15 и 16 мая Театральная студия Вячеслава Кагановича “By the Way Theater” представляет спектакль “Шагал. Цвет любви” по пьесе Зиновия Сагалова “Полеты с ангелом”. Режиссер спектакля – Арнольд Швецов.
Краткая биографическая справка. Арнольд Швецов. Актер, режиссер, педагог. Родился в Адлере. Детство и
юность провел в Риге. Занимался в Театральной студии Н.Б.Этингоф. Актерское образование
получил в ГИТИСе (курс А.Гончарова), режиссерское - в ГИТИСе (курс М.О.Кнебель и
Л.Е.Хейфеца). Служил в Рижском молодежном театре (ТЮЗ) и Московском театре имени
Н.В.Гоголя. С 1995 года живет в Нью-Йорке. Ставит спектакли в США с
американскими и русскоязычными актерами. В 2000
году осуществил постановку оперы И.Стравинского "Мавра" в Merkin Concert Hall (Нью-Йорк). В качестве приглашенного режиссера-постановщика работал в
США, России и Армении. Участник Международного
Шекспировского фестиваля моноспектаклей "Арммоно" (Ереван, Армения) и
Первого Международного театрального фестиваля малых форм "Северные
встречи" (Нижневартовск, Россия). Руководитель класса драмы
Академии имени А.Пушкина в Нью-Йорке. Автор и ведущий детской еженедельной
программы на Davidzon Radio (Нью-Йорк).
В перерыве между репетициями мне удалось побеседовать с Арнольдом Швецовым.
Наш разговор превратился в серию интереснейших театральных историй,
блистательно рассказанных и сыгранных актером и режиссером. При подготовке
материала к печати я решил убрать почти все свои вопросы и комментарии. Перед
вами - монологи режиссера о Театре и его Творцах.
“Работается мне легко и радостно”
-
“Полеты с ангелом” - одна из нескольких пьес Зиновия Вульфовича Сагалова о
великих творческих личностях. (В эту серию входят пьесы о Чайковском, Айседоре
Дункан, Михоэлсе, Саре Бернар, Элеоноре Дузе.) Автор пытается понять психологию
человека-творца. В чем его талант, из “какого сора” возникает вдохновение?..
Пьеса “Прогулки с ангелом” привлекла меня своей необычностью. Она написана
белым стихом, что предполагает определенную специфику в плане
музыкально-пластического существования. Понятно, что речь идет о Шагале, и одно
из рабочих названий спектакля было “Страсти по Марку Шагалу”. Но в списке
действующих лиц герой назван словом Художник. И это не случайно. В центре пьесы
и спектакля - собирательный образ Творца. Шагал говорил: “Неправда,
что мое искусство фантастично! Наоборот, я реалист. Я люблю землю”. И при этом: “Я ухожу в свои мысли, взлетаю над миром”. Шагал – это загадка, разгадать
которую не дано никому. Невозможно до конца ощутить, понять Шагала, как
невозможно до конца понять любого гения. Гениальность непостижима!.. Спектакль
начинается и заканчивается с полета. Вначале старый художник просит ангела
взять его с собой на небо, а в конце его на небо берет с собой Белла. Шагал
родился во время пожара (его маму с младенцем еле спасли), и гадалка
напророчила ему, что он умрет в полете. Когда в 1973 году он должен был лететь
в Москву на открытие своей выставки, Вава (его тогдашняя жена Валентина
Бродская) сказала: “Шагал, мы не полетим”. Незадолго до этого на выставке в
Париже во время показательного полета разбился ТУ-144. Но Шагал решил лететь и
умер он все же в полете, в подымающемся лифте. В его биографии соединились
мистическо-фантастические причуды, томление духа, борьба, страсти... Вместе с
тем он очень светлый, веселый, легкий в своих желаниях. Его мама, будучи
беременной, была на цирковом представлении воздушных акробатов. Потом она
говорила, что, вероятно, один из них похитил душу ее мальчика. Шагал всю жизнь
рисовал цирк. Он все время любил какие-то выкрутасы. У него даже серьезные
библейские персонажи выглядят несерьезно. На одной из его работ “Бегство в
Египет” Иосиф изображен в костюме Арлекина. Шагал соотносил трагедии актеров и
циркачей с библейскими сюжетами. Только Шагал мог себе такое позволить! В его
творчестве есть что-то театрально-карнавальное... У нас замечательная команда.
Все женские персонажи играет талантливая актриса Марина Смолина, мужские –
Вячеслав Каганович и Михаил Клейнерман. Глядя на творчество Кагановича,
мне хочется перефразировать: “Любите ли вы театр, как любит его Вячеслав?” Скрипач
Клейнерман органичен, актерски точен и заразителен.... Огромное значение в спектакле
играет музыка. Вся история сделана в пластическо-музыкальном ключе. Звучит соло
на скрипке и фонограмма с электронной музыкой живущего во Флориде композитора
Андрея Моргунова. Мне кажется, эта музыка соответствует и теме любви, и
полетов, и теме сражения Шагала с террором... Художник спектакля – Ирина
Ратнер. Мы с ней начали общаться по телефону еще до начала репетиций. Она
придумала интересное художественное решение спектакля. Во многих случаях
переодевания и, соответственно, перевоплощения персонажей происходят на глазах
зрителей... С танцевально-пластическими номерами нам помогает хореограф и
педагог Валерий Долгалло... Идея постановки пьесы принадлежит мне. Мы давно
дружим с автором, еще со времен моей работы в Московском театре имени Гоголя,
когда я ставил его пьесу “Вождь краснокожих”. Он тогда жил в Харькове, теперь –
в Германии. Зиновий Вульфович очень рад, что спектакль по его пьесе ставится в
Чикаго.
“Знакомьтесь:
“Гончаров!”
-
Школу я закончил в Риге, а через день после
выпускного вечера уже был в Москве и подал документы в театральные институты.
Между “Щукой” и ГИТИСом выбрал ГИТИС. В начале большого пути конкурс был двести
пятьдесят человек на место, а к третьему туру остались четверо. Когда я увидел
моих конкурентов, понял - шансов у меня нет. Казалось, что каждый из них был
законченным артистом и умел все! Я вжался в сидение и первый раз “труханул”, но
когда назвали мою фамилию, весь зажим прошел. Случилось чудо, я выпорхнул на
площадку абсолютно легкий, свободный – ну прямо Андрей Миронов в лучшем своем
проявлении. Третий тур проходил в Малом зале Театра имени Маяковского.
Председателем отборочной комиссии был главный режиссер Андрей Александрович
Гончаров. Я его тогда первый раз увидел и сразу влюбился. Он стал для меня
творческим отцом! Я вышел на сцену, а Андрей Александрович отвлекся и, сидя за столом,
смотрел в сторону. Что делать - мне же надо привлечь его внимание?! Я
намеревался прочесть монолог из поэмы Лермонтова “Мцыри”: “Старик! я слышал много
раз, Что ты меня от смерти спас - Зачем?..” Я впился глазами в Гончарова и
громко начал: “Старик!” Пауза, и Андрей Александрович поворачивается в мою
сторону. Ему тогда шестьдесят лет исполнилось, он был уже немолодой и понял,
что обращение относится к нему. (Смеется.) С интересом на меня
посмотрел. Я читал, пел, танцевал… В результате меня приняли. Потом мы уехали
на картошку, а, вернувшись, нас первый раз позвали в Театр. Сказали, что мы
будем участвовать в репетиции спектакля, идущего в репертуаре театра.
Представляете, первый курс, только поступили, и сразу – на сцену Маяковки!
Репетировали спектакль “Венсеремос” (“Интервью в Буэнос-Айресе”) по пьесе
Г.Боровика с Александром Лазаревым в главной роли. Мы стоим в фойе, ждем, когда
нас вызовут в зал, и слышим из репетиционного зала крики. Кто-то из работников
театра, проходя, спокойно сказал: “Знакомьтесь: Гончаров”. И пошел дальше. Нас
завели в зал и рассадили на последние ряды. Идет репетиция финальной сцены. Вся
труппа (около ста человек) на сцене, включая Игоря Костолевского, Владимира
Ильина, Ирину Печерникову... Андрей Александрович кричит: “Что вы такие вялые?
Азарта побольше… Студентов – на сцену!” Мы выходим на сцену. Несколько минут
уходит на то, чтобы нас распределить. И вот все хором – и мы в том числе –
начинаем петь финальную революционную песню. Гончаров кричит (но уже
счастливый): “Вот! Видите, как надо. Учитесь у студентов”. Мы стоим гордые.
Научили актеров, как петь надо... Так я первый раз услышал неповторимый
теноровый тембр голоса мэтра, от которого дрожали стены. Впоследствии я много
слышал этот крик. Андрей Александрович кричал, как будто зубами балконы
обрывал. Это была его манера репетиций. Криком он вливал в нас энергию. Кричал
не от злости, не от желания обидеть и унизить - от требовательности. Он ведь
руководил не только театром Маяковского – он был одним из столпов российского театра.
Реагировали на крик по-разному. Кто-то переживал, кто-то отмахивался: “Ну и
ладно”. Зато, когда все удавалось, Гончаров радовался, как ребенок. Он вообще
был большим ребенком. Это была не наивность – он был человеком очень мудрым, -
а, пожалуй, непосредственность и умение радоваться успеху коллеги и ученика...
На меня Андрей Александрович никогда не кричал, но я привык к крику, как методу
репетиций. И вот как-то мы с Матвеем Ганапольским (мы с ним давние друзья)
попали в Ленком на репетицию “Юноны и Авось”. Темный зал. На сцене – какие-то
люди. Сели сзади. Я слышу тихий, бархатный голос: “Сейчас мы еще раз
попробуем...”, “Света добавьте немного...”, “Где Абдулов? Позовите его...”. Все
очень тихо, спокойно, я бы сказал, задушевно... А на сцене в этот момент кипят
нешуточные страсти. Я даже сразу не сообразил, откуда идет звук. Смотрю, сидит
в зале человек. Я понял, что это Захаров. До этого я никогда с ним не
встречался и не знал, как он ведет репетиции. Я думал, что все ведут себя так,
как Андрей Александрович. Было открытием, что, оказывается, можно спокойно
давать замечания, а на сцене будет все кипеть и взрываться. Вот такие разные
подходы. От Марии Иосифовны Кнебель я никогда не слышал даже повышенного
голоса, Леонид Ефимович Хейфец вел репетиции очень интеллигентно, хотя голос
повысить мог... Меня иногда тоже прорывает на крик. Это называется: “Дойти до
точки кипения”. Как-то в Театре Станиславского я выпускал спектакль, в котором
в одной сцене был трюк с подменой двойника. Последняя репетиция, скоро
премьера, “уже зритель стучится в дверь”, как говорил Андрей Александрович, а
трюк не готов. Без этого трюка нет спектакля, а трюка нет! И вот тут меня
прорвало. Администрация во главе с директором вбежала в зал. Все услышали, как
я кричу. Обошлось без плохих слов, но крика много было. На следующий день все
работало. Так что иногда приходится...
“Третий
курс, третий курс...”
-
На нашем курсе в ГИТИСе были три студента, которым
посчастливилось играть не просто в массовке, а роли в Маяковке! Я был одним из них.
Когда в театре на доске распределения ролей увидел свою фамилию, испытал шок. Я
был на третьем курсе! Мне предстояло сыграть Кирилла в спектакле “Аморальная
история” по пьесе Рязанова и Брагинского. Ставил спектакль режиссер Владимир
Камратов, но Андрей Александрович, как худрук постановки, подключался и
репетировал. Меня, бывало, даже отпускали с занятий. И вот - первая репетиция в
Малом зале Маяковки с Игорем Леонидовичем Охлупиным (одной из его самых
известных ролей была роль Митчелла в “Трамвае Желание”) и молодой Наденькой
Бутырцевой. Я играл юного оболтуса в кепке с кожаной сумкой на плече и
полосатым жезлом. В костюме дружинника в лесу я лежал в кустах и отлавливал
тех, кто в машинах с любовницами разными нехорошими делами занимался. Я должен
был у них штраф брать. Так мой герой зарабатывал на жизнь. И вот - первая
сцена. Я должен у Игоря Леонидовича спросить документы и взять штраф. Текст
такой: “Добрый день. Извините за беспокойство. Ваши документы”. У меня не
получается сказать три фразы. Один раз, второй, третий – не идет текст.
Подходит Охлупин. Спрашивает, в чем дело. Я признаюсь, что стесняюсь. Он
по-доброму начинает меня утешать. Мне стало легче, и я строго и решительно,
невзирая на звания, попросил документы и взял штраф... После премьеры все
собрались в кабинете у Гончарова, и Эмиль Брагинский стал обсуждать персонажей.
Начал с главных. Я сижу и трясусь. Автор, мастер, старшие товарищи рядом...
Последним доходит дело до меня. Брагинский говорит: “А вот что касается
Кирилла, то я могу сказать: именно такого Кирилла мы с Эльдаром Александровичем
написали”. Андрей Александрович гордо произносит: “Третий курс, третий курс”...
А когда мы репетировали, он говорил совсем с другой интонацией: “Ну давай, ты
же уже на третьем курсе”. Мол, должен все знать и уметь. (Смеется.) Мы
этот спектакль долго потом играли. Я еще из Риги приезжал его доигрывать...
Второй комплимент от автора был у меня от Володина. В учебном театре ГИТИСа мы
играли дипломный спектакль по его пьесе “Диалоги за перегородками”. Репетировал
Андрей Александрович. На нескольких репетициях присутствовал Александр
Моисеевич. Невероятно скромный человек был. Гончаров попросил его сказать свое
мнение, а Володин переспросил: “Можно?” А потом начал говорить о персонажах
пьесы и сказал, что я играю того Костю, которого он сочинил.
“Что
ты, я же в театре была!”
-
Когда я учился у Гончарова, параллельный актерско-режиссерский курс в
ГИТИСе вела Мария Иосифовна Кнебель. После выпуска я уехал в Ригу и поступил в
Молодежный театр (Театр юного зрителя) Адольфа Шапиро. Прослужил в театре три
сезона, а потом решил снова поступать в ГИТИС, но уже на режиссуру. В тот год
Мария Иосифовна набирала новый курс. А у меня ведь был уже диплом. По правилам
института второй раз я мог поступать сразу на второй курс, сдав только
профессиональные экзамены. Но я выбрал путь тяжелее. Мне пришлось по новой
сдавать все общеобразовательные экзамены (историю, сочинение, и т.д.), зато я
поступил на курс Кнебель! Это был ее последний курс, она вела у нас, к
сожалению, только один год. Ею я приучен к этюдному методу. Бесконечный поиск.
Совместно с актерами ищем, что-то отметаем, что-то добавляем... Не было ни одного занятия, чтобы она не просила: “Покажите мне зверушек”. А
это очень сложно – за несколько минут показать обезьяну, гусеницу, льва,
выявить характер, придумать биографию роли. Она радовалась, хохотала, как
ребенок, потом обсуждала... О Кнебель можно говорить бесконечно. Непосредственная
ученица Станиславского, невероятно яркая, живая, остроумная... Я ее называю
“совесть театра”. Как-то она пошла в театр на спектакль одного из учеников. Ей
было уже восемьдесят “с хвостиком”. Когда ее привезли домой после спектакля,
она воскликнула, снимая туфли на каблуках: “Как же у меня устали ноги!” Сестра
ей говорит: “Машенька, ну ты же могла надеть другую обувь”. Мария Иосифовна
посмотрела на нее и воскликнула: “Что ты, я же в Театре была!” Она до последних
дней сохранила трепетное отношение к Искусству! В восемьдесят четыре года
приняла у нас летний экзамен и вскоре ушла из жизни. Дальше нас вел ставший
впоследствии художественным руководителем курса Леонид Ефимович Хейфец, или,
как мы все его любовно называем, - “Леня”. Мы очень ему за все благодарны.
После окончания режиссерского факультета ГИТИСа Арнольда Швецова приняли в
Московский драматический театр имени Н.Гоголя, и восемь лет он работал там
режиссером. На спектаклях главного режиссера Сергея Яшина - ассистентом, на
своих – режиссером-постановщиком.
“Миллер прилетел в Москву
посмотреть спектакль!”
Когда-то в Театре Гоголя я видел спектакль Сергея Яшина “Костюм для летнего
отеля” по Т.Уильямсу. Когда я сказал об этом Арнольду Швецову, у него
загорелись глаза:
-
Это был грандиозный спектакль. Я отвечал за него с самых первых репетиций
до выпуска, был “правой рукой” Сергея Ивановича. О любом своем учителе я могу
говорить бесконечно долго и преданно. Один из них - Сергей Иванович Яшин. Он
был одним из педагогов ГИТИСа. Когда в процессе обучения у нас началась так
называемая режиссерская созерцательная практика, я попросился к Сергею
Ивановичу. У него тогда еще не было своего театра. Он ставил в Малом, Театре
имени Маяковского, БДТ... Я ему активно помогал. В Маяковке Сергей Иванович
поставил спектакль “Смех лангусты” по пьесе Дж.Марелла со Светланой Немоляевой
и Александром Лазаревым, в филиале Малого театра поставил спектакль “Долгий
день уходит в ночь” по пьесе О’Нила (в переводе Виталия Вульфа совместно с
Александром Чеботарем) с замечательной актрисой Натальей Вилькиной, Романом
Филипповым, Александром Михайловым, Олегом Штефанько. Виталий Яковлевич Вульф
был у нас на репетициях. Потом я долго курировал этот спектакль... Мы с Яшиным
ставили Теннесси Уильямса, Юджина О’Нила. При мне был поставлен знаменитый
спектакль “После грехопадения” по пьесе Артура Миллера с Леонидом Кулагиным и
Светланой Брагарник. У Миллера была такая особенность - он не смотрел свои
спектакли, а если приходил в театр, уходил после первого акта. И тут вдруг
новость: Миллер прилетел в Москву посмотреть спектакль! Наверно, Виталий
Яковлевич Вульф его уговорил. Миллер не только приехал, но и остался на второй
акт. Добровольно! (Улыбается.) Зрителям объявили, что в театре
присутствует автор. После спектакля Миллер вышел на сцену, поздравил артистов,
режиссера Яшина, сорежиссера Боголепова и сказал, что это - лучшая постановка
этой пьесы, которую он видел...
“Не губите театры!”
-
Московский театр имени Гоголя никогда не шел на потребу публике, в нем
ставились умные, серьезные произведения. Многие из спектаклей Бориса
Голубовского (многолетнего главного режиссера театра) и Сергея Яшина стали
“золотым фондом” российского театра. Почему театр не был популярен?
Мне кажется, причина была в отсутствии знаменитых имен. Зрители идут на
популярных актеров, а популярность приносит кино. В Маяковке, где “звезда на
звезде”, были и грандиозные сугубо театральные актеры. Так сложилась жизнь, что
они не снимались в кино и не были известны широкой публике. А что уже говорить
о театре Гоголя?! Из кинозвезд были Леонид Кулагин и молодая талантливая
актриса Ирина Шмелева (она сейчас живет в Нью-Йорке). Несколько сезонов в
театре работал Владимир Самойлов. Ведущей актрисой была Светлана Брагарник, но
ее в первую очередь знают театралы... Театр Гоголя для меня - дом родной, в нем
я стал режиссером. Актером – в Маяковке, режиссером – в театре Гоголя. Родной
коллектив, великолепные технические и творческие цеха, близкие люди... Мы все
друг друга знали, любили, уважали... То, что случилось с театром недавно, - моя
больная тема. Я считаю, что театр был совершенно несправедливо уничтожен. В один
день был снят весь репертуар. Как будто до прихода Серебренникова ничего не
существовало! Ни одного спектакля не осталось, включая “Вождя краснокожих” –
одного из “кормящих” спектаклей театра. Он шел более двадцати лет, в каникулы –
по два раза в день. И зал заполнялся. Какие бы новые спектакли не появлялись,
включая мою “Госпожу Метелицу” (инсценировка сказки братьев Гримм, спектакль
2002 года. - Прим. автора), “Вождь...” сохранялся в
репертуаре. Он и сейчас идет в Москве, но уже в антрепризном варианте – его
перекупили. То, что случилось в театре Гоголя, называется “рейдерский захват”.
В начале августа после отпуска собралась труппа театра. Сбор труппы – всегда
праздник. Встречи, впечатления, планы на будущий сезон... Сергей Иванович Яшин
объявил новые постановки. Все было готово к работе. На следующий день Яшина
вызвали в Министерство культуры и предложили подписать заявление об уходе.
Почему? Никто ничего не объяснил. В один день перестал существовать театр с
многолетней историей. Тогда говорили, что мэрия Москвы хочет из района Курского
вокзала создать что-то вроде нью-йоркского Сохо – театрально-культурный
творческий квартал в центре Москвы. Возмущенная труппа позвала тогдашнего
руководителя Департамента культуры Москвы Капкова. Актеры спросили у него: “Вы
спектакли наши видели?” Оказалось – нет. Ни одного спектакля! “Какие тогда
претензии?” – “Маленькая посещаемость.” Были представлены документы. В среднем
посещаемость спектаклей в театре составляла более восьмидесяти процентов – не
самый плохой показатель. “Нет гастролей, как показателя интереса к театру.” -
“Как нет – мы только что вернулись из Марселя.” – “Репертуар не тот...”
Зацепиться было не за что, но спорить бесполезно... Абсолютная
несправедливость. В итоге многие актеры и режиссеры вынуждены были уйти. Сергей
Иванович сейчас ставит спектакли по стране... Театр Станиславского - еще один
близкий мне коллектив. Я поставил там спектакль. Театр был основан
Станиславским как оперная студия, его руководителем в свое время был Михаил
Яншин, там ставили спектакли Анатолий Васильев (всем известные пьесы Славкина
“Серсо” и “Взрослая дочь молодого человека”), Товстоногов-младший, работали
Бурков, Стеклов, Владимир Коренев. Театр с традициями, со школой, с устоявшейся
труппой. В последнее время там бесконечно менялись режиссеры, а потом...
Объявили конкурс на замещение художественного руководства. Конкурс выиграл
Борис Юхананов. Опять снимают абсолютно весь репертуар и меняют название.
Теперь это - Электротеатр “Станиславский”, или “электрочайник”, как его стали называть в
народе... Никто не против новаций и экспериментов. Но почему нельзя выбрать
другие площадки? Стройте новые театры и экспериментируйте! Не губите театры, не
разрушайте уже существующие... Я имею в виду не только театр как здание и название,
но и традиции, особенности, актеров, режиссеров, преданных театру людей за
сценой, без которых невозможны спектакли. В Ермоловском театре поступили более
грамотно и, скажем так, бережливо, с уважением к личности многолетнего
руководителя театра Владимира Андреева. Олег Меньшиков привлекает Андреева,
Владимир Алексеевич занят в репертуаре, к его слову прислушиваются. Может быть,
я консерватор, но я приверженец того русского реалистического репертуарного
театра, на котором я воспитан. Мне близко понятие “театр-семья”,
“театр-остров”. Каждый крупный театр – остров. Мы ходили в театр на Малой
Бронной, чтобы увидеть спектакли Эфроса, в Маяковку на спектакли Гончарова, на
Таганку на спектакли Любимова. Театр – это лаборатория. Как дети воспитываются
в семье, так актеры воспитываются в театре. Прекрасно, что театры, в
зависимости от статуса, субсидировались городом, республикой, страной. Я
считаю, что это правильно. Культуре надо помогать, культуру надо поддерживать!
“В итоге пострадало искусство”
-
Когда я работал над “Панночкой” Нины Садур в театре Гоголя, из Риги
позвонили актеры и сказали, что Рижский ТЮЗ под угрозой закрытия. Это был
период, когда министром культуры Латвии был Раймонд Паулс. В театре было две
труппы: латышская и русская. Мы дружили, играли совместные спектакли, подменяли
друг друга. Шапиро был главным режиссером обеих трупп. Он стал главным
режиссером в двадцать три – самый молодой главреж театра в СССР. По-латышски он
назывался “молодежный”, хотя все его знали, как ТЮЗ. Шапиро сразу сказал: “Я
думаю, дело идет к закрытию”. Поверить в это было тяжело, но в результате так
все и случилось. В Рижском театре русской драмы и в ТЮЗе ставились пьесы
крамольные, непроходные в Москве и Санкт-Петербурге. Театр в Риге был форпостом
современной драматургии. Понять, что свободная Латвия закрывает, уничтожает
форпост, было очень трудно... Мне кажется, дело было не в личном отношении
Раймонда к Шапиро. Это – политика. Почувствовав свободу, Латвии надо было
чем-то досадить коммунистам и Москве. А в итоге пострадало искусство.
Талантливый творец и удивительный человек Шапиро не был коммунистом. В театре
никогда не шли советские, пропагандистские пьесы. Под диктовку в этом театре не
работали... Два года назад мы встречались с Адольфом Яковлевичем в Нью-Йорке.
Он рассказал, что новый министр культуры вручил ему в Латвии орден и Паулс
перед ним извинился. Так Шапиро был реабилитирован. Он с семьей живет в Москве,
сейчас выпускает новый спектакль в МХТ имени Чехова. (Адольф Шапиро
возглавлял Рижский молодежный театр с 1962 по 1992 годы. В настоящее время
является художественным руководителем Санкт-Петербургского
ТЮЗа имени А.Брянцева. Спектакль, о котором рассказывает Арнольд Швецов,
называется “Мефисто”. Он создан по роману Клауса Манна “Мефистофель. История
одной карьеры”. В мае проходят премьерные показы. – Прим. автора.)
“Кто же откажется от такого
предложения?!”
-
По приглашению Виталия Яковлевича Вульфа в 1995 году в театр Гоголя приехал
основатель репертуарного American Conservatory Theatre (ACT,
Сан-Франциско), американский режиссер Эд Хестингс. В Малом зале театра он
ставил спектакль “Прощай, малютка Шеба” по пьесе Уильяма Инджа. Играли
Самойлов, Брагарник, Шмелева. Я был принимающей стороной,
ассистентом-сорежиссером Эда, помогал ему с переводом. После премьеры Эд
предложил мне посмотреть, как ставят спектакли в Америке. Кто же откажется от
такого предложения?! Девятнадцать дней мы репетировали в Нью-Йорке спектакль “Dial M for Murder” по пьесе Фредерика Кнотта (был такой фильм Хичкока). Работали с утра до
ночи с часовым перерывом и одним выходным - режим совсем не театральный. В
спектакле участвовали американские звезды: Нэнси Аллен, Джон Джеймс (он
прославился в сериале “Династия”) и Ради Макдауэлл (однофамилец Малькольма) –
он играл мальчика в фильме “Лесси возвращается домой” вместе с Элизабет
Тейлор... Меня приятно удивило, что к моменту начала репетиций на сцене актеры
уже практически знали наизусть текст. Как-то после репетиции я спросил у Нэнси:
“Какие цветы любит ваш персонаж?” Она сказала: “Я как-то не думала об этом”. “А
в каком доме она живет?” – “Я не думала об этом.” И на каждый мой вопрос ответ
был один: “Я не думала об этом”. Для меня это было настолько неожиданно! Я
задавал довольно элементарные вопросы по биографии роли. А есть вопросы гораздо
глубже. Для того, чтобы вжиться в персонаж, прочувствовать, соответствовать,
дать свою художественную форму, осмысление, нужно пересмотреть столько
материала, прочитать столько всего... Нэнси стало интересно, и мы стали
наполнять ее персонаж содержанием... Но я не хочу сравнивать. В Америке
невероятно профессиональные, синтетические актеры. Они все время вынуждены быть
в форме – такова особенность антрепризной системы. Каждый раз - новый проект,
новая группа. Актеры здесь – одинокие волки. Они все время сами себе добывают
работу. Виталий Яковлевич Вульф всегда говорил: “В Америке нет драматического
театра”. Да, конечно, в нашем понимании “театр-семья” - нет, но спектакли есть
замечательные и артисты прекрасные. В нашем репертуарном театре существует
такое понятие, как курирование спектакля. Режиссер, если нужно, делает
замечания, что-то корректирует, шлифует. Нормальный, рабочий процесс. В Америке
все не так. После нашего с Эдом выпуска спектакля мы заметили, что один из
актеров недоигрывает. Я предложил Эду поговорить с ним, но Эд сказал, что этого
делать нельзя. “После премьеры ты не должен ничего корректировать.” Рисунок
сложился, и все идет по накатанной. В нашем репертуарном театре мы считаем, что
спектакль начинает жить где-то к пятнадцатому показу. Премьера всегда проходит
хорошо, второй спектакль, как правило, плохой, третий – лучше, и дальше идет по
нарастающей. Укрепляются установки, раздвигаются рамки, актеры начинают
вживаться в персонажей, самостоятельно творить. Задача актера, как говорил
Гончаров, - “совместить и присвоить”. Так не только в театре – так в любом виде
творчества. А в Америке могут быть всего два спектакля, и в эти два надо
вложить все, чтобы добиться возможности играть дальше. Это очень сложная,
экстремальная задача, к которой нужно быть готовым. Спектаклю надо рождаться на
первом показе, на первой встрече со зрителем.
Спектакль “Шагал. Цвет любви” идет на русском языке с синхронным переводом на английский профессионального
переводчика Геннадия Прицкера. Арнольд Швецов говорит: “Мне хочется, чтобы на
спектакль пришло и юное поколение зрителей, которое, возможно, не говорит на
русском языке. Им проще будет понять спектакль на английском. Для них мы делаем
перевод. Молодое поколение – те люди, которым мы передаем эстафетную палочку.
Надеюсь увидеть их на премьере”. Мне остается только присоединиться к словам
режиссера и пригласить на спектакль как русскоязычных, так и англоязычных
зрителей. Встретимся на премьере!
Nota
bene!
Спектакль “Шагал. Цвет любви” Театральной студии
Вячеслава Кагановича “By The Way Theater” состоится 15 мая в 8 часов вечера и 16 мая в 7 часов
вечера в помещении Northbrook Theater по адресу: 3323 Walters Avenue, Northbrook, IL 60062. Билеты продаются в театральных кассах Чикаго и
пригородов. Стоимость билетов: $25-$40. Подробнее о спектаклях Театральной
студии можно узнать на
сайте http://www.bythewaytheater.com/index.html.
Фотографии к статье:
Фото 1. Арнольд Швецов. Фото – Борис ЯновскийФото 2-3. Вячеслав Каганович и Марина Смолина на репетициях спектакля “Шагал. Цвет любви”. Фото – Борис Яновский
Фото 4. Арнольд Швецов - Виченцо (“Кьоджинские перепалки” К. Гольдони, режиссер Леонид Хейфец, 1988 год)
Фото 5-6. Сцены из моноспектакля “Комик для свиты Фортинбраса” (пьеса Ларисы Давтян и Арнольда Швецова, 2005 год)
Фото 7. С Матвеем Ганапольским
Фото 8. С Адольфом Шапиро (2012 год)
Фото 9. На репетиции спектакля “Дядя Ваня” (с актрисой Линной Клоффе, 2007 год)
Комментариев нет:
Отправить комментарий