Джон Брюс Йе: “Мы служим музыке”. Интервью с кларнетистом ЧСО

22 сентября начинается новый, сто двадцать седьмой сезон Чикагского симфонического оркестра (далее - ЧСО). Сорок первый сезон с оркестром проводит второй концертмейстер группы кларнетов Джон Брюс Йе. В эксклюзивном интервью вашему корреспонденту Джон рассказывает о том, как попал в оркестр, о наиболее запоминающихся концертах, работе с дирижерами и о том, почему он решил выучить русский язык.

Краткая биографическая справка. Джон Брюс Йе (John Bruce Yeh). Родился в Вашингтоне. Вырос в Лос-Анджелесе. Учился в университете Калифорнии, где завоевал музыкальную премию имени Фрэнка Синатры. С 1975 года учился в Джульярдской школе. В ЧСО с девятнадцати лет. Второй концертмейстер группы кларнетов ЧСО с 1979 года. В 2008-11 годах – исполняющий обязанности концертмейстера группы кларнетов. Приглашенный концертмейстер групп кларнетов Филадельфийского симфонического и Сеульского филармонического оркестров. Лауреат Международного конкурса исполнителей в Мюнхене (1982 год) и Naumburg Clarinet Competition в Нью-Йорке (1985 год). Первый музыкант азиатского происхождения в ЧСО и кларнетист с наибольшим стажем работы за всю историю ЧСО. Был первым в США исполнителем Концерта для кларнета с оркестром Эллиота Картера (1998 год, дирижер – Пьер Булез), солистом Концерта для кларнета с оркестром Карла Нилсена (1993 год, дирижер – Нееме Ярви). Играл множество произведений для кларнета современных композиторов, включая Ральфа Шапи и Джона Уильямса. Руководитель камерного оркестра Chicago Pro Musica. В составе оркестра в 1986 году был удостоен премии “Грэмми” за лучший новый классический ансамбль. Ради удовольствия и для расширения кругозора выучил русский язык. Записал пластинку, где ансамбль под его руководством играет все камерные сочинения Моцарта с участием кларнетов. На протяжении двадцати шести лет преподает в Школе музыки DePaul University, с 2004 года – на факультете Roosevelt University’s Chicago College for the Performing Arts.

Я встретился с Джоном Брюсом Йе 18 июля на Музыкальном фестивале в Равинии - месте летней резиденции ЧСО. Джон с гордостью сказал: “Я закончил сороковой сезон в ЧСО и начал сорок первый. Первый концерт сыграл сорок лет назад здесь, в Равинии”. Поздравив музыканта, я попросил рассказать, как его принимали в оркестр. Итак, апрель 1977 года...

-          У оркестра появились вакансии на позиции бас-кларнета и кларнета. Мне было девятнадцать лет, я учился в Джульярдской школе, и у меня не было опыта профессиональной работы. Тем не менее я выслал резюме, и меня пригласили на прослушивание. Есть оркестры, которые рассматривают заявления до приглашения, а ЧСО приглашает каждого, кто высылает документы. Оркестр не хочет пропустить ни одного талантливого музыканта... Сначала был предварительный отбор. Все проходило за экраном. Я сыграл несколько фрагментов из Концерта для кларнета Моцарта, что-то из Бетховена, Брамса, Бартока... Следом за мной выступили еще несколько человек. После оглашения результатов я прошел на следующий раунд. Через месяц ЧСО выступал в Нью-Йорке, и у меня была потрясающая возможность услышать оркестр в Карнеги-холл. После концерта я подошел к музыкантам. Они пошутили: “Учи домашнее задание”. Еще через месяц я снова приехал в Чикаго и уже играл перед маэстро Шолти и отборочным комитетом. В финале было четыре человека. Я победил. В тот же день - это было в мае 1977 года - мне предложили работу в оркестре. Еще через два месяца, в июле, я сыграл свой первый концерт. Мы исполняли Вторую симфонию Малера. Оркестром дирижировал Джеймс Ливайн.

-          Вы помните первые слова маэстро Шолти?

-          “Ты хороший парень. Приходи к нам и хорошо делай свою работу.” Он похвалил меня и пожелал успеха. На то время я был самым молодым музыкантом, когда-либо принятым в оркестр, и первым музыкантом с азиатскими корнями.

-          Добавлю, что сегодня вы еще являетесь самым “долгоиграющим” кларнетистом в истории ЧСО. Как вас приняли музыканты?

-          Очень дружелюбно. Все меня приветствовали, говорили разные теплые слова. Большинство музыкантов были “ветераны”. Они пришли в оркестр при Фрице Райнере, некоторые еще раньше. Не передать словами моих ощущений. Я слышал эти легендарные имена с детства, а сейчас я сижу рядом с ними, я их коллега... “Мистер Херсет”, - обратился я к трубачу Адольфу Херсету. “Бад. Зови меня просто - Бад” , - ответил он. Валторнист Дейл Клевенджер, альтист Милтон Привс сказали мне то же самое: “Мы - коллеги, все зовем друг друга по именам”. Мне понадобилось время, чтобы назвать их по именам... Это был замечательный опыт для меня. Я знал, что Чикагский симфонический – один из лучших оркестров в мире, но даже не мечтал о том, чтобы в нем работать. Мой учитель Харольд Райт служил в Бостонском симфоническом оркестре. Бостонский оркестр я знал лучше. Поэтому когда я стал работать в Чикаго, для меня настало время новой учебы. В первый же день я столько выучил всего!

-          У вас был любимый коллега?

-          Мой музыкальный герой - первый гобоист оркестра на протяжении сорока лет Рэй Стилл. Он поддерживал меня все годы. Слушать его игру было для меня величайшим наслаждением.

-          А в вашей группе?

-          Я люблю всех коллег-кларнетистов. Первым кларнетом, когда я пришел в оркестре, был Кларк Броуди. Его пригласил в оркестр Райнер. Он ушел на пенсию через год после моего прихода. Ларри Комбс был вторым концертмейстером. После ухода Броуди Комбс занял его место. В 1979 году я участвовал в конкурсе за место второго кларнета и победил. Мы с Ларри играли в одной группе тридцать два года. Когда Ларри ушел из оркестра, почти четыре года я оставался исполняющим обязанности концертмейстера. Я был счастлив переиграть за это время весь кларнетовый репертуар.

“Мы хотим, чтобы ты был счастлив”

Родители Джона родились в Китае. Отец - инженер. На вопрос, откуда у него интерес к музыке, Джон ответил:

-          От родителей. Они не были профессиональными музыкантами, но всегда любили музыку. В школе отец пел в хоре и дирижировал. Он защитил докторскую диссертацию в Гарварде. Там он пел в составе мужского хора Harvard Glee Club. И мама пела, у нее был хороший голос. Я родился в Вашингтоне. Представляю первое поколение американцев. В два года я впервые увидел симфонический оркестр. Это был Национальный симфонический в Вашингтоне. Родители взяли меня на концерт. Вскоре мы переехали в Лос-Анджелес. В пять лет я уже ходил на концерты в Лос-Анджелесскую филармонию. Учась в школе, играл в составе юношеских и камерных оркестров.

-          И собирались стать врачом. Это правда?

-          Да, я поступил в медицинскую школу в Калифорнийском университете. Собирался пойти по стопам родителей, но после двух лет университета решил посвятить свою жизнь музыке. Взял и разорвал семейную традицию. Как-то за ужином объявил, что хотел бы изменить специальность с доктора на музыканта и поступить в музыкальную школу. Родители посмотрели друг на друга и сказали: “Мы хотим, чтобы ты был счастлив”. Я поступил в Джульярдскую школу, а на втором курсе участвовал в конкурсе, проводимом ЧСО. Что было дальше, вы уже знаете... Когда маэстро Шолти предложил мне работу, я долго не думал. Такая возможность предоставляется, возможно, раз в жизни.

-          Как реагировали родители?

-          Родители заволновались: “Ты же еще не закончил школу?!” Я обещал им получить образование и сдержал обещание. Учился в Школе Северо-Западного университета, брал уроки у Роберта Марцеллуса. (С 1953 по 1973 годы Марцеллус был концертмейстером группы кларнетов Кливлендского симфонического оркестра и руководителем отделения кларнета Кливлендского института музыки. С 1974 до 1994 года – профессор отделения кларнета Северо-Западного университета. Умер в 1996 году в Эванстоне. – Прим. автора.) Кое-что перевелось, кое-что досдавал... В итоге, Джульярдская школа выдала мне диплом. Родители были удовлетворены. Но, вообще, лучшей учебой для меня стали четыре десятилетия работы с оркестром. Я считаю, что до сих пор в школе и по-прежнему каждый день учусь чему-то новому.

-          Почему из всех музыкальных инструментов вы выбрали кларнет?

-          Это не такой простой вопрос, как кажется. В пять лет я брал уроки игры на фортепиано. Потом, во втором классе, меня повели в школьный оркестр, и я стал играть на кларнете. Не знаю, почему. Понравилось... Кларнет выбрал меня. Я стал брать частные уроки. Кларнет – не скрипка и не фортепиано. Начинать им заниматься в шесть лет слишком рано. Надо иметь терпеливого учителя. Мне повезло, у меня он был.

-          Когда вы поняли, что кларнет – ваш инструмент?

-          Я понял это, когда услышал записи кларнетиста, ставшего впоследствии моим педагогом, - Гарольда Райта. Он был первым кларнетом Бостонского симфонического и Вашингтонского Национального симфонического оркестров. Он играл в том самом концерте, на который меня привели родители, когда мне было два года. Когда я был тинейджером, отец купил мне диск с Сонатами Брамса. Я часто слушал эту запись и думал: “Я хочу, чтобы так звучал мой инструмент”... Мне посчастливилось играть в Лос-Анджелесе в Американском юношеском симфоническом оркестре под управлением Мели Меты (отца Зубина Меты). Я многому научился у Мели. Переиграл тогда много классического репертуара: Бетховен, Брамс, Дворжак, Равель, Штраус.

-          Что нужно, чтобы быть хорошим кларнетистом?

-          Чтобы быть хорошим музыкантом, надо иметь хорошие воображение и слух. Надо уметь пропеть музыку до того, как ее воспроизводишь. Она должна быть в твоем воображении. На кларнете это сделать трудно, если ты не знаешь, как она должна звучать.

-          Вы помните ваш первый кларнет?

-          О, да. Первый кларнет мы взяли в аренду в музыкальном магазине. Он был металлическим. Потом родители сказали, что, пожалуй, мне надо купить инструмент получше. Второй кларнет был из дерева. Он назывался Деннер-кларнет по имени изобретателя инструмента, немецкого мастера Иоганна Кристофа Деннера. Когда я был в старших классах школы, мой педагог посоветовал родителям приобрести для меня кларнет знаменитой фирмы Бюффе. (Основанная в Париже в 1825 году французская фирма Бюффе-Крампон - один из лучших в мире производителей деревянных духовых инструментов, в первую очередь - кларнетов. – Прим. автора.) Я играл на этом кларнете многие годы, с ним я пришел в ЧСО. С 1990 года играю на сделанном в Японии кларнете фирмы “Ямаха”. Самая лучшая фирма! У меня сложились хорошие взаимоотношения с разработчиками. Я пробовал играть на четырех моделях фирмы, давал им советы, помогал усовершенствовать инструмент. Сегодня я играю на четвертом поколении кларнета фирмы “Ямаха”.

-          В беседе со мной бывший концертмейстер группы гобоев ЧСО Евгений Изотов рассказывал, как много времени тратит на изготовление тростей. Есть какие-то специфические особенности ухода за кларнетом? Что нужно делать, чтобы поддерживать его в хорошей форме?

-          Нельзя, чтобы он становился грязным или слишком влажным. После игры кларнет необходимо всегда высушивать. Хранить надо в комнатной температуре, следить, чтобы в помещении не было влажности. Зимой велика опасность, что кларнет может деформироваться и треснуть. До начала игры надо теплыми руками его согреть. Нельзя дуть в холодный инструмент... Гобой - более деликатный инструмент. Гобоисты и фаготисты изготовляют себе трости сами. С кларнетом не так. Трубка кларнета сделана из дерева. Трости надо только немного приспособить под кларнет, но не надо делать их самому. Я пользуюсь французской фирмой “Vandoren”, меня она вполне устраивает. Но когда я начинал играть в оркестре, я научился делать трости. Надо купить бамбуковый тростник, разрезать на три части, почистить... Большая возня...

-          Прямо как вторая специальность - мастер по изготовлению тростей.

-          Даже первая. Это просто сумасшествие. Мы – кларнетисты – счастливые люди, что нам не надо этого делать.

“Мы все служим музыке”

-          Вас принял в оркестр сэр Георг Шолти, вы работали с многолетним музыкальным руководителем Даниэлем Баренбоймом, сегодня вы музицируете с маэстро Риккардо Мути. Что бы вы выделили в работе с этими выдающимися дирижерами?

-          Прежде всего, профессионализм и преданность музыке. Я счастлив, что музицировал с перечисленными вами маэстро и многими другими дирижерами. Прежде всего это главные приглашенные дирижеры, члены нашей семьи Клаудио Аббадо, Карло Мария Джулини, Пьер Булез, Бернард Хайтинк. Каждое имя – легенда! Все они были счастливы сотрудничать с нашим оркестром. Есть дирижеры, которые работали с оркестром не так часто, но оставили в истории коллектива большой след. Например, гиганты музыки Леонард Бернстайн и Карлос Клайбер. Мы музицировали с ними, записывали альбомы. Стиль каждого из них уникален, и каждый находил для себя точки соприкосновения с оркестром.

-          Кто из них ваш самый любимый?

-          Все вышеперечисленные маэстро входят в мой список любимых. Но если попросить меня назвать лишь одно имя, то я бы сказал – Карлос Клайбер. У меня была возможность поработать с ним дважды в начале восьмидесятых. Это было потрясение для меня. Первыми произведениями, которые я сыграл с ним, были увертюра к опере Вебера “Вольный стрелок” и Третья симфония Шуберта. Я никогда не забуду его замечания. У него был уникальный стиль дирижирования. Шуберта он исполнял очень по-венски. Когда мы играли Третью симфонию Шуберта с маэстро Мути, я сыграл так, как говорил Клайбер. Мути как-то странно посмотрел на меня. Тогда я рассказал ему о Клайбере. Он сказал, что они с Карлосом были хорошими друзьями, и добавил, что Клайбер дирижировал только двумя симфониями Шуберта – Третьей и Восьмой. Третью симфонию он как раз исполнил с ЧСО. Мути послушал, как я исполняю, и, улыбнувшись, сказал, что в этот раз мы сыграем несколько по-иному. И мы сыграли уже в стиле маэстро Мути.

-          В чем секрет сотрудничества с теми, кто руководит оркестром?

-          Надо быть гибким, немного дипломатом, надо прислушиваться к словам дирижера и к своим коллегам. Дирижер тебя ведет. Часто он доверяет музыкантам, часто имеет специфические требования. Надо помнить главное: мы все служим музыке.

-          Что вы делаете, если не согласны с трактовкой дирижера?

-          Наш оркестр очень пластичный. Мы делаем то, что нас просит делать дирижер. Иногда у нас были случаи, когда дирижеры оказывались некомпетентными. В этом случае наша роль становилась еще важнее. Мы своей игрой должны сделать так, чтобы дирижеры выглядели лучше.

-          Что вам больше всего нравится в маэстро Мути?

-          Он обладает блестящей энергетикой и заряжает нас ею подобно тому, как это делал маэстро Шолти. И публика чувствует это. Для музыки очень важно быть ЖИВЫМ.

-          Вы всегда понимаете Мути?

-          Обычно – да. Мы делаем все, чтобы понять друг друга. Маэстро Мути может делать некоторые вещи спонтанно. За ним надо внимательно наблюдать. Шолти тоже был очень точен, но он был более предсказуем в своей точности. Мути иногда бывает непредсказуем, но при этом ожидает точности от оркестра.

-          За годы работы в ЧСО какие концерты вы бы отметили, как наибоее запомнившиеся?

-          Интересно, что сегодня вечером мы играем Си-бемоль мажорный фортепианный концерт Брамса. В моем первом сезоне с ЧСО мы играли этот концерт. За дирижерским пультом стоял Карло Мария Джулини, солистом был Даниэль Баренбойм. Это исполнение осталось в моей памяти, как одно из самых ярких. Из более недавнего времени – выступление в Карнеги-холл, концертное исполнение “Отелло” Верди с маэстро Мути. Абсолютно незабываемый вечер! Никто не знает Верди лучше маэстро Мути. Он дышит Верди, Верди в его крови. Мы чувствуем это даже если мы говорим не об однозначных шедеврах, как “Отелло” или “Фальстаф”, а о его ранней опере “Макбет”. Мути смог заставить звучать оркестр и создать замечательный спектакль. А уж про “Отелло” я не говорю. С музыкальной точки зрения это очень зрелая опера. Исполнять “Отелло” с таким оркестром и таким дирижером - это просто чудо! Мы сделали запись “Отелло”, но не из Карнеги-холл, а из Чикагского симфонического центра.

-          Маэстро Мути всегда говорит, что в своих европейских турах пытается показать оркестру все лучшее, что есть в Италии и в целом в Европе. Что запомнилось вам из зарубежных гастролей оркестра?

-          В 2012 году мы были в России и Италии. Впервые с 1990 года оркестр выступил в Москве и Санкт-Петербурге. Тогда мы выступали с маэстро Шолти. То был исторический тур. В 2012 году мы попали в совершенно другую страну. Мы выступали в Большом зале Московской консерватории. В 1990 году краска сыпалась с потолка, дырки сияли в полу, но акустика была прекрасной. На этот раз мы попали в отреставрированное здание с по-прежнему превосходной акустикой. Все было замечательно. Тогда же мы посетили Италию, в том числе Равенну – место рождения маэстро Мути.

-          Что вы думаете об этом сочетании: итальянский дирижер (“Европеец на сто процентов и итальянец на тысячу“, - как говорил о себе Риккардо Мути) и американский оркестр?

-          Это обоюдовыгодное сотрудничество. С оркестром работали прекрасные американские дирижеры (Бернстайн, Джеймс Ливайн, Леонард Слаткин, Майкл Тилсон Томас и другие), и у нас выступали и продолжают выступать лучшие силы со всего мира. Все зависит от дирижера. Это не вопрос национальности. У Мути глубокая связь с Верди и великой итальянской музыкой. С другой стороны, мы работаем с Эса-Пекка Салоненом – прекрасным музыкантом, специалистом по музыке Сибелиус. Шарль Дютуа – эксперт по французской музыке. Мы работаем с лучшими русскими дирижерами Рождественским, Темиркановым, Гергиевым. Они как никто другой великолепно исполняют русскую музыку. ЧСО пользуется великой привилегией работать со всеми лучшими!

-          Как вам кажется, после 2020 года маэстро Мути останется с оркестром?

-          Это зависит от него. Мне кажется, он запросто может еще пять лет поработать с нами. Оркестр будет счастлив.

-          А если не он, то кто?

-          Очень трудно найти подходящего кандидата. Нам нужен по-настоящему хороший дирижер и человек, который бы понимал наш оркестр.

-          Вы можете сравнить ЧСО с другими американскими и европейскими оркестрами?

-          Я не очень хорошо знаю другие оркестры. В 2008 году в качестве приглашенного первого кларнета я выступал в Филадельфийском симфоническом оркестре. Это прекрасный оркестр, но баланс звука совершенно другой. В Филадельфии очень сильная струнная группа, в Чикаго – духовая. Оркестры звучат по-другому.

-          До сих пор есть понятие “чикагский звук”?

-          Есть понятия “чикагский звук” и “филадельфийский звук”. Абсолютно разное звучание! Так же и в Европе. Посмотрите на лучшие оркестры: Берлинский филармонический, Венский филармонический... Это оркестры с великими традициями и уникальными стилями исполнения. Часто традиции заложены в самих концертных залах, в которых выступают оркестры. Зал заставляет оркестр звучать определенным образом. Например, Концертгебау в Амстердаме - один из лучших залов мира. Там мы можем не форсировать звук. Само пространство помогает распространить звук по всему залу. Или венский Музикферайн - зал с очень чувствительной акустикой. Я бы сказал, этот зал немного мал для нашего оркестра. Когда мы играли там с Шолти и Баренбоймом, мы просто “взрывали крышу”. В нашем Симфоническом центре мы должны преодолевать сопротивление зала, а в Европе залы помогают оркестрам. В этой части у маэстро Мути огромный опыт. Он знает, как скорректировать звук в зависимости от зала.

“Почему бы не попробовать?”

Джон Брюс Йе - личность во всех отношениях любопытная. Он прекрасно понимает и говорит на русском языке. Во время нашей беседы мы часто переходили на “великий и могучий”. Наконец я спросил его, почему он заинтересовался именно русским?

-          В восьмом классе у меня был выбор между испанским, французским, немецким, итальянским и русским. Я подумал: русский выглядит наиболее экзотичным языком. Почему бы не попробовать? Я с удовольствием учил язык. Нахожу его очень интересным. В университете проходил курс по русской литературе, читал Пушкина. Потом, после окончания учебы у меня появились русскоязычные друзья среди эмигрантов. Скрипач Марк Песканов был первым, кого я встретил. Он выступал в Аспене и не говорил на английском языке. На одном из фестивалей я познакомился со Шломой Минцем. Знание языка помогло мне в 1990 году, когда я с оркестром побывал в Москве и Санкт-Петербурге. Долгие годы я дружу с прекрасным скрипачом Альбертом Игольниковым. Во время тура в Россию он познакомил меня с русскими музыкантами. Мы играли с ним в ЧСО, устраивали концерты в составе камерного оркестра Chicago Pro Musica. Мы и сегодня, после его ухода на пенсию, продолжаем выступать вместе. В прошлом году играли на фестивале памяти Георга Шолти, в этом – на концерте в творческом объединении “Круг”... В оркестре я всегда с удовольствием практиковался в русском языке с замечательным гобоистом Евгением Изотовым. Сегодня русскоязычных музыкантов представляет литаврист из Киева Вадим Карпинос.

-          Плюс русскоязычные солисты и дирижеры. Все они вместе не дадут вам забыть русский язык!

-          Это правда. Плюс в зале всегда есть русскоязычные зрители... Мы говорили с вами о зарубежных поездках. Так вот я вспоминаю нашу поездку в Россию в 1990 году. Жизнь была тяжелой. Тотальный дефицит продуктов, хлеб найти было нелегко. На улице - люди с серым выражением лица. А на концерте зал был переполнен. Люди ожили. Они ожили ради музыки, ради искусства. Было видно, какую радость они получали от соприкосновения с прекрасным. Альберт организовал концерт “Памяти Мравинского” в Малом зале имени Глинки в Ленинградской консерватории. Мы играли Шуберта, Моцарта и небольшое произведение современного американского композитора Элиота Картера. Принимали нас потрясающе. Овации, море цветов... Такое не забывается.

-          К сожалению, в Америке после концерта никто не дарит цветов.

-          Иногда бывает, но очень редко. Нет такой традиции.

-          Говоря о традициях. Мне не нравится, когда музыканты оркестра сидят на сцене и готовятся к концерту на виду у публики. Почему бы не сделать это в репетиционной комнате, а потом всем торжественно выйти, как это делается повсюду в мире?

-          Для многих музыкантов важно разогреться на сцене, потому что звук в репетиционной комнате и на сцене разный. Я могу сказать по собственному опыту: кларнет за сценой звучит не так, как на сцене. В Европе и России люди аплодируют всему оркестру, а в Америке – концертмейстеру. Он представляет оркестр.

-          Когда вы выступаете в Европе, вы делаете так же? Разыгрываетесь на сцене?

-          Да, все так, как дома. Так делают все американские оркестры. Я знаю, некоторые дирижеры пытались поломать эту традицию, но у них ничего не получилось.

-          Мы беседуем с вами в Равинии. Люди здесь прекрасно проводят время: устраивают пикники, едят, пьют, встречаются с друзьями... Единственное, в чем они не нуждаются, - в музыке. Они ее просто не слушают. На лужайке очень шумно, разговаривают и смеются даже во время концерта. Вас это не раздражает?

-          Те же самые слова сказала моя жена. Они с Мией были в воскресенье на концерте “Впечатляющий Чайковский”. На лужайке было очень шумно, люди не слушали музыку, каждый был занят своим делом. С другой стороны, есть люди в Павильоне и те, кто стоит сразу за ним. Они приходят ради музыки и слушают музыку. В целом я спокойно отношусь к этому. Рядом ходят поезда, поют цикады. Что вы хотите - это Равиния. Шумы лета - тоже часть Равинии. В Равинии атмосфера более небрежная. Мы знаем об этом. Мы привыкли к этому.

-          Как вы относитесь к музыке в лифтах, гостиницах, магазинах, музыке, как фону? Баренбойм придумал для нее определение: “elevator music”.

-          Спокойно. Леонард Бернстайн говорил то же самое, но его больше раздражала рок-музыка. В отеле он хотел спокойно отдохнуть, и тут раздавались “раскаты грома”... Я спокойно отношусь к этому.

“Приходите на наши концерты!”

Жена Джона - кларнетистка Тереза Рейли. У них трое детей: Дженна, Молли и Мия.

-          Как уживаются два кларнетиста в одной семье?

-          Прекрасно. Мы говорим на одном музыкальном языке, просим совета друг у друга, обсуждаем концерты, музицируем вместе. Тереза иногда заменяет кого-то и играет в оркестре.

-          Расскажите, пожалуйста, о ваших детях.

-          Начну со старшей. Дженна – кулинар. Училась на повара, закончила Кулинарную школу в Чикаго (Kendall College), работала на нескольких кухнях (Chicago Diner, The Green Zebra), была поваром в греческом ресторане Taxim, участвовала в телевизионном шоу “Iron Chef”. Сейчас она продает вина. Работает экспертом в магазине Vin Chicago.

После беседы с Джоном я заглянул в чикагское отделение магазина на улице Элстон. Коллекция вин там и впрямь замечательная. Зайдите и познакомьтесь с Дженной. Она знает о винах все!

-          Средняя дочь Молли – профессиональный музыкант, перкуссионистка. Окончила Джульярдскую школу. Мы музицировали вместе, у нас есть совместные записи. Сейчас она, в основном, занимается журналистикой, пишет о еде. У нее есть свой сайт http://mynameisyeh.com/. Она жила в Миннесоте и выпустила сборник рецептов и эссе о жизни на Среднем Западе. Книга называется “Molly on the Range”. Ее перевели на немецкий язык.

Книга продается на сайте “Amazon.com”. В октябре-ноябре Молли будет представлять ее в разных городах США. Презентация книги в Чикаго состоится 16 октября в помещении City Winery, 18 октября Молли выступит в книжном магазине пригорода Лейк Форест (Lake Forest Bookstore). Возможно, и российские издатели заинтересуются собранными в книге рецептами.

-          Младшая дочь Мия учится в школе. В марте ей исполнилось одиннадцать. Она занимается на фортепиано. Год назад стала играть на флейте. Она талантливая, у нее хороший звук. (На телефоне Джон показывает мне фрагмент ее домашнего выступления. У девочки действительно прекрасный звук! - Прим. автора.) Правда, пока ее не очень интересует музыкальная карьера. Восстает против родителей. Смотрит на сестер и увлекается кулинарией. Ездила на неделю в кулинарный лагерь (Baking Camp) в Kendall College. Посмотрите, что она сделала. (Джон показывает мне фотографию огромного торта. Я говорю: “Это не торт, а настоящее произведение искусства”. Джон смеется. Ему явно приятны мои комплименты. - Прим. автора.)

-          В вашей семье все любят готовить...

-          Все любят готовить, а я люблю поесть. Не знаю, что будет у Мии с музыкой - пока она хочет посвятить себя кулинарному делу.

-          Джон, что бы вы могли сказать многочисленной русскоязычной аудитории?

-          (Говорит на русском языке.) Я бы хотел, чтобы они получали удовольствие от игры нашего оркестра так же, как мы получаем удовольствие от нашей публики. Я в этом оркестре сорок лет, и все эти годы я вижу, как публика поддерживает нас. У нас великолепные дирижеры, солисты, разнообразный репертуар. Приходите на наши концерты! Мы вас не разочаруем!

Фотографии к статье:
Фото 1-4. Джон Брюс Йе. Все фото - Тодд Розенберг

Фото 5. Джон Брюс Йе с семьей. Фото из личного архива Джона Брюса Йе