22 октября 2011 года Театральная студия Вячеслава Кагановича представляет спектакль “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер”. Режиссер-постановщик спектакля – Сергей Коковкин. В ролях: Вячеслав Каганович и Марина Карманова. На премьеру приедет Автор, а на следующий день состоится его Творческий вечер.
О политике Шендерович говорит и пишет достаточно подробно. Поскольку наш разговор проходил в преддверии театральной премьеры, на этот раз я предложил Виктору Анатольевичу поговорить о Театре и только о Театре. Ни слова о политике! Возражений со стороны Автора не последовало.
- Как чувствует себя автор перед американской премьерой?
- Проникновенье наше по планете, как сказано у Высоцкого, особенно заметно вдалеке. (Смеется.) Я теперь могу надувать щеки и говорить, что моя пьеса репетируется в Чикаго... Премьеру я ожидаю с волнением. Действие пьесы происходит в Америке, и ясно, что в Америке зритель будет особенно заинтересованным и чутким. Первая постановка пьесы с большим успехом прошла в Одесском русском театре. По просьбе театра родословная героя (эту роль замечательно сыграл Олег Школьник) была перенесена именно в Одессу. Публика там реагировала замечательно, но это были оставшиеся, а пьеса посвящается всем уехавшим и оставшимся. Тем, кто остался, пьеса уже игралась, а тем, кто уехал, - еще нет. Чрезвычайно интересно услышать реакцию второй половины. Надеюсь, что она будет совпадать в большей части мест, но думаю, что меня ждут какие-то сюрпризы и удивления.
- Вы доверяете режиссеру Сергею Коковкину, или есть некоторое чувство страха и мысли: “Что он делает там с моей пьесой”?
- Нет-нет, страха нет. Я знаю Сергея Коковкина давно, с чрезвычайной симпатией к нему отношусь и доверяю по-человечески и профессионально. Речь идет не о том, что я не доверяю режиссеру. Вопрос в другом. Писал пьесу человек не уехавший. Конечно, я бывал в Америке и жил среди этих людей, но все-таки взгляд на эмиграцию у меня снаружи. Волнения связаны только с тем, как текст будет звучать в новой аудитории. Есть голос певца, но есть и резонанс помещения, и от резонанса зависит очень многое. Мне интересно, каков будет резонанс.
- Я читал вашу пьесу и понял, что вы досконально знаете предмет под названием “Эмиграция”...
- (Смеется.) Не знаю. Я, конечно, был на Брайтоне, у меня много друзей в эмиграции, но я не уверен, что знаю его досконально... Скорее, я могу что-то предполагать, достраивая мозаику из моих очень отрывочных представлений.
- У вашего персонажа есть прототип?
- Гольдинер – персонаж вымышленный, у него нет одного прототипа. Всякий художественный персонаж, как мозаика, собирается из нескольких кусочков. Бертольт Брехт, который в “Карьере Артуро Уи” показал абсолютно узнаваемого очевидного прототипа, - скорее, исключение. Мой Гольдинер состоит из четырех совершенно разных людей, живущих в разных странах за пределами России. Четыре человека, из которых я собирал своего Гольдинера. Собирал психологически, биографически... Меня повел за собой характер. Я думаю, что характер я знаю.
- По словам режиссера спектакля Сергея Борисовича Коковкина, для него в вашей пьесе важен конфликт двух миров, двух мировоззрений...
- Да, в пьесе есть два поколения эмиграции. Главный герой пьесы – старик, человек из анекдота, если говорить о типаже. “Как вам Америка?” – “Не знаю, мы в нее не выходим.” Этот человек эмигрировал и “окуклился” в небольшом эмигрантском, брайтонском мире. Героиня пьесы живет в Америке с шести лет. Она ощущает себя американкой, для нее Брайтон – “зоопарк”. Вынужденная встреча и взаимное узнавание-признавание людей разных поколений, разных культур, для одного из которых “зоопарк” – Америка, а для другого – эмиграция, мне показались очень любопытными. Я не Пушкин, у которого Татьяна выходила замуж за генерала, но в какой-то момент моя героиня тоже начала поступать по-своему. Пьеса писалась отчасти по заказу, но потом случилось то, что у Грибоедова называется “шел в комнату, попал в другую”. Через какое-то время выяснилось, что комедия, которую я начинал писать, постепенно ушла в сторону мелодрамы. Мне понравился новый для меня жанр. Когда Слава Каганович прочел пьесу и захотел ее поставить, я пошел на это с удовольствием, потому что, повторяю, мне действительно очень любопытно, как это может смотреться и звучать среди тех, про кого это написано.
- Как вы относитесь к изменению названия?
- Пьеса – это тридцать с чем-то страниц текста, а спектакль – совершенно другое. Спектакль - это живая история. У него, в отличие от пьесы, много родителей, и каждый привносит в него что-то новое: режиссер, актеры, весь творческий коллектив. Пьеса всегда всего лишь основа для спектакля. Поэтому я даю режиссеру полный карт-бланш. Любой спектакль – это все равно фантазии на темы пьесы. Примерно пятнадцать тысяч Гамлетов (кто-то посчитал) выходило на сцену. Спорить, кто ближе к Шекспиру, кто дальше от Шекспира, бессмысленно, потому что в каждом времени и в каждом месте свой Гамлет, свое “быть или не быть” и свои интонации. И это правильно. Так и должно быть. Автор не должен вмешиваться в спектакль. Спектакль рождается и живет своей жизнью, а автор с какого-то момента не имеет к этому никакого отношения.
- Виктор Анатольевич, почему из актерской студии Табакова и преподавания сценического движения в ГИТИСе вас потянуло к писательству? Не жалеете, что ушли из актерства, перестали преподавать?
- Я пытался писать с ранних лет. Вначале это было чрезвычайно вторично и неловко, но мне нравилось писать всегда, и театр был всегда. Меня тянуло в театр. Я никогда не был актером – играл в массовках в дипломных спектаклях в театре Табакова, не более того. А сценическое движение меня позвал преподавать Табаков и педагоги “Табакерки” на новом курсе. Для меня это была скорее дань любви табаковской студии, попытка второй раз войти в ту же реку. Я был студийцем Первой табаковской студии и педагогом Второй. Замечательная страница моей жизни! То, что называется “запахом кулис”, вызывает до сих пор приступы огромной ностальгии. Но все-таки я думаю, что каждый должен заниматься своим делом. Я абсолютно не жалею, что двадцать лет назад пересел за письменный стол. Я думаю, что занимаюсь своим делом, а театральное прошлое мне чрезвычайно помогает. Театр мне много дал в плане литературной и телевизионной работы. Если бы не табаковская студия, я бы, наверно, не решился писать пьесы. Логично, что лучшие драматурги были либо актерами, либо жили в театре и писали для театра, знали театр изнутри. Имена Шекспира, Мольера, Островского на поверхности. Театр надо знать, понимать и чувствовать. Человек, который выходил на сцену, пишет по-другому. Он находится внутри театра и проверяет текст на себе. Это совсем другой взгляд. В этом смысле даже тот небольшой юношеский опыт обитания внутри театра, который у меня был, меня очень подтолкнул и поддержал.
- Как вы считаете, Москва по-прежнему остается театральной Меккой или она постепенно утрачивает свои лидирующие позиции?
- Трудно судить. Я не думаю, что Москва – театральная Мекка. Я даже уверен, что это не так. Мы тем и отличаемся от мусульман, что у нас нет какого-то одного святого места. Мекка кочует, центр тяжести все время смещается. За время моей жизни этот центр передвигался много раз, был в Лондоне, Берлине и может возникнуть где угодно. Москва была таким городом – может быть, еще будет. В Москве продолжают работать несколько корифеев: Петр Наумович Фоменко и его школа, его ученик Женовач и его школа, другие талантливые режиссеры. В Москве есть потрясающая театральная школа.
- Вы продолжаете писать пьесы?
- Да, есть пьеса этого года, которая сейчас начинает путешествие “по рукам” в Москве. Это комедия. Надеюсь, она найдет свои руки. В будущем году я планирую издать сборник пьес. Туда войдут как пьесы, идущие в театрах, так и те, которые еще не были поставлены.
- На премьере спектакля в Одессе вы выходили на сцену в роли Автора. Не планируете то же самое в Чикаго?
- В Одессе это было сделано просто для премьеры. Нет, я приеду в Чикаго как зритель и как автор. На сцену я не буду выходить... Только если поклониться... А на следующий день в Чикаго состоится мой вечер.
- Что мы услышим на этом вечере?
- В прошлом году я приезжал с джазовым квинтетом Игоря Бриля. Спектакль назывался “Как таскали пианино”. В этот раз я буду рассказывать другие истории и читать другие тексты. Это будет литературный вечер совершенно другого плана.
- Поскольку встреча с вами состоится на следующий день после спектакля, готовы ли вы к дискуссии по поводу вашей пьесы?
- Честно говоря, я не думаю, что это правильно. Это не политические дебаты. Я, разумеется, не Чехов, но представьте себе ситуацию, когда Антон Павлович отвечает по содержанию “Чайки”. “Проясните неясности в третьем акте...” Будет спектакль, у каждого сложится свое впечатление. Этого достаточно. Пусть спектакль живет своей жизнью, а я приеду, с удовольствием приду на премьеру, а на следующий день выйду на сцену почитать свои тексты.
Nota bene! Премьера спектакля “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер” состоится 22 октября 2011 года в 7 часов вечера в зале “Christian Heritage Academy” по адресу: 315 Waukegan Road, Northfield, IL 60093.
23 октября в 7 часов вечера в Театральной гостиной по адресу 615 Academy Drive, Northbrook, IL 60062 состоится Творческий вечер с писателем и драматургом Виктором Шендеровичем. Билеты можно приобрести в театральных кассах Чикаго и пригородов.
О политике Шендерович говорит и пишет достаточно подробно. Поскольку наш разговор проходил в преддверии театральной премьеры, на этот раз я предложил Виктору Анатольевичу поговорить о Театре и только о Театре. Ни слова о политике! Возражений со стороны Автора не последовало.
- Как чувствует себя автор перед американской премьерой?
- Проникновенье наше по планете, как сказано у Высоцкого, особенно заметно вдалеке. (Смеется.) Я теперь могу надувать щеки и говорить, что моя пьеса репетируется в Чикаго... Премьеру я ожидаю с волнением. Действие пьесы происходит в Америке, и ясно, что в Америке зритель будет особенно заинтересованным и чутким. Первая постановка пьесы с большим успехом прошла в Одесском русском театре. По просьбе театра родословная героя (эту роль замечательно сыграл Олег Школьник) была перенесена именно в Одессу. Публика там реагировала замечательно, но это были оставшиеся, а пьеса посвящается всем уехавшим и оставшимся. Тем, кто остался, пьеса уже игралась, а тем, кто уехал, - еще нет. Чрезвычайно интересно услышать реакцию второй половины. Надеюсь, что она будет совпадать в большей части мест, но думаю, что меня ждут какие-то сюрпризы и удивления.
- Вы доверяете режиссеру Сергею Коковкину, или есть некоторое чувство страха и мысли: “Что он делает там с моей пьесой”?
- Нет-нет, страха нет. Я знаю Сергея Коковкина давно, с чрезвычайной симпатией к нему отношусь и доверяю по-человечески и профессионально. Речь идет не о том, что я не доверяю режиссеру. Вопрос в другом. Писал пьесу человек не уехавший. Конечно, я бывал в Америке и жил среди этих людей, но все-таки взгляд на эмиграцию у меня снаружи. Волнения связаны только с тем, как текст будет звучать в новой аудитории. Есть голос певца, но есть и резонанс помещения, и от резонанса зависит очень многое. Мне интересно, каков будет резонанс.
- Я читал вашу пьесу и понял, что вы досконально знаете предмет под названием “Эмиграция”...
- (Смеется.) Не знаю. Я, конечно, был на Брайтоне, у меня много друзей в эмиграции, но я не уверен, что знаю его досконально... Скорее, я могу что-то предполагать, достраивая мозаику из моих очень отрывочных представлений.
- У вашего персонажа есть прототип?
- Гольдинер – персонаж вымышленный, у него нет одного прототипа. Всякий художественный персонаж, как мозаика, собирается из нескольких кусочков. Бертольт Брехт, который в “Карьере Артуро Уи” показал абсолютно узнаваемого очевидного прототипа, - скорее, исключение. Мой Гольдинер состоит из четырех совершенно разных людей, живущих в разных странах за пределами России. Четыре человека, из которых я собирал своего Гольдинера. Собирал психологически, биографически... Меня повел за собой характер. Я думаю, что характер я знаю.
- По словам режиссера спектакля Сергея Борисовича Коковкина, для него в вашей пьесе важен конфликт двух миров, двух мировоззрений...
- Да, в пьесе есть два поколения эмиграции. Главный герой пьесы – старик, человек из анекдота, если говорить о типаже. “Как вам Америка?” – “Не знаю, мы в нее не выходим.” Этот человек эмигрировал и “окуклился” в небольшом эмигрантском, брайтонском мире. Героиня пьесы живет в Америке с шести лет. Она ощущает себя американкой, для нее Брайтон – “зоопарк”. Вынужденная встреча и взаимное узнавание-признавание людей разных поколений, разных культур, для одного из которых “зоопарк” – Америка, а для другого – эмиграция, мне показались очень любопытными. Я не Пушкин, у которого Татьяна выходила замуж за генерала, но в какой-то момент моя героиня тоже начала поступать по-своему. Пьеса писалась отчасти по заказу, но потом случилось то, что у Грибоедова называется “шел в комнату, попал в другую”. Через какое-то время выяснилось, что комедия, которую я начинал писать, постепенно ушла в сторону мелодрамы. Мне понравился новый для меня жанр. Когда Слава Каганович прочел пьесу и захотел ее поставить, я пошел на это с удовольствием, потому что, повторяю, мне действительно очень любопытно, как это может смотреться и звучать среди тех, про кого это написано.
- Как вы относитесь к изменению названия?
- Пьеса – это тридцать с чем-то страниц текста, а спектакль – совершенно другое. Спектакль - это живая история. У него, в отличие от пьесы, много родителей, и каждый привносит в него что-то новое: режиссер, актеры, весь творческий коллектив. Пьеса всегда всего лишь основа для спектакля. Поэтому я даю режиссеру полный карт-бланш. Любой спектакль – это все равно фантазии на темы пьесы. Примерно пятнадцать тысяч Гамлетов (кто-то посчитал) выходило на сцену. Спорить, кто ближе к Шекспиру, кто дальше от Шекспира, бессмысленно, потому что в каждом времени и в каждом месте свой Гамлет, свое “быть или не быть” и свои интонации. И это правильно. Так и должно быть. Автор не должен вмешиваться в спектакль. Спектакль рождается и живет своей жизнью, а автор с какого-то момента не имеет к этому никакого отношения.
- Виктор Анатольевич, почему из актерской студии Табакова и преподавания сценического движения в ГИТИСе вас потянуло к писательству? Не жалеете, что ушли из актерства, перестали преподавать?
- Я пытался писать с ранних лет. Вначале это было чрезвычайно вторично и неловко, но мне нравилось писать всегда, и театр был всегда. Меня тянуло в театр. Я никогда не был актером – играл в массовках в дипломных спектаклях в театре Табакова, не более того. А сценическое движение меня позвал преподавать Табаков и педагоги “Табакерки” на новом курсе. Для меня это была скорее дань любви табаковской студии, попытка второй раз войти в ту же реку. Я был студийцем Первой табаковской студии и педагогом Второй. Замечательная страница моей жизни! То, что называется “запахом кулис”, вызывает до сих пор приступы огромной ностальгии. Но все-таки я думаю, что каждый должен заниматься своим делом. Я абсолютно не жалею, что двадцать лет назад пересел за письменный стол. Я думаю, что занимаюсь своим делом, а театральное прошлое мне чрезвычайно помогает. Театр мне много дал в плане литературной и телевизионной работы. Если бы не табаковская студия, я бы, наверно, не решился писать пьесы. Логично, что лучшие драматурги были либо актерами, либо жили в театре и писали для театра, знали театр изнутри. Имена Шекспира, Мольера, Островского на поверхности. Театр надо знать, понимать и чувствовать. Человек, который выходил на сцену, пишет по-другому. Он находится внутри театра и проверяет текст на себе. Это совсем другой взгляд. В этом смысле даже тот небольшой юношеский опыт обитания внутри театра, который у меня был, меня очень подтолкнул и поддержал.
- Как вы считаете, Москва по-прежнему остается театральной Меккой или она постепенно утрачивает свои лидирующие позиции?
- Трудно судить. Я не думаю, что Москва – театральная Мекка. Я даже уверен, что это не так. Мы тем и отличаемся от мусульман, что у нас нет какого-то одного святого места. Мекка кочует, центр тяжести все время смещается. За время моей жизни этот центр передвигался много раз, был в Лондоне, Берлине и может возникнуть где угодно. Москва была таким городом – может быть, еще будет. В Москве продолжают работать несколько корифеев: Петр Наумович Фоменко и его школа, его ученик Женовач и его школа, другие талантливые режиссеры. В Москве есть потрясающая театральная школа.
- Вы продолжаете писать пьесы?
- Да, есть пьеса этого года, которая сейчас начинает путешествие “по рукам” в Москве. Это комедия. Надеюсь, она найдет свои руки. В будущем году я планирую издать сборник пьес. Туда войдут как пьесы, идущие в театрах, так и те, которые еще не были поставлены.
- На премьере спектакля в Одессе вы выходили на сцену в роли Автора. Не планируете то же самое в Чикаго?
- В Одессе это было сделано просто для премьеры. Нет, я приеду в Чикаго как зритель и как автор. На сцену я не буду выходить... Только если поклониться... А на следующий день в Чикаго состоится мой вечер.
- Что мы услышим на этом вечере?
- В прошлом году я приезжал с джазовым квинтетом Игоря Бриля. Спектакль назывался “Как таскали пианино”. В этот раз я буду рассказывать другие истории и читать другие тексты. Это будет литературный вечер совершенно другого плана.
- Поскольку встреча с вами состоится на следующий день после спектакля, готовы ли вы к дискуссии по поводу вашей пьесы?
- Честно говоря, я не думаю, что это правильно. Это не политические дебаты. Я, разумеется, не Чехов, но представьте себе ситуацию, когда Антон Павлович отвечает по содержанию “Чайки”. “Проясните неясности в третьем акте...” Будет спектакль, у каждого сложится свое впечатление. Этого достаточно. Пусть спектакль живет своей жизнью, а я приеду, с удовольствием приду на премьеру, а на следующий день выйду на сцену почитать свои тексты.
Nota bene! Премьера спектакля “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер” состоится 22 октября 2011 года в 7 часов вечера в зале “Christian Heritage Academy” по адресу: 315 Waukegan Road, Northfield, IL 60093.
23 октября в 7 часов вечера в Театральной гостиной по адресу 615 Academy Drive, Northbrook, IL 60062 состоится Творческий вечер с писателем и драматургом Виктором Шендеровичем. Билеты можно приобрести в театральных кассах Чикаго и пригородов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий