22 нояб. 2009 г.

В ожидании “Кати Кабановой”...

Пятьдесят пятый сезон чикагской Лирик-оперы в самом разгаре. Сезон интересный и неоднозначный. С первым составом исполнителей уже прошла опера Дж.Пуччини “Тоска”. Как всегда, великолепен был тенор из России Владимир Галузин. Каварадосси – пятая роль певца в Чикаго, и каждый раз поражаешься вокальным данным, мощному темпераменту, выразительным актерским способностям этого выдающегося мастера. Присутствие Галузина на сцене автоматически поднимает уровень всего спектакля, придает ему особую энергетику. Так было в дебюте певца в Чикаго в партии Германа в “Пиковой даме” П.Чайковского, так продолжалось в его пуччиниевских ролях и в партии Канио в “Паяцах” Р.Леонкавалло. Даже статичную роль Калафа в “Турандот” Галузин умудрился не просто спеть, но и сыграть. Что уж говорить о художнике Каварадосси! В этой роли есть где разгуляться, и Галузин полностью использует богатейший вокальный и артистический диапазон для передачи всех оттенков настроения своего героя. На фоне такого эмоционального Каварадосси Тоска в исполнении Деборы Войт показалась несколько заторможенной, в ней нет-нет, да и угадывались следы статичных вагнеровских героинь. Наверно, американская певица правильно делала, что с опаской относилась к партии Тоски: певица была слишком тяжеловесна для подобных оперных экзерсисов. Особенно это было видно в финале спектакля, когда Тоска, по либретто, взлетает на мост и бросается со скалы в пропасть. Полета у Деборы Войт явно не получилось...
Мы увидели постановку Франко Дзефирелли сорокапятилетней давности, созданную им для лондонского “Ковент-Гарден”. В том спектакле свои лучшие партии исполнили Мария Каллас и Тито Гобби. После трех лет уединения Дзефирелли вернул на сцену великую Каллас, встреча с режиссером стала событием в жизни певицы. Чикагский театр выкупил права на постановку Дзефирелли, и теперь этот спектакль принадлежит Лирик-опере... При всем моем уважении к творчеству замечательного итальянского режиссера надо сказать, что его “Тоска” смотрится на сегодняшней оперной сцене архаично. То, что было хорошо для Каллас в далеком 1964 году, требует изменений в 2009. Мне хочется видеть в Опере все-таки живое искусство, а не музей старательно оберегаемых древностей.
Так получилось, что одновременно с Лирик-оперой шедевром Джакомо Пуччини “Тоска” открылся новый сезон Метрополитен-оперы. Нью-Йоркский оперный театр не пошел по пути возобновления старых постановок, а решил создать что-то новое и оригинальное. МЕТ пригласил для постановки известного швейцарского театрального режиссера Люка Бонди. Я видел “Тоску” Бонди в кино и готов поспорить со зрителями, его освиставшими, и уважаемыми критиками, дружно его разругавшими. В погоне за сенсацией критики явно приписали спектаклю то, чего в нем нет. Вот лишь один пример. В первом акте Тоска (блистательное исполнение этой партии финской певицей Каритой Маттилой) хватает нож и разрезает картину, на которой изображена Мария Магдалена. “Святотатство!” – закричали критики. Почему? Это же не икона, а всего лишь картина, которую нарисовал художник Каварадосси. Безумно ревнивая Тоска, увидев этот рисунок, бросается на него с ножом. По-моему, как раз все очень логично. Люку Бонди ставят в вину странное поведение Тоски во втором акте. Убив Скарпиа (в этой роли на сцене МЕТ выступил грузинский бас Григорий Гогнадзе), она не уходит, как того требует либретто, а взбирается на подоконник и несколько секунд неподвижно смотрит вниз. Мне кажется, такое поведение героини тоже вполне оправданно. Тоска понимает, что убийство будет раскрыто и ей придется бежать. Она как бы предчувствует будущую трагедию и готова погибнуть во имя любви... Спектакль Люка Бонди получился живым и очень динамичным. Швейцарский режиссер заявил, что “шокирован поднятым скандалом”. Он сказал: “Я не подозревал, что в Нью-Йорке опера “Тоска” является священной библией”. В тон ему выступил генеральный директор Метрополитен-оперы Питер Гелб: “Опера - это не религиозный манускрипт. В постановке “Тоски” Бонди руководствовался исключительно намерением сделать оперу живой и энергичной”. Гелб явно дал понять, что и впредь рассчитывает делать упор на новаторские постановки, привлекая в театр молодую аудиторию.
Очень жаль, что прекрасную финскую певицу Кариту Маттилу мы не видели в роли Тоски в Чикаго. Вот у кого хватает и темперамента, и вокальных возможностей! Никогда не забуду замечательного дуэта Маттилы с Галузиным в “Манон Леско”. Такому кавалеру Де Грие можно только позавидовать!.. К Карите Маттиле я еще вернусь в этой статье, а пока – анонс новой старой чикагской “Тоски”. На подмостки Лирик-оперы пуччиниевская трагедия вернется в январе с другими солистами в той же самой постановке Дзефирелли. Чуда от нее ждать не приходится – разве что солисты заставят нас забыть обо всем остальном. В партии Тоски на сцене Лирик-оперы дебютирует литовская певица Виолетта Урмана, ее партнером станет итальянский тенор Марко Берти. Соотечественник Берти, итальянский бас Лючио Галло исполнит партию Скарпиа.
В отличие от “Тоски” второй спектакль Лирик-оперы произвел на меня огромное впечатление. Я говорю о шедевре Шарля Гуно “Фауст” в постановке Франка Корсаро. Оперы подобного уровня давно не было в Чикаго. “Фауст” в Лирик-опере – настоящий драматический спектакль с великолепными солистами, хором и оркестром. Этим спектаклем Лирик-опера показала, как современно можно ставить классические оперы с традиционными декорациями и костюмами. Такова природа театра: в одном случае это выглядит скучно и старо, в другом – современно и свежо! Оказывается, не надо современных костюмов и пустой сцены, чтобы показать персонажей, не зависящих от времени и эпохи. Это можно сделать всего лишь с помощью музыки, игры и пения актеров.
В партии Фауста на сцене чикагского театра дебютировал польский тенор Петр Бечала. После блестящего исполнения партии Эдгара в опере Доницетти “Лючия ди Ламмермур” о нем узнал весь мир. 7 февраля 2009 года в прямой трансляции из МЕТа зрители увидели новый дуэт: Анна Нетребко и Петр Бечала. После триумфа певцу посыпался град предложений, так что можно только порадоваться, что контракт с Лирик-оперой был подписан несколько лет назад. У Петра Бечалы – красивый, мягкий, лирический тенор. Он великолепно владеет голосом, у него хорошая школа. На сегодняшний день он является одним из лучших исполнителей партии Фауста.
Второй раз на сцене Лирик-оперы мы увидели пуэрториканскую певицу Анну Марию Мартинес. В прошлом сезоне она не столь удачно исполнила партию Недды в “Паяцах” Леонкавалло. Ее Маргарита в “Фаусте” гораздо интереснее - Мартинес как будто создана для этой партии. В лучших традициях французской вокальной школы певице удалось создать невероятно нежный и трогательный образ Маргариты, образ, завораживающий своей простотой, естественностью и вместе с тем удивительной женственностью и грациозностью.
Первые пять спектаклей партию Мефистофеля пел немецкий бас Рене Папе, и это, пожалуй, единственный исполнитель, про которого можно сказать, что он явно не дотягивает до своего героя. От Мефистофеля ждешь гораздо большей мощи и энергетики в голосе и в игре. К сожалению, на мой взгляд, Папе этими качествами не обладает. Дьявольщины было явно маловато, и образ Сатаны в его исполнении получился пресным.
Великолепен хор Лирик-оперы (хормейстер – Дональд Налли), полноправный участник спектакля. Забываешь, что перед нами хор: так естественно хористы держатся на сцене, так непринужденно играют и при этом еще поют и танцуют! Хор Лирик-оперы был выше всяких похвал в каждом спектакле, в том числе в третьей постановке сезона – ранней опере Джузеппе Верди “Эрнани”. Эта опера была поставлена в Чикаго лишь однажды – в сезоне 1984-85 годов. Сейчас на сцене Лирик-оперы идет новый спектакль. Впрочем, если бы об этом не было написано в программке, вполне можно было предположить, что перед нами – возобновление спектакля, причем, образца шестидесятых-семидесятых годов. Та же стилистика, те же колонны – непременные атрибуты королевских покоев, те же неподвижно стоящие герои… Отсутствие оригинальных идей в постановке можно было не заметить, если бы на сцене царили выдающиеся солисты. Увы, таковых в “Эрнани” не оказалось, хотя в главных партиях мы услышали, как сказано в аннотации, “признанные вердиевские голоса”: Эрнани – итальянский тенор Сальваторе Лиситра (мы его слышали в партии Радамеса в “Аиде”), Эльвира – американская певица Сондра Радвановски. Голоса были хоть и “признанные”, но звучали они очень неровно, явно не дотягивая до лучших итальянских образцов. К тому же Сондра Радвановски была так далека от страданий своей героини, а на ее холодном лице не отражалось ничего, кроме желания поскорее закончить пение, что когда Эрнани заколол себя, никакой скорби ни у кого не было. Самое приятное впечатление оставил исполнитель партии Дона Карло, красивый израильский баритон Боаз Даниэль. Местами был хорош итальянский бас Джакомо Престиа в партии Дона Руи Гомеса де Сильвы. Это был дебют певца в Чикаго.
Впереди еще два представления “Эрнани” (20 и 23 ноября), а Лирик-опера живет ожиданием новой премьеры. На сцене театра идут последние репетиции оперы Леоша Яначека “Катя Кабанова”. Эта постановка была сделана режиссером Джонатаном Миллером специально для Метрополитен-оперы.

Сочетание мелодичности и драматизма, страстности и лиризма – вот что отличает музыку Яначека. Не случайно его часто называют “чешским Пуччини”. Действительно, взволнованный характер музыки, эмоциональные переживания, драматический сюжет роднят героев Яначека с лучшими пуччиниевскими творениями. В основе опер Яначека всегда лежит мощная драматургия, и это связывает его уже с русскими композиторами. Трагедия “Енуфа”, опера по прозе Ф.Достоевского “Из мертвого дома”, “Средство Макропулоса” по К.Чапеку – эти оперы явились новым словом в развитии оперного искусства XX века.
Опера “Катя Кабанова” создана по классической, знакомой каждому по школьной программе пьесе Александра Николаевича Островского “Гроза”. Мы помним грозную Кабаниху, самодура Дикого, бесхарактерного Тихона и, конечно, Катерину – “луч света в темном царстве”. Полюбила Бориса вольная птица Катерина, “в себе не вольна была”, обманывать не умела и скрыть не могла. Кабаниха злорадствует, Тихон печалится, Катерина страдает. Долго так продолжаться не может, тем более, что Борис уезжает в Сибирь. Она просит взять ее с собой, но он отказывается. Катерина прощается с любимым, в ужасе восклицает: “Опять жить?” и бросается с обрыва. “Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться!” - этими словами Тихона завершается пьеса Островского и опера Яначека. Абсолютно веристский сюжет, не правда ли? А если вспомнить, что Яначек заинтересовался “Грозой” в 1919 году, когда уже были написаны оперы Пуччини, Масканьи, Леонкавалло, то сравнение с веризмом выглядит вполне обоснованным. Почему вдруг Островский? Дело в том, что какое-то время Яначек жил в Нижнем Новгороде. Он полюбил Россию и Волгу, гладь которой, как он писал, “столь же светла в лунном свете, как и Катина душа”.”Моя Катя”, - так говорил о героине Леош Яначек и пытался найти в музыке такую же глубокую выразительность, как и чувства самой Кати. Он почти наполовину сократил текст пьесы, убрал из нее длинноты, второстепенные диалоги и то, что композитор называл “документами эпохи”. В итоге получилась пронзительная история любви, одиночества и смерти. Катя Кабанова, ее любовь, страсть, переживания – вот что составляет основу оперы. Все вертится вокруг Кати, все персонажи рассматриваются композитором с точки зрения их взаимоотношений с главной героиней. Поэтому ключевое значение приобретает исполнительница главной партии. Сразу скажу: нам повезло! С ролью Кати Кабановой в Чикаго возвращается Карита Маттила - “величайшая поющая актриса нашего времени”, как назвала ее недавно лондонская газета “The Observer”.
Ничто не предвещало, что родившаяся на ферме в деревушке Самеро вблизи маленького городка Турку девочка по имени Карита станет певицей. Ее родители были весьма консервативны, и дети (Карита и три брата) получили строгое воспитание. Маттила рассказывает: “Мои родители - простые люди. Я – человек из финской глубинки, из очень маленькой деревни, из большой фермерской семьи. Я похожа на Енуфу – героиню оперы Яначека. Я помню “жемчужные драгоценности”, которые я носила в юности. Я сделала их сама из сухих макарон и потом покрасила”.
Маттиле было двадцать лет, когда она выиграла национальный конкурс вокалистов. Вскоре пришла победа на другом - международном. Тогда она еще не была уверена, хочет ли быть оперной певицей, а когда занялась оперным пением всерьез, перестала участвовать в конкурсах. Объясняла она это просто: “Это было для меня несерьезно. Моя цель была стать профессиональной певицей. Не сенсацией на год, чтобы потом быть забытой, а профессиональной певицей. Поэтому я сказала себе: “Больше - никаких конкурсов! Если я недостаточно хороша для этой роли, я просто не буду петь””. В начале восьмидесятых Маттила занималась на оперном отделении в Академии имени Сибелиуса в Хельсинки у Лизы Линко-Мальмио. С 1984 года у нее появился постоянный педагог - Вера Роза. Она стала петь в родных местах: в Савонлинне, Хельсинки. Даже после ее вашингтонского дебюта 1983 года (это была партия Донны Эльвиры в “Дон Жуане” Моцарта) никто не мог предположить, что певицу ждет столь головокружительная карьера. Но вслед за Вашингтоном последовали “Ковент-гарден”, Венская опера, театры Италии и Германии, далее – везде... На сцене Метрополитен-опера Маттила дебютировала в партии Эльзы в опере Вагнера “Лоэнгрин” в постановке Роберта Уилсона. Репетиции шли мучительно: Уилсон требовал от нее балетного танца. Маттила занималась балетом три раза в неделю, делала специальные массажи. Пригодилась спортивная закалка – она с детства играла в волейбол, занималась плаванием. В результате она осилила балетный танец, и на премьере певицу ждал оглушительный успех.
В марте 2007 года Маттила исполнила партию Саломеи в одноименной опере Штрауса на сцене Метрополитен-оперы, продемонстрировав в этой роли удивительный синтез вокала, хореографии и чувственности. Партию Саломеи она завершила эффектным “танцем семи покрывал”.
Сегодня Карита Маттила находится в прекрасной творческой форме. В ее репертуаре – партии в операх Моцарта и Верди, Вагнера и Штрауса, Чайковского и Пуччини. Это сложные, противоречивые женские характеры, вызывающие неоднозначные оценки у публики и пишущей братии: Донна Анна и Леонора, Манон Леско и Саломея, Электра и Амелия. В 2003 году певица с большим успехом исполнила главную партию в “Енуфе” Яначека в постановках “Метрополитен-оперы” и парижской “Опера Де Бастиль”. Партию Кати Кабановой Маттила пела в оперном театре Сан-Франциско и у себя на родине, в Хельсинки.
Путь от финской деревушки Самеро до лучших сцен мира Маттила прошла, как по терниям к звездам, и добилась триумфа! Ну а в родной зал Тампере певица всегда возвращается с особым чувством. Кажется, что все новые роли она пробует у себя на родине. Так было с ролью Лизы в “Пиковой даме” Чайковского, с пуччиниевской Манон Леско, так было и с Катей Кабановой. Она говорит о Кате: “Много людей из тех, которым я доверяю, сказали мне: “Ты звучала не по-скандинавски, ты звучала не холодно”. Я была счастлива. Для меня эта роль стала взятием новой высоты в опере”.
Чикаго давно стоит в списке любимейших городов Маттилы. В 1995 году она записала здесь “Майстерзингеров” с Георгом Шолти. Эта запись была удостоена премии “Грэмми”. Неоднократно выступала она и на сцене Лирик-оперы. Впервые она выступила на сцене театра в сезоне 1988-89 годов в партии Донны Эльвиры в “Дон Жуане” в статусе молодой, подающей надежды певицы. В следующем сезоне - партия Памины в моцартовской “Волшебной флейте”. Казалось, Маттила станет постоянной солисткой театра. Но потом наступил необъяснимо долгий перерыв длиной в пятнадцать (!) лет, в течение которых она покоряла лучшие оперные сцены мира. Возвращение Маттилы в Лирик-оперу состоялось в сезоне 2004-05 годов сразу в двух партиях: Донны Анны в “Дон Жуане” Моцарта и Леоноры в опере Бетховена “Фиделио”. Спустя год певица вновь выступила в Чикаго в партии Манон Леско в одноименной опере Пуччини. О ее дуэте с Галузиным я упоминал уже в этой статье. Русский тенор высоко ценит Маттилу, ее вокальные способности и желание работать. Маттилла и Галузин понимают друг друга и любят работать вместе. Кроме “Манон Леско” они пели вместе “Пиковую даму” на сцене “Опера Де Бастиль” и в Метрополитен-опере. Галузин называет Маттилу “трудягой”, и в его устах это звучит высочайшим комплиментом.
У певицы дом во Флориде и квартира в Лондоне. Первое, что она купила в эту квартиру, был розовый рояль. Ее муж – Тапио Кунейнен, бывший продавец автомобилей. Она его встретила, покупая “Мицубиси Сигма”. На пятую годовщину свадьбы он подарил ей белый рояль, так что теперь у певицы в каждом доме по музыкальному инструменту. Но, вообще, в быту она скромна и непритязательна. Живет только сценой, проживая свои роли, как настоящая драматическая актриса. На сцене ей одинаково доступны и трагедия, и фарс, она умеет играть и простую женщину, и королеву...
В этом месяце Карита Маттила – гостья Чикаго. Кстати, может быть, кто-то из вас, уважаемые читатели, встретит ее на чикагской улице: она катается на велосипеде во всех местах, где выступает, в том числе в Чикаго.

После дебюта в партии Иродиады в “Саломее” Р.Штрауса сезона 2006-07 годов в Лирик-опере снова поет канадская певица Джудит Форст. На этот раз – в партии Кабанихи. В “Кате Кабановой” мы услышим сразу четырех новых солистов. Среди дебютантов – лауреат премии Ричарда Такера 2007 года, американский тенор Брендон Йованович и литовская меццо-сопрано, выпускница Литовской академии музыки и Оберлинской консерватории Лиора Гродникайте.

Ну а тем, кто по каким-либо причинам не сможет посмотреть оперу в театре, предлагаю альтернативу – оперы в кино! Растет и ширится инициатива Метрополитен-оперы в деле популяризации жанра; четвертый год лучшие оперные спектакли театра можно увидеть в кинотеатрах по всему миру, в том числе в Чикаго и пригородах. В показе спектаклей Метрополитен-оперы участвуют девятнадцать кинотеатров Иллинойса. Подробную информацию, а также адреса кинотеатров вы найдете на Интернет-сайте http://www.metoperafamily.org/metopera/broadcast/hd_events_current.aspx.

Но и это еще не все. Примеру лучшего оперного театра Америки последовали ведущие европейские театры. Оперные и балетные спектакли показывают Большой и Мариинский театры, “Ла Скала”, “Ковент-гарден”, Зальцбургский оперный фестиваль, оперные театры Мадрида, Флоренции и других городов. В Иллинойсе пока шесть кинотеатров участвуют в этих показах. Адреса кинотеатров вы найдете на Интернет-сайте http://www.operaincinema.com/
Так что опер в Чикаго и пригородах в этом сезоне будет много. Не пропустите!

13 нояб. 2009 г.

Ванкарем Никифорович: “Каждый народ вносит свой вклад в мировую культуру”

Ванкарем Никифорович. Это имя хорошо известно читателям нашей газеты. Более пятнадцати лет на страницах “Рекламы” регулярно появляются его статьи, рецензии, интервью. Список его интересов поистине безграничен: литература, изобразительное искусство и музыка, драматургия и поэзия, театр, кино, телевидение... Ванкарем Валерьянович по-хорошему старомоден. Он не позволяет себе поверхностных суждений, а досконально разбирает анализируемое им произведение. В его театральных рецензиях вы всегда найдете содержательный разбор спектакля, глубокий анализ постановки, художественного оформления; в литературных рецензиях – профессиональный разбор стиля, композиции, языка автора; в статьях о творчестве художников – глубокое проникновение в мир изобразительного искусства. Работая в жанре интервью, он сознательно держится в тени, предоставляя слово своему герою.
Сколько их было за это время: репортажей, рецензий, эссе... Никифорович всю жизнь пишет о других и не любит говорить о себе, поэтому мне стоило большого труда уговорить его рассказать о своей жизни. Но вот уговоры позади, и в уютной квартире я слушаю его рассказ о бурной, насыщенной событиями, встречами, впечатлениями жизни. Признаюсь, кроме профессиональной задачи представить его нашим читателям, мне было интересно поговорить с ним о людях и событиях родного города. Ванкарем Валерьянович всю сознательную жизнь провел в Минске, так что то и дело в разговоре всплывали знакомые имена, даты, адреса... Мой папа учился в школе, директором которой был отец нашего героя – Валерьян Иванович Никифорович; я читал книги, которые редактировал Ванкарем Никифорович, я видел спектакли, над которыми он работал... При этом задача моя казалась почти невыполнимой: как в рамках одной статьи уместить его богатую биографию?! Не претендуя на полноту картины, выделю лишь некоторые интересные моменты.

“Все нормально, вы живы?”

- Вы были гуманитарием с детства?
- Не только гуманитарием. В нашей школе работали прекрасные педагоги, и я интересовался разными предметами. Русский язык и литературу преподавала выдающийся педагог Раиса Григорьевна Барам. Многие минчане ее наверняка помнят. Она привила мне любовь к литературе и филологии. Но одновременно с литературой я увлекался физикой и математикой. Математику преподавал Антон Иванович Зенович, а физику – знаменитый Яков Борисович Мельцерзон. Его ученик – великий физик Жорес Алферов стал впоследствии лауреатом Нобелевской премии. В десятом классе я ходил в математический кружок одаренных школьников при университете и до последнего месяца думал, куда поступить: на математический или филологический. Но любовь к литературе победила. Перед самым окончанием университета начал работать редактором в отделе художественной литературы Госиздата БССР, редактировал книги многих вернувшихся репрессированных писателей и первые сборники ярких молодых авторов, таких, как Рыгор Бородулин, Геннадий Буравкин... Тогда я познакомился с одним из крупнейших белорусских поэтов Владимиром Дубовкой. Удивительный был человек! Он учился в Москве у Брюсова, в совершенстве знал английский язык, цитировал Шекспира. Он был арестован в 1930 году. Когда вернулся, привез переводы Сонетов Шекспира на белорусский язык. Я “загорелся” издать Сонеты отдельной книгой. Уговорил моего друга, начинающего тогда художника Бориса Заборова (Друг В.Никифоровича Борис Заборов – один из выдающихся современных художников. Учился в Минском художественном училище, Суриковском институте. В Минске работал книжным графиком. С 1980 года живет и работает в Париже. – Прим. автора.), и он выступил оформителем книги. А потом я готовил к изданию избранные стихи и поэмы В.Дубовки в двух томах. Автор жил в Москве – в Минске ему не дали квартиры. Когда вышли сигнальные экземпляры двухтомника, я выслал ему телеграмму. На следующее утро в шесть утра раздался звонок в дверь. На пороге стоит Дубовка: “Все нормально, вы живы?” Он думал, что после того, как выйдет его двухтомник, что-то случится с редактором. На дворе был уже 1965 год... Памятна встреча с Алесем Адамовичем. В 1958 году он пришел в издательство и попросил, чтобы мне дали прочесть написанный от руки, в тетрадках, роман о Великой Отечественной войне “Война под крышами”. Я написал редакторское заключение и стал готовить книгу к публикации. Позднее Адамович признался, что никогда в жизни не думал увидеть опубликованным этот роман, тем более с таким названием.
- Какие белорусские писатели вам наиболее интересны?
- Я могу назвать Янку Купалу, Владимира Дубовку, Алеся Адамовича, Василя Быкова, Владимира Короткевича. Из более молодых – Рыгора Бородулина, Михася Стрельцова.
- Как вы познакомились с Василем Быковым?
- Мы с ним познакомились и подружились, когда я работал в издательстве. Я редактировал его книгу, переведенную на русский язык одним московским чиновником из Союза писателей. Книгу надо было переписывать заново, и я отправился в Гродно к Василю... В 1964 году мы с Заборовым гостили в доме Бородулиных в Ушачах на Витебщине, и Быков прошел пешком пятнадцать километров, чтобы встретиться с нами... А в мае 2002 года Рыгор устроил мне встречу с Быковым в Минске. Быков тогда на несколько дней приехал из Праги в Минск. Через год его не стало... Творчество Быкова – явление не только белорусской, но и мировой литературы. Я горжусь тем, что мне выпала честь переводить его произведения на русский язык. Быков писал только по-белорусски и присылал мне из Финляндии свои рассказы и притчи. Я перевел и прекрасную маленькую повесть Быкова “Желтый песочек”. В Москве недавно был издан сборник прозы Быкова. Половина произведений опубликована в переводах автора, половина – в моих переводах.

“Горжусь орденом Кирилла и Мефодия”

- Я знаю, у вас много друзей в Болгарии, и вы много переводили с болгарского языка. Как в вашей жизни появилась Болгария?
- Болгарский язык я начал изучать в университете, и его знание пригодилось мне для работы в издательстве. Я переводил прозу с болгарского на белорусский, стали выходить книги в моих переводах; я ездил в Болгарию, несколько раз участвовал в семинарах переводчиков.
- Вы были свободны в выборе произведений?
- Что-то я предлагал сам, что-то мне поручали переводить. Я участвовал в составлении сборников “Антология болгарского рассказа” и “Антология болгарского юмора”. В Минске какое-то время жил и работал осетинский поэт Юрий Лакербай. Он писал по-осетински и по-русски и все уговаривал меня заняться переводами с осетинского. Он даже сочинил стихотворение, которое заканчивалось такими словами: “Болгария стотинками, Но гордый мой народ Заплатит осетинками Тебе за перевод”. (Смеется.) Давай, мол, изучай осетинский... Я горжусь тем, что был награжден болгарским орденом Кирилла и Мефодия. В Беларуси этот орден получили четыре человека: писатель Петрусь Бровка, поэт Нил Гилевич, переводивший болгарскую поэзию, историк Давид Мельцер и я.
- А сегодня смогли бы поговорить по-болгарски?
- Разбирам всичко, обаче трудно да говоря български без практиката. (Смеется.) Если бы побыть в этой среде, то я бы, возможно, восстановил язык... Кроме болгарского, я переводил по подстрочнику с грузинского языка, несколько раз ездил в Грузию, составил сборник рассказов грузинских писателей.
- Вы попали в издательство в самое интересное время...
- Да, время было интересное. Начало и расцвет оттепели. В те годы я начал понемногу писать статьи, рецензии.
- Театральные?
- Нет, литературные. К театру я пришел значительно позже, когда работал на телевидении.

“Безобразие, что вы там наговорили!”

- Почти восемнадцать лет – с 1965 по 1982 годы – я работал старшим редактором литературно-драматических программ Белорусского телевидения. Готовил творческие портреты, программы по изобразительному искусству, писал инсценировки, участвовал в создании телевизионных спектаклей в забытом сегодня жанре телевизионного театра. В 1970 году я ввел на телевидении новый цикл “В единой семье” о литературных и культурных связях Беларуси со всеми союзными и некоторыми автономными республиками. Мы тогда с режиссером и оператором объездили всю страну!.. В 1982 году в рамках серии “Творческие портреты” у меня состоялась беседа со Светланой Алексиевич. Я давно интересовался ее творчеством и по просьбе Валерия Раевского, главного режиссера Национального академического театра имени Янки Купалы, делал инсценировку по ее книге “У войны не женское лицо”. В ходе нашей беседы в прямом эфире Алексиевич стала рассказывать о работе над своей новой книгой “Цинковые мальчики”. Через несколько дней меня вызвало начальство и сказало, что я должен написать заявление об уходе. Такой приказ поступил из ЦК. Мол, “безобразие, что вы там наговорили”!
- Разве в самые застойные годы на Белорусском телевидении был возможен прямой эфир?
- Предварительно надо было сдать план программы. А в этой передаче никто не ожидал, что Алексиевич начнет рассказывать о книге на тему войны в Афганистане. Так что с телевидения я ушел не по своей воле.

“Один шпион на две разведки?”

- Несколько месяцев я был без работы, но так получилось, что в тот год при киностудии “Беларусьфильм” возник Театр-студия киноактера. Режиссером театра стал бывший долгое время в опале Борис Луценко (Борис Луценко - главный режиссер Русского драматического театра, еще одна ключевая фигура в белорусском театре последней трети XX века. – Прим. автора.). Он пригласил меня в этот театр, и я начал работать завлитом.
- Думали ли вы когда-нибудь о таком повороте в вашей биографии?
- Нет, конечно. Театр я любил с детства, но о работе завлита даже не думал. Итак, я стал работать завлитом в Театре-студии киноактера. В это время главный режиссер Купаловского театра Валерий Раевский и директор театра Иван Вашкевич начали пробивать в ЦК разрешение взять меня к ним завлитом. Оказывается, должность завлита в Национальном театре являлась номенклатурой ЦК. Наконец, в конце 1984 года – начале 1985 года им удалось этого добиться, и я перешел в Купаловский театр. А примерно в 1988 году Борис Луценко, который к тому времени был главным режиссером в Русском театре, пригласил меня к себе. В Министерстве культуры поднялся большой шум. Замминистра кричал: “Как это может быть? Один шпион на две разведки?” А режиссеры в ответ говорили, что в одном театре играют на русском языке, в другом – на белорусском. Так на пять лет я оказался завлитом в двух театрах.
- В двух крупнейших театрах республики, которые всегда были конкурентами?!
- Театры были конкурентами, а главные режиссеры дружили между собой.
- Я никогда не брал интервью у завлита. Расскажите, пожалуйста, что это за должность такая, без которой не обходится ни один театр?
- Главная обязанность завлита - следить за репертуарной политикой театра. Завлит должен быть в курсе новинок драматургии, предлагать главному режиссеру пьесы, достойные постановки. Но у Национального театра имеется и своя специфика. В обязанности завлита входит следить за качеством перевода и правильным произношением белорусского языка. Иногда приходилось вести редакторскую работу с оригинальными произведениями... Завлит должен знать современную литературу, но при этом не пропустить прозаические сочинения, которые могут быть инсценированы.

“Ладно, ставьте!”

Один из самых ярких спектаклей Купаловского театра - “Поминальная молитва” по пьесе Григория Горина. Спектакль до сих пор с постоянным аншлагом идет на сцене театра. В одной из своих статей Ванкарем Никифорович рассказывает, как приехал в Москву и выпросил у машинистки ВТО новую пьесу Горина. На первой странице сверху было написано: “Право первой постановки принадлежит Театру имени Ленинского комсомола в Москве. Григорий Горин”. Вернувшись в Минск, он показал “Поминальную молитву” Раевскому и убедил его ставить пьесу в театре. Перевод на белорусский язык заказали хорошему поэту и переводчику Владимиру Некляеву. Но ведь есть право первой постановки! И тогда стали звонить Горину. “Поначалу он был категорически против. Я позвонил ему еще раз, доказывая, что мы будем играть спектакль на белорусском языке и никакой конкуренции ленкомовцам не составим. И только во время третьего звонка (наверно, после разговора с Захаровым) Горин сказал: “Ладно, ставьте”.
Премьера спектакля по пьесе Григория Горина “Поминальная молитва” состоялась в Купаловском театре 21 мая 1989 года. Успех спектакля был совершенно ошеломляющим. После гастролей Купаловского театра в Киеве Национальный театр Украины имени Ивана Франко тоже проявил интерес к этой пьесе, и появился еще один, киевский вариант “Поминальной молитвы” с Богданом Ступкой в главной роли.

- Какие спектакли были для вас самыми памятными, дорогими?
- Вспоминать можно долго: “Рядовые” Дударева в постановке Раевского, “Дракон” Шварца в постановке Пинигина... В те годы я продолжал заниматься переводами, перевел для театра пьесу Валерия Петрова “Театр – любовь моя”. Спектакль по пьесе Леды Милевой “Когда куклы не спят” в моем переводе некоторое время шел на сцене Купаловского театра, а потом был поставлен Борисом Носовским в Витебском драматическом театре. Успех там был просто грандиозный. Для Русского театра я сделал инсценировку “Амфитрион” по мотивам пьес Плавта, Мольера, Клейста, Жироду и Хакса. Спектакль долгое время оставался в репертуаре театра.
- Вы работали в театре в самое интересное время. Еще не пришел к власти Лукашенко, еще вся Беларусь бурлит, еще можно поднимать острые темы, еще можно бело-красно-белый флаг повесить на сцене (Это происходило в финале спектакля “Тутэйшыя” по пьесе Янки Купалы. – Прим. автора.)...
- Поначалу все это было не так легко. До распада СССР тоталитарная власть жестко и твердо исполняла свою функцию. Классический пример – запрет имени Марка Шагала в Беларуси. Этот запрет действовал до 1991 года.

“Окна Америки”

- Начиная с работы в издательстве, я интересовался изобразительным искусством, писал статьи и рецензии, дружил со многими художниками. Позже, работая в театре, включился в кампанию по реабилитации Шагала: ездил в Витебск на Шагаловские чтения. Когда приехал в Чикаго, на второй день мы с женой Зоей пошли в Арт-институт смотреть витраж Шагала “Окна Америки”. Он произвел на нас колоссальное впечатление. Присутствие Шагала в Чикаго усилило мой интерес к художественному миру. Я опубликовал в журнале “Мастацтва Беларусi” статью о прекрасном художнике Хаиме Сутине. Это была одна из первых публикаций о Сутине в Беларуси. Заинтересовался художниками, которые приехали в Чикаго. Как они находили себя на новом месте? Что они делали? Одним из первых стал удивительный белорусский живописец, ученик Шагала Хаим Лившиц. Его многие картины здесь в Чикаго, но они нигде, к сожалению, не выставляются... Живопись всегда остается в поле моего зрения.
- Добавлю: как и театр. Как вам удается после такого количества увиденного не потерять интереса к театру? Театр способен вас еще чем-нибудь удивить?
- Конечно, способен, и удивляет. В свое время, например, нас с Зоей потряс спектакль “Шинель” по повести Гоголя в театре “Lifeline”. Удивительное прочтение классики!
- Что-то кардинально новое появилось в театре за последнее время, или это все – перепевы старого, того, с чем вы встречались раньше?
- Я думаю, что основа театра осталась без изменений. Меняются только акценты, интонации. Новые веяния в театре связаны с поиском новых форм, и, мне кажется, это не всегда убедительно. Новые спектакли Коляды, Сигарева интересны, но спорны. Будущее театра в его прошлом.
- То есть будущее все-таки за психологическим театром?
- Конечно. Театр – актерское искусство, искусство перевоплощения. За таким театром будущее.

“Однажды я разнимал дерущихся Петросяна и Аксенова”

- Я знаю, кроме искусства и литературы вы еще очень любите шахматы.
- Шахматы – мое увлечение с детства. Когда-то играл неплохо...
Ванкарем Никифорович достает с полки книгу международного гроссмейстера Сокольского “Шахматная партия в ее развитии” и продолжает:
- Некоторые дебюты Сокольский разбирает подробно, а некоторые – на примерах отдельных партий. Свой дебют (дебют Сокольского) он рассматривает на примере партии Никифорович – Ной. Полуфинал первенства Минска, 1963 год.
Когда я спросил Ванкарема Валерьяновича о любимом шахматисте, я думал, что он первым назовет Михаила Таля. Однако его ответ был другим:
- Я всегда любил Фишера.
- А в защите вам скучно, правда? Ничью в начале игры, как Петросян, не предлагаете...
- Однажды я разнимал дерущихся Петросяна и Аксенова.
- Интересно. Можно об этом поподробнее?
- Дело было так. Мы с белорусским поэтом Михасем Стрельцовым отдыхали в Доме творчества в Коктебеле. В это же время там жили экс-чемпион мира по шахматам Тигран Петросян и молодой Василий Аксенов. И вот как-то мы все играли в пинг-понг. Смотрю, рядом Аксенов с Петросяном разругались. Да так, что Аксенов не просто бросил ракетку в Петросяна, а подскочил к нему и готов был его стукнуть. Я бросился на защиту, а теперь со смехом вспоминаю, как разнимал Аксенова с Петросяном...

Сегодня Ванкарем Никифорович продолжает играть в шахматы, регулярно участвуя вместе с внуком Александром в турнирах, организуемых Леонидом Бондарем и Тамарой Головей. Вскоре после приезда в Чикаго мне довелось поиграть с ним в десятиминутный блиц, и я был поражен быстротой реакции, нестандартными решениями и острыми комбинациями, которые он обрушил на меня. Я проиграл ему всухую и теперь тренируюсь, мечтая о реванше.

“Всему миру - свой дар...”

Ванкарем Никифорович занимается журналистикой в разных направлениях. Его интересуют люди, которым удалось проявить себя не только в искусстве и литературе. Он написал статьи о директоре одного из заводов в Чикаго, о физиках, работающих в лаборатории Ферми в Батавии, о бывшем президенте Института репродуктивной генетики Юрии Верлинском.
Никифорович уделяет большое внимание и поддерживает постоянные контакты с белорусской диаспорой. Он был составителем и автором предисловия сборника драматургии белорусской эмиграции “Урачыстасць у садзе”, который вышел в прошлом году в Минске.

В конце нашей беседы Ванкарем Валерьянович сказал:
- В издательстве, на телевидении, в театре одним из определяющих для меня было внутреннее чувство протеста против хорошо знакомого, неумирающего великодержавия, которое проявлялось в оценках литературы и искусства. В переводах с болгарского и грузинского языков мне хотелось показать то, что Максим Богданович определял как “всему миру - свой дар”. После эмиграции я полемизировал со Львом Анненским, который говорил, что Шолом-Алейхем так и остался еврейским писателем, писавшим для своего народа, и поэтому у него “не было шансов подняться над местечковым уровнем”. Я все время был с этим НЕ согласен. Считаю, что все самое яркое и талантливое в национальных литературах поднимается до мирового, вселенского, общечеловеческого уровня. Убежден, что великая литература, великое искусство создается всеми нациями, и каждый народ вносит свой вклад в общее дело. Поэтому мы должны внимательно относиться к культуре каждого народа.

15 ноября 2009 года Ванкарему Никифоровичу исполняется 75 лет. Не веришь календарной дате, ибо внушительный возраст юбиляра никак не соответствует его юношескому задору, неравнодушию, искреннему азарту первооткрывателя... Он все так же, как сорок лет назад, глотает книги, посещает выставки, театры, следит за культурной и общественной жизнью.
Все годы моего сотрудничества с “Рекламой” Ванкарем Валерьянович оказывал и продолжает оказывать мне большую помощь в работе, дает ценные советы и рекомендации. И когда в очередной раз от него раздастся телефонный звонок, я знаю, что он расскажет о новой выставке или спектакле, на которые непременно нужно сходить, о новом фильме, который надо обязательно посмотреть. Ему интересна жизнь во всех ее проявлениях – редкое качество, достойное подражания.
С Днем рождения, дорогой Ванкарем Валерьянович! Здоровья вам, удачи и новых интересных публикаций!