Опять русский Чикаго в ожидании премьеры. 22 октября 2011 года Театральная студия Вячеслава Кагановича представляет спектакль “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер”. Режиссер-постановщик спектакля – Сергей Коковкин. В ролях: Вячеслав Каганович и Марина Карманова. В прошлом выпуске нашей газеты мы говорили с автором пьесы. Сейчас – слово режиссеру.
Краткая справка. Сергей Борисович Коковкин родился в Ленинграде. Учился в Нахимовском военно-морском училище, с отличием закончил Институт театра, музыки и кинематографии (класс профессора Б.Зона) и Мастерскую драматургов И. Дворецкого. Работал актером и режиссером в Ленинградском театре Комедии имени Акимова и Московском театре имени Моссовета. Автор нескольких книг, изданных по-русски и по-английски, и тридцати пьес, переведенных на двенадцать языков. Среди них “Пять углов”, “Раненый зверь”, “Простак”, “Миссис Лев”, “Если буду жив”, “Пушкиногополь”, “Привет от Цюрупы”. В России его пьесы ставили Кама Гинкас и Роман Виктюк, Борис Морозов и Сергей Яшин. В них играли Г.Жженов, Л.Дуров, А.Ширвиндт, М.Державин, В.Талызина, Н.Дробышева, Н.Тенякова, Е.Стеблов. Многие годы Сергей Коковкин работает режиссером в Европе и США, преподает в американских университетах. Писал сценарии и ставил фильмы, снимался как актер. Его картины “Пейзаж с наводнением” и “Демарш энтузиаста” были удостоены призов Нью-Йоркского международного кинофестиваля. Художественный руководитель Всероссийского семинара драматургов, член Союза писателей и Союза театральных деятелей. Лауреат американской премии искусств, заслуженный артист России.
- Скажите, пожалуйста, как получилось, что актер Сергей Коковкин стал драматургом? Разочаровались в актерском ремесле?
- Мне надоело говорить чужие слова – хотелось сказать свое. Меня побудил к авторству мой первый учитель, знаменитый Александр Моисеевич Володин, у которого я играл в “Фабричной девчонке”. И я написал молодежную пьесу. Но Лениградский обком комсомола, где заседала небезызвестная ныне Валентина Матвиенко, мою пьесу с треском закрыл. Тогда в Питер приехал Юрий Петрович Любимов, он позвал меня в к себе в номер, в “Асторию”, и сказал: “Читайте”. Создатель Таганки воспринял мою попытку всерьез. Его признание тогда мне очень помогло, я понял, что могу писать. Я поступил в мастерскую известного драматурга Игнатия Дворецкого. Вместе со мной учились Саша Галин, Семен Злотников, Алла Соколова...
- Вы называете всех тех, кто стал основоположниками “новой волны” в драматургии...
- Это было питерское крыло. А в Москве была Студия Арбузова, где учились Люся Петрушевская, Витя Славкин, Аня Родионова, Леша Казанцев, Аркаша Инин. Аня была инициатором соединения наших студий и арбузовская команда приехала в Питер. Вот тогда и родилась “новая волна”. Нас было человек тридцать, три десятка молодых драматургов. Показалось, что в затхлой атмосфере застоя потянуло свежим ветерком.
- Мне кажется, у “новой волны” была какая-то новая степень искренности, которой не было раньше в советской драматургии. Почему это новое направление получило такое мощное развитие?
- Так долго были зажаты рты и сдавлена башка невозможностью свободной мысли... Когда-то это должно было прорваться... Всё было заново, новые слова, новые мысли. Это была надежда на новую жизнь. А для нас с Аней Родионовой – просто началом новой жизни. Из актрисы кино она тоже стала драматургом и сценаристом, автором многих фильмов, в том числе знаменитого “ Карнавала ”. А потом именно “новая волна” выплеснула нас сюда, на океанский берег. В апреле 1985 года я получил приглашение от президента американского Театрального Центра Юджина О’Нила Джорджа Уайта. Из шестисот пьес была выбрана “Если буду жив”, и я оказался первым советским драматургом, чья пьеса была поставлена на престижном фестивале. Мы приехали замечательной компанией с Александром Гельманом и Григорием Гориным. Но с нами естественно был руководитель, посланный сверху, - Генрих Боровик. Он сразу попытался противодействовать моей постановке, заявив, что на фестивале будет показана антисталинская венгерская пьеса и мы должны его покинуть. Единственный среди нас коммунист Саша Гельман ходил по берегу океана и уговаривал товарища Боровика смириться, но Боровику необходим был скандал. Он собрал пресс-конференцию и объявил, что мы покидаем фестиваль. Когда мне дали слово, я обнял своих американских коллег и сказал: “Мы – одна команда. Я тоже актер. И я не предам моих коллег. Пока я не выпущу спектакль, я никуда не уеду”. Я отказался закрыть постановку и покинуть фестиваль. Газетчики тут же вытащили меня на улицу и стали фотографировать на фоне американского флага. “Он выбрал свободу”, - писали тогда. И мой спектакль победил. А Боровик, грозивший мне Москвой, не понял, что время уже изменилось. В тот же год я уехал в Стамбул ставить свою пьесу “Пять углов” с великой турецкой актрисой Йылдыз Кентер. Мои пьесы пошли по разным странам: в Италии, Германии, Финляндии, Болгарии, даже в Китае. По моим сценариям выходили фильмы в Польше. А здесь, в Америке я поставил за эти годы двадцать пять спектаклей, переставив всю русскую классику: Гоголя, Островского, Чехова, Пушкина, Толстого, Горького, Фонвизина, Лескова, Грибоедова, Шварца, Булгакова, Олешу, Рощина... Один раз даже поставил свой гротеск “Пушкиногополь”.
Среди героев пьес Коковкина – много исторических персонажей: Ломоносов, Пушкин, Гоголь, Толстой. Только что он вернулся из Белграда, где в Национальном театре прошла премьера спектакля по его пьесе “Миссис Лев”. Сергей Борисович был удостоен Серебряной медали и почетного звания члена “позорища” (Коковкин с удовольствием повторяет на сербском языке это слово, в переводе с сербского означающее театр).
В списке пьес Коковкина я нашел название, которое сразу привлекло мое внимание, - “Чехов в Чикаго”. Я попросил Сергея Борисовича рассказать подробнее об этой пьесе.
- В 1999 году в Чикаго я познакомился с начинающим драматургом, врачом по профессии. Он показал мне несколько своих текстов, на основе которых я, с его разрешения, сделал пьесу “Чехов в Чикаго”. Я предложил эту вещь Славе Кагановичу. Может быть, в будущем мы обсудим возможность ее постановки... Сейчас я много преподаю, занимаюсь драматургией с молодежью, возглавляя Всероссийский семинар драматургов. Мы собираем талантливых ребят со всей страны...
- Как вы работаете с ними? Разве можно научить писать пьесы?
- Я работаю с профессиональными литераторами, закончившими Литинститут и сценарный факультет ВГИКа. Они уже умеют писать, но абсолютно не осведомлены о театральной специфике. Театр надо ощутить собственной шкурой. В Москве у меня есть своя Лаборатория, при ней - группа режиссеров. Мы пытаемся внедрять пьесы прямо в театральные труппы. Первый год я работал с ними в театре Сатиры, второй - в театре Армии, третий – в театре Маяковского. Мы погружаемся в невероятную, манящую, загадочную, но жестокую и требовательную театральную сферу. Когда ребята проходят по гигантской, самой большой в Европе, сцене театра Армии, и видят огромное пространство, которое надо заполнить своей мыслью, эмоцией, динамическим посылом, они начинают впрямую осознавать ответственность авторского слова. Чтобы захватить трехтысячный зал, нужен мощный выплеск творческой энергетики и большая смелость.
- Чем вас привлекла драматургия Шендеровича?
- Я хорошо знаю и глубоко уважаю все, что делает Виктор. И очень обрадовался, когда узнал, что он пишет пьесы. В Доме актера я веду Клуб драматургов, куда приглашал его читать свои драматические тексты. В этом сезоне у нас, в театре Сатиры, прошла успешная премьера его “Вечернего выезда общества слепых”. В новой пьесе “Потерпевший Гольдинер” мне показался интересным диалог двух поколений, в котором явственен стык двух миров. Она - молодая, он - пожилой, она - американка, он – человек, выросший в Советском Союзе, продукт прежней жизни с упрямой упертостью сознания. Гольдинер двадцать лет живет в Америке, не пытаясь интегрироваться в новое для него пространство. Он заперт от жизни, оставаясь в замкнутой клетке своего мирка. Он пропустил эти двадцать лет. Мне интересно его столкновение с американкой, женщиной, вызывающей у него неприязнь, даже – отторжение, но именно она заставляет его иначе взглянуть на мир и свое предназначение в нем.
- Вы выделяете в этой пьесе политический контекст?
- Политика сиюминутна. Здесь иной счет времени. В этой пьесе три героя: Он, Она и Время. Какой здесь политический контекст? Мы говорим о разнице мировоззрений.
- Я увидел в этом старике одинокого больного несчастного человека.
- Это поколение ее отца. Оказывается, нельзя все списывать на время. Любое время можно прожить по-разному. Прожить его честно – очень трудно, но другого выбора для человека нет. Эта очень современная пьеса. Она не про вчера, она про сегодня. Даже про завтра. Там много слоев. Когда я несколько лет назад встречался с Эдвардом Олби, я репетировал с Татьяной Дорониной в его пьесе “Кто боится Вирджинии Вульф?” Я играл Джорджа, она - Марту. Я начал расспрашивать автора о его замысле и тогда самонадеянно произнес: “По-моему, мы вскрыли все уровни, все слои вашей пьесы”. Он посмотрел на меня внимательно и спросил: “Все шесть?” И я заткнулся. (Смеется.) Так вот, возвращаясь к нашему спектаклю, мы пытаемся вскрыть “все шесть”... Может быть, у Виктора Анатольевича их и не шесть, но вскрыть хочется все, что есть.
- Оригинальное название пьесы – “Потерпевший Гольдинер”. Почему для американской премьеры вы решили изменить его?
- Я предложил Виктору несколько названий, и его зацепило это. “Потерпевший Гольдинер” не создает проблемы. Это – частный случай. А “Айдонт андеРстенд” (Сергей Борисович смачно произносит эти слова, ударяя на каждый слог и особо выговаривая “Р”. – Прим. автора.) – это закрытая стена, преграда непонимания приехавшего из Советского Союза человека. Он не понимает языка, не понимает этой жизни. Не понимает и не принимает, потому что не приспособлен к другой жизни. Он – продукт коллективного мышления, которое лишает человека своебразия, собственной индивидуальности, человеческого достоинства одиночки.
- Как вам работается с актерами?
- Марина Карманова и Слава Каганович – замечательные артисты. Мы досконально исследуем текст, разбираем характеры наших персонажей, пытаемся существовать в жанре психологического театра. Мне очень интересно с ними работать, и мне кажется, мой метод им тоже внове. Актеры говорят, что не ожидали такой работы. Тем любопытнее будет увидеть результат!
- А вы сами по-прежнему играете в театре?
- Сейчас я больше занимаюсь режиссурой и драматургией, но в свое время играл много. Мой актерский опыт был разделен между театрами Акимова и Завадского. Я пришел в театр Моссовета, когда Юрия Александровича не стало (Завадского – Прим. автора.). Играл с Пляттом, стоял на сцене с Фаиной Георгиевной. А уж с Сережей Юрским сколько сыграно!..
- Кто был вашим педагогом?
- Профессор Борис Вольфович Зон. Он был учителем Павла Кадочникова, Алисы Фрейндлих, Зинаиды Шарко, Натальи Теняковой, Льва Додина. Человек-легенда, прямой ученик Станиславского. Он ходил за учителем и записывал за ним, когда еще книг Мастера не было.
- То есть вы в одном рукопожатии от Константина Сергеевича!
- Получается так. (Улыбается.) Школа у нас замечательная. Когда Джереми Айронса спросили, какая у него школа, он улыбнулся, развел руками и ответил: “Школа у всех одна - русская”. Школа действительно одна, никуда от Станиславского не уйти. Станиславский – азбука. Вы можете складывать из этой азбуки разные сценические тексты, от гиперреальности до абсурда, но сначала необходимо овладеть азбукой.
- Сергей Борисович, что происходит сегодня в российском театре? То и дело мы слышим о конфликтах, расколах, столкновениях... Это кризис жанра или “издержки производства”?
- Российский театр пропустил свое время, и в этом виноваты в том числе и мы, драматурги. Мы не осмыслили ни советский опыт, ни опыт перехода страны в другое состояние. Мы влезли в совершенно безобразный стиль антрепризного театра, который забит “мартышками”. Моя соседка Лия Ахеджакова так и говорит: “Мы – мартышки”, то есть узнаваемые через телевизор персонажи. В театре нынче царят коммерция и угождение платежеспособной публике. Я дружу с Ширвиндтом и Державиным, они играли в моей пьесе, я ставил спектакли в театре Сатиры. Даже там нелегко. Трудно живется сегодня российским театрам. Очень трудно. Понимающих зрителей - восемь процентов.
- Но так ведь было всегда и везде! В Америке разве по-другому? Подавляющее большинство людей не было в театре ни разу!
- Наверно. Но вот эта замшелость мышления, этот безобразный ящик, который оглупляет нацию, когда она из народа превращается в население. Позиция проста: пусть жуют комбикорм и привыкают ко лжи, а не затуманивают головы проблемами и идеями. Умный зритель властям не нужен, а глупый - выгоден. Беда с культурой. Беда со знаниями. К счастью, остаются театры, которые не потакают толпе и служат отдушиной для мыслящей части интеллигенции. Конечно, театр Петра Фоменко. Я с Петей проработал много лет, играл главные роли в его спектаклях. Театр-студия его ученика Сергея Женовача. В Питере – театр Додина. Сейчас в Москве в силе варяги: театр Некрошюса в Театре наций, Туминаса в Вахтанговском, Карбаускиса в Маяковке – мощная литовская театральная школа, идущая от Мильтиниса. Есть замечательные андеграундные спектакли, “Театр.doc”, театр “Практика”, пермские опыты. Пермь у нас сейчас – одна из культурных столиц России.
- Там не только Теодор Курендзис с оперой, а и театр хороший?
- Из Перми родом Борис Мильграм, с которым я работал в театре Моссовета. Он там теперь вице-губернатор. Борис привлек в город Марата Гельмана, там проводятся выставки, фестивали, ставятся серьезные новаторские спектакли. При этом зритель на Каме не московский и не питерский, а достаточно усредненный, зритель российской провинции. Так что оптимизм на возрождение российской культуры у меня сохраняется.
В конце нашей беседы Сергей Коковкин поделился планами на будущее.
- Сейчас совместно с американским Театральным центром Юждина О’Нила я организовываю Театральный центр посреди Балтийского моря. Это “Stage Island” – “Сцена-Остров”, на одинаковом расстоянии от которого находятся Стокгольм, Хельсинки, Рига и Таллин. В проекте участвуют семь стран: Швеция, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Россия и США. Недавно я вернулся из Таллина, где на Довлатовских днях была премьера моего фильма “Демарш энтузиаста”, там я и начал заниматься учреждением нового статуса Острова. После безбрежного Мичигана вернусь на Балтику, на свой Остров!
Nota bene! Премьера спектакля “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер” состоится 22 октября 2011 года в 7 часов вечера в зале “Christian Heritage Academy” по адресу: 315 Waukegan Road, Northfield, IL 60093.
23 октября в 7 часов вечера в Театральной гостиной по адресу 615 Academy Drive, Northbrook, IL 60062 состоится Творческий вечер с писателем и драматургом Виктором Шендеровичем. Билеты можно приобрести в театральных кассах Чикаго и пригородов.
Краткая справка. Сергей Борисович Коковкин родился в Ленинграде. Учился в Нахимовском военно-морском училище, с отличием закончил Институт театра, музыки и кинематографии (класс профессора Б.Зона) и Мастерскую драматургов И. Дворецкого. Работал актером и режиссером в Ленинградском театре Комедии имени Акимова и Московском театре имени Моссовета. Автор нескольких книг, изданных по-русски и по-английски, и тридцати пьес, переведенных на двенадцать языков. Среди них “Пять углов”, “Раненый зверь”, “Простак”, “Миссис Лев”, “Если буду жив”, “Пушкиногополь”, “Привет от Цюрупы”. В России его пьесы ставили Кама Гинкас и Роман Виктюк, Борис Морозов и Сергей Яшин. В них играли Г.Жженов, Л.Дуров, А.Ширвиндт, М.Державин, В.Талызина, Н.Дробышева, Н.Тенякова, Е.Стеблов. Многие годы Сергей Коковкин работает режиссером в Европе и США, преподает в американских университетах. Писал сценарии и ставил фильмы, снимался как актер. Его картины “Пейзаж с наводнением” и “Демарш энтузиаста” были удостоены призов Нью-Йоркского международного кинофестиваля. Художественный руководитель Всероссийского семинара драматургов, член Союза писателей и Союза театральных деятелей. Лауреат американской премии искусств, заслуженный артист России.
- Скажите, пожалуйста, как получилось, что актер Сергей Коковкин стал драматургом? Разочаровались в актерском ремесле?
- Мне надоело говорить чужие слова – хотелось сказать свое. Меня побудил к авторству мой первый учитель, знаменитый Александр Моисеевич Володин, у которого я играл в “Фабричной девчонке”. И я написал молодежную пьесу. Но Лениградский обком комсомола, где заседала небезызвестная ныне Валентина Матвиенко, мою пьесу с треском закрыл. Тогда в Питер приехал Юрий Петрович Любимов, он позвал меня в к себе в номер, в “Асторию”, и сказал: “Читайте”. Создатель Таганки воспринял мою попытку всерьез. Его признание тогда мне очень помогло, я понял, что могу писать. Я поступил в мастерскую известного драматурга Игнатия Дворецкого. Вместе со мной учились Саша Галин, Семен Злотников, Алла Соколова...
- Вы называете всех тех, кто стал основоположниками “новой волны” в драматургии...
- Это было питерское крыло. А в Москве была Студия Арбузова, где учились Люся Петрушевская, Витя Славкин, Аня Родионова, Леша Казанцев, Аркаша Инин. Аня была инициатором соединения наших студий и арбузовская команда приехала в Питер. Вот тогда и родилась “новая волна”. Нас было человек тридцать, три десятка молодых драматургов. Показалось, что в затхлой атмосфере застоя потянуло свежим ветерком.
- Мне кажется, у “новой волны” была какая-то новая степень искренности, которой не было раньше в советской драматургии. Почему это новое направление получило такое мощное развитие?
- Так долго были зажаты рты и сдавлена башка невозможностью свободной мысли... Когда-то это должно было прорваться... Всё было заново, новые слова, новые мысли. Это была надежда на новую жизнь. А для нас с Аней Родионовой – просто началом новой жизни. Из актрисы кино она тоже стала драматургом и сценаристом, автором многих фильмов, в том числе знаменитого “ Карнавала ”. А потом именно “новая волна” выплеснула нас сюда, на океанский берег. В апреле 1985 года я получил приглашение от президента американского Театрального Центра Юджина О’Нила Джорджа Уайта. Из шестисот пьес была выбрана “Если буду жив”, и я оказался первым советским драматургом, чья пьеса была поставлена на престижном фестивале. Мы приехали замечательной компанией с Александром Гельманом и Григорием Гориным. Но с нами естественно был руководитель, посланный сверху, - Генрих Боровик. Он сразу попытался противодействовать моей постановке, заявив, что на фестивале будет показана антисталинская венгерская пьеса и мы должны его покинуть. Единственный среди нас коммунист Саша Гельман ходил по берегу океана и уговаривал товарища Боровика смириться, но Боровику необходим был скандал. Он собрал пресс-конференцию и объявил, что мы покидаем фестиваль. Когда мне дали слово, я обнял своих американских коллег и сказал: “Мы – одна команда. Я тоже актер. И я не предам моих коллег. Пока я не выпущу спектакль, я никуда не уеду”. Я отказался закрыть постановку и покинуть фестиваль. Газетчики тут же вытащили меня на улицу и стали фотографировать на фоне американского флага. “Он выбрал свободу”, - писали тогда. И мой спектакль победил. А Боровик, грозивший мне Москвой, не понял, что время уже изменилось. В тот же год я уехал в Стамбул ставить свою пьесу “Пять углов” с великой турецкой актрисой Йылдыз Кентер. Мои пьесы пошли по разным странам: в Италии, Германии, Финляндии, Болгарии, даже в Китае. По моим сценариям выходили фильмы в Польше. А здесь, в Америке я поставил за эти годы двадцать пять спектаклей, переставив всю русскую классику: Гоголя, Островского, Чехова, Пушкина, Толстого, Горького, Фонвизина, Лескова, Грибоедова, Шварца, Булгакова, Олешу, Рощина... Один раз даже поставил свой гротеск “Пушкиногополь”.
Среди героев пьес Коковкина – много исторических персонажей: Ломоносов, Пушкин, Гоголь, Толстой. Только что он вернулся из Белграда, где в Национальном театре прошла премьера спектакля по его пьесе “Миссис Лев”. Сергей Борисович был удостоен Серебряной медали и почетного звания члена “позорища” (Коковкин с удовольствием повторяет на сербском языке это слово, в переводе с сербского означающее театр).
В списке пьес Коковкина я нашел название, которое сразу привлекло мое внимание, - “Чехов в Чикаго”. Я попросил Сергея Борисовича рассказать подробнее об этой пьесе.
- В 1999 году в Чикаго я познакомился с начинающим драматургом, врачом по профессии. Он показал мне несколько своих текстов, на основе которых я, с его разрешения, сделал пьесу “Чехов в Чикаго”. Я предложил эту вещь Славе Кагановичу. Может быть, в будущем мы обсудим возможность ее постановки... Сейчас я много преподаю, занимаюсь драматургией с молодежью, возглавляя Всероссийский семинар драматургов. Мы собираем талантливых ребят со всей страны...
- Как вы работаете с ними? Разве можно научить писать пьесы?
- Я работаю с профессиональными литераторами, закончившими Литинститут и сценарный факультет ВГИКа. Они уже умеют писать, но абсолютно не осведомлены о театральной специфике. Театр надо ощутить собственной шкурой. В Москве у меня есть своя Лаборатория, при ней - группа режиссеров. Мы пытаемся внедрять пьесы прямо в театральные труппы. Первый год я работал с ними в театре Сатиры, второй - в театре Армии, третий – в театре Маяковского. Мы погружаемся в невероятную, манящую, загадочную, но жестокую и требовательную театральную сферу. Когда ребята проходят по гигантской, самой большой в Европе, сцене театра Армии, и видят огромное пространство, которое надо заполнить своей мыслью, эмоцией, динамическим посылом, они начинают впрямую осознавать ответственность авторского слова. Чтобы захватить трехтысячный зал, нужен мощный выплеск творческой энергетики и большая смелость.
- Чем вас привлекла драматургия Шендеровича?
- Я хорошо знаю и глубоко уважаю все, что делает Виктор. И очень обрадовался, когда узнал, что он пишет пьесы. В Доме актера я веду Клуб драматургов, куда приглашал его читать свои драматические тексты. В этом сезоне у нас, в театре Сатиры, прошла успешная премьера его “Вечернего выезда общества слепых”. В новой пьесе “Потерпевший Гольдинер” мне показался интересным диалог двух поколений, в котором явственен стык двух миров. Она - молодая, он - пожилой, она - американка, он – человек, выросший в Советском Союзе, продукт прежней жизни с упрямой упертостью сознания. Гольдинер двадцать лет живет в Америке, не пытаясь интегрироваться в новое для него пространство. Он заперт от жизни, оставаясь в замкнутой клетке своего мирка. Он пропустил эти двадцать лет. Мне интересно его столкновение с американкой, женщиной, вызывающей у него неприязнь, даже – отторжение, но именно она заставляет его иначе взглянуть на мир и свое предназначение в нем.
- Вы выделяете в этой пьесе политический контекст?
- Политика сиюминутна. Здесь иной счет времени. В этой пьесе три героя: Он, Она и Время. Какой здесь политический контекст? Мы говорим о разнице мировоззрений.
- Я увидел в этом старике одинокого больного несчастного человека.
- Это поколение ее отца. Оказывается, нельзя все списывать на время. Любое время можно прожить по-разному. Прожить его честно – очень трудно, но другого выбора для человека нет. Эта очень современная пьеса. Она не про вчера, она про сегодня. Даже про завтра. Там много слоев. Когда я несколько лет назад встречался с Эдвардом Олби, я репетировал с Татьяной Дорониной в его пьесе “Кто боится Вирджинии Вульф?” Я играл Джорджа, она - Марту. Я начал расспрашивать автора о его замысле и тогда самонадеянно произнес: “По-моему, мы вскрыли все уровни, все слои вашей пьесы”. Он посмотрел на меня внимательно и спросил: “Все шесть?” И я заткнулся. (Смеется.) Так вот, возвращаясь к нашему спектаклю, мы пытаемся вскрыть “все шесть”... Может быть, у Виктора Анатольевича их и не шесть, но вскрыть хочется все, что есть.
- Оригинальное название пьесы – “Потерпевший Гольдинер”. Почему для американской премьеры вы решили изменить его?
- Я предложил Виктору несколько названий, и его зацепило это. “Потерпевший Гольдинер” не создает проблемы. Это – частный случай. А “Айдонт андеРстенд” (Сергей Борисович смачно произносит эти слова, ударяя на каждый слог и особо выговаривая “Р”. – Прим. автора.) – это закрытая стена, преграда непонимания приехавшего из Советского Союза человека. Он не понимает языка, не понимает этой жизни. Не понимает и не принимает, потому что не приспособлен к другой жизни. Он – продукт коллективного мышления, которое лишает человека своебразия, собственной индивидуальности, человеческого достоинства одиночки.
- Как вам работается с актерами?
- Марина Карманова и Слава Каганович – замечательные артисты. Мы досконально исследуем текст, разбираем характеры наших персонажей, пытаемся существовать в жанре психологического театра. Мне очень интересно с ними работать, и мне кажется, мой метод им тоже внове. Актеры говорят, что не ожидали такой работы. Тем любопытнее будет увидеть результат!
- А вы сами по-прежнему играете в театре?
- Сейчас я больше занимаюсь режиссурой и драматургией, но в свое время играл много. Мой актерский опыт был разделен между театрами Акимова и Завадского. Я пришел в театр Моссовета, когда Юрия Александровича не стало (Завадского – Прим. автора.). Играл с Пляттом, стоял на сцене с Фаиной Георгиевной. А уж с Сережей Юрским сколько сыграно!..
- Кто был вашим педагогом?
- Профессор Борис Вольфович Зон. Он был учителем Павла Кадочникова, Алисы Фрейндлих, Зинаиды Шарко, Натальи Теняковой, Льва Додина. Человек-легенда, прямой ученик Станиславского. Он ходил за учителем и записывал за ним, когда еще книг Мастера не было.
- То есть вы в одном рукопожатии от Константина Сергеевича!
- Получается так. (Улыбается.) Школа у нас замечательная. Когда Джереми Айронса спросили, какая у него школа, он улыбнулся, развел руками и ответил: “Школа у всех одна - русская”. Школа действительно одна, никуда от Станиславского не уйти. Станиславский – азбука. Вы можете складывать из этой азбуки разные сценические тексты, от гиперреальности до абсурда, но сначала необходимо овладеть азбукой.
- Сергей Борисович, что происходит сегодня в российском театре? То и дело мы слышим о конфликтах, расколах, столкновениях... Это кризис жанра или “издержки производства”?
- Российский театр пропустил свое время, и в этом виноваты в том числе и мы, драматурги. Мы не осмыслили ни советский опыт, ни опыт перехода страны в другое состояние. Мы влезли в совершенно безобразный стиль антрепризного театра, который забит “мартышками”. Моя соседка Лия Ахеджакова так и говорит: “Мы – мартышки”, то есть узнаваемые через телевизор персонажи. В театре нынче царят коммерция и угождение платежеспособной публике. Я дружу с Ширвиндтом и Державиным, они играли в моей пьесе, я ставил спектакли в театре Сатиры. Даже там нелегко. Трудно живется сегодня российским театрам. Очень трудно. Понимающих зрителей - восемь процентов.
- Но так ведь было всегда и везде! В Америке разве по-другому? Подавляющее большинство людей не было в театре ни разу!
- Наверно. Но вот эта замшелость мышления, этот безобразный ящик, который оглупляет нацию, когда она из народа превращается в население. Позиция проста: пусть жуют комбикорм и привыкают ко лжи, а не затуманивают головы проблемами и идеями. Умный зритель властям не нужен, а глупый - выгоден. Беда с культурой. Беда со знаниями. К счастью, остаются театры, которые не потакают толпе и служат отдушиной для мыслящей части интеллигенции. Конечно, театр Петра Фоменко. Я с Петей проработал много лет, играл главные роли в его спектаклях. Театр-студия его ученика Сергея Женовача. В Питере – театр Додина. Сейчас в Москве в силе варяги: театр Некрошюса в Театре наций, Туминаса в Вахтанговском, Карбаускиса в Маяковке – мощная литовская театральная школа, идущая от Мильтиниса. Есть замечательные андеграундные спектакли, “Театр.doc”, театр “Практика”, пермские опыты. Пермь у нас сейчас – одна из культурных столиц России.
- Там не только Теодор Курендзис с оперой, а и театр хороший?
- Из Перми родом Борис Мильграм, с которым я работал в театре Моссовета. Он там теперь вице-губернатор. Борис привлек в город Марата Гельмана, там проводятся выставки, фестивали, ставятся серьезные новаторские спектакли. При этом зритель на Каме не московский и не питерский, а достаточно усредненный, зритель российской провинции. Так что оптимизм на возрождение российской культуры у меня сохраняется.
В конце нашей беседы Сергей Коковкин поделился планами на будущее.
- Сейчас совместно с американским Театральным центром Юждина О’Нила я организовываю Театральный центр посреди Балтийского моря. Это “Stage Island” – “Сцена-Остров”, на одинаковом расстоянии от которого находятся Стокгольм, Хельсинки, Рига и Таллин. В проекте участвуют семь стран: Швеция, Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, Россия и США. Недавно я вернулся из Таллина, где на Довлатовских днях была премьера моего фильма “Демарш энтузиаста”, там я и начал заниматься учреждением нового статуса Острова. После безбрежного Мичигана вернусь на Балтику, на свой Остров!
Nota bene! Премьера спектакля “Айдонт андерстенд” по пьесе Виктора Шендеровича “Потерпевший Гольдинер” состоится 22 октября 2011 года в 7 часов вечера в зале “Christian Heritage Academy” по адресу: 315 Waukegan Road, Northfield, IL 60093.
23 октября в 7 часов вечера в Театральной гостиной по адресу 615 Academy Drive, Northbrook, IL 60062 состоится Творческий вечер с писателем и драматургом Виктором Шендеровичем. Билеты можно приобрести в театральных кассах Чикаго и пригородов.
Комментариев нет:
Отправить комментарий