каким-нибудь сложным фильмом и понимал – закончу под утро и спать не придется. А на следующий день все повторялось. Плюс к тому, в промежутках между переводами я писал свой первый сценарий.
- Сегодня, когда вы смотрите зарубежный фильм, вы обращаете внимание на перевод? - Нет, почти никогда. Во-первых, сегодня почти все фильмы дублируются, и узнать, что было в оригинале, уже невозможно – надо специально искать исходник. Я обращаю внимание на перевод, когда слышу какую-нибудь удачную шутку на русском – тогда интересно узнать, что было в оригинале, чтобы оценить работу переводчика.
- Есть разница в том, какое кино любит Павел Санаев – зритель и какое кино снимает Павел Санаев - режиссер?
- К счастью, нет. Я, вообще, не уверен, что режиссер может любить одно кино, а снимать другое. Это же раздвоение личности получится! Я люблю “экшн”, люблю триллер. И если бы мне сказали: “Павел, вы же написали такую серьезную книгу - снимите какую-нибудь глубокую драму”, я бы просто не смог этого сделать. Когда в бытность переводчиком мне приходилось переводить драмы, я просто погибал от скуки, и работа тянулась вдвое дольше. Мне легче было перевести комедию с непрерывной болтовней, чем тягучее немногословное кино “о жизни”. Комедия давала драйв, а драма вытягивала силы. Заставить меня сегодня посмотреть драму почти невозможно. А снять - тем более.
- Вам наверняка уже надоели вопросы о книге “Похороните меня за плинтусом”. Я не буду повторять других журналистов и в сотый раз спрашивать одно и тоже. Спрошу о другом – о фильме по этой книге. Мне кажется, картина Сергея Снежкина не передает дух и содержание книги. Согласны ли вы с этим?
- Согласен, не передает. Там нарушены несколько главных основ: Толя из мудрого сильного человека стал никчемным забулдыгой; бабушка умирает не потому, что ее лишили любви, а потому, что ее банально хватил удар от беготни; мальчик вместо счастья обретения матери думает о двадцати пяти рублях в книге; ну и плюс напрочь исчез юмор и свет. Снежкин снял свою картину, свое видение. Поэтому в титрах указано “по мотивам повести Павла Санаева”. И моего имени нет в титрах, хотя запускалась картина в производство по написанному мною сценарию.
- А почему вы сами не сняли фильм по своей книге?
- Я понял, что снимать драму мне будет скучно и не интересно. Плюс ко всему, не интересно будет второй раз пересказывать уже высказанную историю. Не будет запала, драйва, а это неизбежно скажется на результате. И будут говорить: “Санаев взял и испортил свою книжку”. На горизонте в тот момент замаячил проект “На игре”, и я понял, что боевик мне гораздо интереснее. Пусть говорят, что это всего лишь “развлекаловка”, но с профессиональной точки зрения эта работа дала мне в разы больше, чем могла бы дать самая успешная экранизация “Плинтуса”.
- Как вы относитесь к экранизациям литературных произведений?
- Я знаю очень хорошие экранизации, которые порой получаются интереснее лежащих в основе книг. Например, великолепная экранизация “Собачьего сердца” Владимира Бортко. Или “Minority report” Стивена Спилберга. Если в книге есть хорошая идея и хороший материал для кино, конечно, ее надо экранизировать. Сегодня люди больше смотрят фильмы, чем читают, и удачная экранизация всегда пробуждает интерес к первоисточнику. После выхода у нас на телевидении сериала “Идиот” продажи книг Достоевского в магазинах увеличились в разы. Я уже не говорю про “Властелина колец”.
- Согласны ли вы с определением вашего фильма “Последний уик-энд” как первого российского молодежного триллера?
- Конечно! Я сам его так и определяю. Молодежный триллер – жанр с довольно четкими канонами, и в России на тот момент таких фильмов не было. Я люблю эту работу, хотя в ней сказывался недостаток профессионализма: как сценарного, так и режиссерского. В этом году я переписал сценарий “Последнего уик-энда” заново просто чтобы поупражняться и доказать себе, что за эти пять лет я чему-то научился. Сценарий стал лучше на несколько голов. Он есть у меня на английском языке, и я очень хотел бы снять его в Америке – сделать римейк.
- Трудно снимать боевики?
- Кино, вообще, снимать не легко. Но меня удивляет, почему все так часто спрашивают про киношные трудности?! Разве уголь добывать легче? Спросите у чилийских шахтеров – легко им было в забое? В кино есть трудности, как в любой работе. Но все действующие кинематографисты пришли в эту область добровольно и не просто пришли, а в прямом смысле пробились и не поменяют эту работу ни на какую другую. А раз так, акцентировать внимание на трудностях мне кажется неправильным. Но чтобы не подумали, что киношная жизнь – сплошной мед, ковровые дорожки и фотовспышки, скажу, что рабочий день режиссера длится двенадцать-четырнадцать часов на площадке и еще два-три часа после съемки. Во время работы над фильмом “На игре” я полгода спал по три-четыре часа. Когда закончился последний съемочный день и я, наконец, выспался, ощущение было неожиданным – как это так, мне не хочется спать?
- Опишите, пожалуйста, обычный съемочный день Санаева-режиссера.
- Режиссер работает не только на съемке. Сначала начинается подготовительный период. Надо найти интересные места для съемок, выбрать реквизит, костюмы, сделать раскадровки. Это долгая работа, она длится несколько месяцев. Потом начинаются собственно съемки. Представьте, что у вас есть небольшой чемодан и громадный ворох одежды, которую надо туда запихнуть. Вы кладете вниз ботинки, потом рубашки, потом вынимаете ботинки и заменяете их на туфли полегче, чтобы поместились брюки, потом распихиваете по углам носки и ломаете голову, как утрамбовать свитер... Так вот, работа на площадке – это утрамбовывание своих замыслов в “чемоданчик” реальности. Вы обнаруживаете, что придуманная вами мизансцена не разводится в реальной декорации; камера не может встать туда, куда вы хотели; артисту некомфортно говорить написанные реплики; двенадцатичасовой съемочный день не позволит вам снять двадцать пять кадров, которые вы считали необходимыми... А “чемоданчик” сцены должен быть сегодня закрыт. Вы приходите на площадку, выпиваете кофе и начинаете трамбовать, и каждый день у вас разные “чемоданчики” и разный ворох одежды.
- Какое влияние на ваше творчество оказал Квентин Тарантино и его фильмы?
- Никакого. Я очень люблю Тарантино, но он единственный в своем роде. После “Pulp Fiction” у него появилось много подражателей, но все они быстро перевелись. У него настолько уникальный киноязык, что на него нельзя ориентироваться – вы останетесь всего лишь плохим подражателем. Если говорить о влиянии, то гораздо сильнее на меня повлиял Стивен Спилберг. Мое восприятие кинематографа делится на до “Индианы Джонса” и после. Мне было лет пятнадцать, когда я увидел фильм “Индиана Джонс и храм Судьбы”. Тогда я подумал: вот ЭТО – кино! И я до сих пор мечтаю снять что-нибудь подобное.
- Ваши фильмы сделаны по американским образцам на российском материале. Какой сюжет вы могли бы предложить Голливуду, если бы у вас появилась возможность снимать там кино?
- Во-первых, я очень хочу, чтобы у меня появилась такая возможность. Во-вторых, я придерживаюсь правила никогда не говорить о замыслах. И дело даже не в том, что кто-то может украсть. Просто от замысла до написанной истории нужно преодолеть громадный путь. А, рассказывая о замыслах, вы как будто топчетесь в отправной точке и лишаете себя энергии, которая в этом пути понадобится. У меня есть два сюжета, но я ни слова о них не скажу, пока не напишу сценарии и не зарегистрирую их в авторском обществе.
- Если бы вы могли снимать любых актеров, каким был бы ваш выбор? Назовите, пожалуйста, вашу “Dream team”.
- Эван Макгрегор, Морган Фримен, Джон Кьюсак, Шарлиз Терон, Дениел Крейг, Стив Бушеми, Леонардо Ди Каприо, Тим Рот, Бред Питт, Роберт Де Ниро, Энтони Хопкинс... В Голливуде столько прекрасных актеров, что список будет огромным. Из российских артистов выделил бы в первую очередь Евгения Миронова.
- Сегодня в России говорят о восьмидесятых-девяностых годах XX века с каким-то уничижительно-презрительным оттенком. Появилось даже новое выражение “лихие девяностые”. Мне кажется, это обидно и ужасно несправедливо. Здесь есть какая-то чудовищная подмена понятий. Золотые годы настоящей свободы превращаются в года “лихие”. Что вам вспоминается сегодня о том времени?
- “Лихие девяностые” - выражение очень точное. Это было именно “лихое” время быстрых денег, быстрых смертей и разгула самого откровенного бандитизма. Я очень хорошо помню этих крепких парней в кожаных плащах и куртках. Вот ситуация, которой я был свидетелем и которую опишу в романе: в сильный мороз на бензоколонку подъехала иномарка. Из машины вышел парень лет двадцати пяти в кожаном плаще. Взял в руки заправочный пистолет – понял, что рукам холодно. Тогда он вытащил из соседних “Жигулей” водителя, сунул ему этот пистолет в руки и приказал: “Заправляй, бля!” И тот заправлял, потому что иначе получил бы сотрясение мозга или пулю. И так было повсеместно, такие были “золотые годы настоящей свободы”. Никакой подмены понятий: 1990-1994 годы – это страшные “лихие” годы свободных волков, грызущих друг друга, а также заодно подвернувшихся под руку “лохов”, которыми были все остальные.
- Расскажите, пожалуйста, о вашей новой книге “Хроники Раздолбая”. Она тоже автобиографическая?
- Мне кажется, что слово “автобиографическая” применительно к моим книгам вообще неправильно употреблять. Я описал вам только что случай, которому был свидетелем. Этот случай будет в романе. Будут и другие случаи, свидетелем или участником которых я был. Но если книги, в которых описывается то, что видел или слышал автор, называть автобиографическими, то получится, что вся литература, кроме фантастики и постмодернизма, это сплошная автобиография – большинство писателей описывают то, что видели. На самом деле автобиографическими называются книги, где автор пишет именно о себе, ничего не добавляя и не придумывая. “Низкие истины” Кончаловского или “Анатомия скандала и успеха” Никаса Сафронова – это автобиографические книги, они пишут в них о себе. А “Похороните меня за плинтусом” не автобиографическая книга – ее герой Саша Савельев, и многие события в этой книге придуманы. Также и “Хроники Раздолбая”.
- Вы впервые приезжаете в Чикаго. Как вы собираетесь построить ваш творческий вечер? Будут ли показаны отрывки из ваших фильмов? Если можно, несколько слов о программе вечера.
- У меня есть отработанный алгоритм встреч, который хорошо себя зарекомендовал. Я начинаю с вопросов. Сразу говорю: “Здравствуйте, я - Павел Санаев. Что бы вы сами хотели от меня услышать? Что вам интересно узнать?” И дальше, в зависимости от аудитории, появляются десять-пятнадцать разных вопросов, иногда самых неожиданных. Я записываю их, выстраиваю на бумажке последовательность, чтобы удобно было переходить от одного к другому, и так мы общаемся. Потом в конце встречи могут появиться новые вопросы. Я планирую показать в Чикаго фрагмент фильма “На игре”, прочитать отрывок из “Хроник Раздолбая” и неизданную главу “Похороните меня за плинтусом”.
- До встречи в Чикаго!

Nota bene! Встреча с Павлом Санаевым состоится 31 октября 2010 года в 6 часов вечера в Литературном салоне Аллы Дехтяр в помещении Computer Systems Institute по адресу: 8950 Gross Point Road, Skokie, IL 60077. Справки по телефону – 773-275-0934.