Сюзан Бут: “Для меня театр - призвание”. Интервью с руководительницей Goodman Theatre

20 октября 2025 года чикагскому театру Гудман (Goodman Theatre) исполняется СТО лет! Юбилейный сезон театр открыл мировой премьерой - спектаклем “Эшленд-авеню” (“Ashland Avenue”) по пьесе Ли Кирка. Режиссер - художественная руководительница театра Сюзан Бут. Я встретился с ней в ее кабинете через несколько дней после премьеры. Разговор начался с моих поздравлений.

- По-моему, премьера прошла замечательно. Вы довольны тем, как все получилось?

- Я никогда не бываю довольна тем, что сделала. Беспокойство в крови у художника, он не может быть доволен собой. Для меня невозможно посмотреть на что-то и сказать: “Это то, что я хотела”. Я невероятно горжусь нашей актерской командой. Мне кажется, Ли Кирк сочинил прекрасный текст, у нас великолепный дизайн. Мне нравится, как спектакль принимает наша аудитория. Утром (наша беседа состоялась 19 сентября. - Прим. автора.) я беседовала с соруководительницей Steppenwolf Theatre Одри Фрэнсис. Мы обсуждали, что, как нам кажется, хочет от театра сегодняшний зритель. Зрителю необходим побег от реальности, но при этом он хочет иметь возможность обсудить сегодняшнюю ситуацию. “Эшленд-авеню” и наша вторая премьера - “Революция (и)” (“Revolution(s)”) - во многих смыслах дают такую возможность.

- Давайте поговорим про “Эшленд-авеню”. Мне кажется, Фрэнсис Гинан идеально подходит для роли Пита. Я вспоминал его Фирса в “Вишневом саде” - спектакле вашего предшественника Роберта Фоллса. Между двумя персонажами есть много общего. Фирс, оставленный всеми в российской глубинке в 1903 году, и Пит, оставленный всеми на Эшленд-авеню в Чикаго в 2025 году. Нет будущего для Фирса, и нет будущего для Пита.

- Хорошая мысль о связи героев пьес Чехова и Кирка! Герои “Вишневого сада” пытаются осознать наше время, оперируя понятиями другого времени, и Пит не понимает, что происходит, потому что он тоже использует понятия из другого, уходящего времени, которое не вернешь назад. Он и его дочь смотрят на одни и те же события разными глазами. Я видела Гинана в роли Фирса вскоре после моего возвращения в Чикаго. Меня так тронуло его исполнение! Мне кажется, актер в определенном возрасте, наблюдающий за тем, как меняются театр и правила в нашей театральной профессии, тоже меняется. Фрэнсису Гинану очень подходят роли Фирса и Пита... У меня был разговор с одним человеком. Он уходил с лидерского поста в фонде, который основал и которым руководил долгие годы. Мы с ним говорили о том, что это значит - посвящать свою жизнь определенному делу и после долгих лет оставлять его. Меняется мир, условия игры становятся другими, и ты начинаешь задумываться, что делать дальше. Этот человек пришел на спектакль. Как только разговор зашел о разваливающейся империи Пита, его жена положила руку на его плечо и сказала: “Все в порядке”...

- В “Эшленд-авеню” много чикагских названий и чикагских шуток. Аудитория в зале с восторгом принимает их. Можете ли вы представить себе спектакли по этой пьесе в Нью-Йорке, на Вест-Энде или, в Токио, или пьеса останется локальным, чикагским явлением?

- Я прекрасно представляю спектакли по этой пьесе в любом городе. Для того, чтобы пьесе быть универсальной, ее язык должен быть локальным. Что это значит - заканчивать карьеру? Каково это, когда дети покидают родителей? Невозможно говорить на эти темы “монументально”, языком “больших идей”, не привязываясь глубоко к конкретному, знакомому тебе месту и конкретной истории. Решение драматурга создать пьесу о жителях Чикаго и для жителей Чикаго, не предлагать разговор на общие темы, а сконцентрироваться на частной истории, было мудрым. Темы, которые поднимает эта пьеса, найдут отклик у всех и везде.

- Главную женскую роль Сэм - дочки Пита - сыграла приглашенная актриса Дженна Фишер. Почему она, а не кто-то из чикагских актрис?

- Я люблю талантливых чикагских актеров, мне нравится, что я живу в городе, где такое количество потрясающих драматургов, дизайнеров, режиссеров... Эта пьеса попала на мой стол вместе с сопроводительным письмом. Я начала с пьесы, прочла двадцать страниц и поняла, что мечтала бы их поставить. Я “протестировала” остальные страницы, мое желание поставить пьесу не изменилось, и только потом я прочла сопроводительное письмо. Так я узнала, что автор пьесы Ли Кирк - муж Дженны Фишер. Он не писал этой пьесы для нее, но по мере работы стал чувствовать, что у Сэм есть много общего с Дженной. Он стал “склоняться” в ее сторону: как она формулирует вещи, как справляется с эмоциональными ситуациями. Эта связь обогатила персонажа пьесы и принесла удовлетворение от работы автору. Дженна Фишер работала в театре до того, как стала кино- и театральной актрисой. Ее отношение к работе, ее профессионализм безукоризненны. Я чувствовала себя невероятно счастливой. Конечно, отвечая на ваш вопрос, можно легко набрать несколько составов на эту пьесу. В Чикаго огромное количество талантов. Я выбрала четверку лучших и Дженну, которая всей душой принадлежит Среднему Западу.

- Вы по-прежнему волнуетесь перед премьерой?

- О, да. Это интересный феномен: делать то, чем я занимаюсь всю жизнь, выпустить спектакль и знать, что на следующий день после премьеры появятся разные о нем мнения, рецензии, люди станут его обсуждать. Невозможно избежать некоторого беспокойства по этому поводу.

- Что вы говорите своим актерам перед выходом на сцену?

- Я благодарю их. Работа с творческой группой - самое потрясающее, что есть в жизни. Каждый раз, когда я подхожу к премьере, я полна благодарности моим коллегам.

- Что вы говорите себе перед премьерой?

- Я говорю: пусть все идет своим путем. Я сделала все, что могла.

- Почему вы решили стать режиссером? С чего все начиналось?

- Я бы хотела иметь прямой ответ на этот вопрос, я бы хотела назвать точный момент, когда поняла, что хочу быть режиссером. Такого у меня не было. Я выросла в Огайо. Я была младшей в семье из четырех детей, у меня два брата и сестра. К моменту выбора профессии один брат преуспел в чем-то одном, другой - в другом, сестра - в третьем. Никто не пошел по линии искусства. В нескольких поколениях моей семьи банковские работники и юристы. Только двоюродный дедушка был человеком, посвятившим свою жизнь искусству. Когда он приезжал, я плакала. Искусство было зоной, в которой никто в семье не работал. Я рискнула. Поворотным пунктом стала прогулка выходного дня. Мы поехали в Кливленд на шоу “The Ice Capades” (с 1940 года до середины девяностых - популярное в Америке передвижное театрализованное ледовое шоу с большим количеством постановочных номеров, сложной хореографией и известными фигуристами. - Прим. автора.). Я, маленькая девочка, была поражена абсолютной синхронностью движений, когда пятьдесят фигуристов двигались, как один. Это было для меня таким эмоциональным потрясением, что я заплакала. В машине по дороге домой я спросила, что заставило меня расплакаться? Мама ответила: “Сила красоты”. Я думаю, комбинация территории, на которую не заходил никто из моей семьи, и факт, что меня восхищает красота, привела меня в мир искусства.

- Кто был вашим первым кумиром в мире театра?

- Моррис Карновски. (Morris Carnovsky (1897-1992), американский актер театра и кино. - Прим. автора.) В студенческие годы я хотела быть актрисой, год проучилась в Новой Англии, в The National Theater Institute (Уотерфорд, штат Коннектикут), полгода работала с Ричардом Форманом (Richard Foreman (1937-2025), американский драматург, основатель Онтологически-истерического театра. - Прим. автора.), некоторыми другими режиссерами. Однажды нам сказали, что к нам приедет один из величайших актеров и режиссеров в нашей области. Позор мне: я не знала, кто он. Моррис Карновски зашел в нашу студию, где, кроме меня, было еще около тридцати студентов, и показал несколько артистических упражнений. Он относился к театру как к сакральному виду искусства. Он привил во мне почтение и уважение к театру, и решимость никогда не принимать результат как должное. Годы спустя, когда я стала учиться в университете, я поняла, что не интересуюсь театром как игрой. Я интересуюсь театром как катализатором того, что он может вызвать в человеке. Я запомнила тот день и встречу с Моррисом, как поворотное событие.

- Вы учились в Denison University (Грэнвилл, Огайо) и в Северо-Западном университете (Эванстон, Иллинойс), после окончания которого остались в Чикаго, с 1993 по 2001 год работали в театре Гудман директором отдела по работе с современной драматургией (Goodman’s Director of New Play Development). Вы помните ваш первый рабочий день в театре?

- Да, это было очень смешно. Меня взяли в Гудман, когда там работал замечательный драматург Том Кример, лучший друг и коллега Боба (Роберта Фоллса). Театр ставил много классических произведений, для одного Тома был просто нереальный объем работы. Я была в тот день в Арт-институте. (До открытия нынешнего здания театр находился на Мичиган-авеню, сразу за Арт-институтом. - Прим. автора.) Я поднялась по ступенькам в крошечный офис, который находился напротив комнаты Кримера, села на стул и услышала какой-то звук. Повернулась и увидела, как Том толкал по коридору огромную коробку с пьесами. В этот момент я физически почувствовала радость Тома. Он сказал: “Я позабочусь о мертвых драматургах, если ты возьмешь на себя живых”. Я на всю жизнь запомнила звук коробки, двигающейся в сторону моего офиса. Я работала в Гудман-театре восемь лет до переезда в Атланту.

- Там вы стали руководительницей Alliance Theatre. Каким было для вас решение уехать из Чикаго в Атланту?

- Невероятно сложным. Однажды Барбара Гейнс (бывшая многолетняя руководительница Чикагского шекспировского театра. - Прим. автора.) пригласила меня на ланч. Я была так взволнована, думала, что она будет говорить со мной насчет режиссуры. У меня с собой был список проектов. Но это совсем не было предметом разговора. Мы немного поговорили, и она сказала: “Ты не поднимешься здесь. Тебе надо уехать, сделать себе имя где-нибудь в другом месте, а потом вернуться”. Она была абсолютно права, я к ней испытываю такую благодарность! Боб взял меня на работу в театр с целым коллективом режиссеров. Мне несколько раз говорили: “Мы берем тебя на работу не для того, чтобы ты ставила спектакли”. Я отвечала, что понимаю, а сама думала: “Я покажу вам, на что способна”... Я поставила в Атланте три спектакля до того, как Alliance Theatre предложил мне пост художественного руководителя. Я никогда не жила на юге и не была уверена, хочу ли я. Но когда я увидела, какие возможности у меня будут в Атланте, поняла, что такого в Чикаго не будет. Отказываться было глупо.

- В этом театре вы сделали себе имя. Вы возглавили Alliance Theatre в 2001 году, а спустя шесть лет театр был награжден премией “Тони”, как лучший региональный театр США. Расскажите о вашем секрете. Что вы изменили в театре, чтобы достичь такого успеха?

- Я не знаю другого пути, кроме огромного стремления. Я впитала набор определенных стандартов, каким должен быть театр и как он должен работать с аудиторией. Этот набор не появился в один момент, я впитала его, работая в Чикаго. Я приехала в Атланту, встретилась с моими замечательными коллегами и начала работать. Я не верю в модель театра для себя. Я верю в театр, неразрывно связанный с индивидуальным художественным видением. Я хочу понять, какие проблемы волнуют и чего хочет общество, в котором живу. В Alliance Theatre у меня была возможность “накрыть стол” и пригласить коллег - прекрасных актеров, режиссеров, драматургов... Если вы приглашаете хороших гостей, у вас получается хорошая вечеринка!

- Какие самые важные спектакли в Alliance Theatre вы бы вспомнили сегодня?

- Очень важным этапом стала для нас мировая премьера мюзикла “Цвет пурпурный” (“The Color Purple” Бренды Расселл, Элли Уиллис и Стивена Брея по одноименному роману лауреата Пулитцеровской премии Элис Уокер. История жизни одной афроамериканской семьи из небольшого городка в штате Джорджия в начале XX века. Премьера состоялась 9 сентября 2004 года. Мюзикл шел этим летом в Goodman Theatre - Прим. автора.). Автор романа Элис Уокер выросла недалеко от Атланты. У нас была выдающаяся творческая команда. Я подумала: все сходится! Спектакль определил верную траекторию театра в плане премьер важных американских пьес. Последний спектакль, который я поставила в Атланте (я перелетаю на много лет вперед), - “Все” (“Everybody”) по пьесе Брандена Джейкобс-Дженкинса (сентябрь-октябрь 2022 года). Пьеса выдающаяся, современная адаптация пьесы XV века “Everyman”. Каждый день компания актеров разыгрывает в лотерею, кто какую роль будет играть. Каждый актер должен знать весь текст и быть готовым в любой день сыграть любую роль. Роль Everyman разрушительна для того, кто ее выбрал, потому что если это сыграно правдиво (а это единственный путь), то актер сталкивается со своей собственной смертью. В нашей труппе был актер, у которого незадолго до этого обнаружили смертельную болезнь. Я не просила его участвовать в спектакле. Он подошел ко мне и сказал: “Мы работали вместе несколько раз. Почему я не могу участвовать в этом спектакле?” Я ответила: “Потому что ты умираешь, а этот спектакль о смерти”. И он сказал: “Именно поэтому я должен в нем играть”. Его присутствие в репетиционном процессе и в спектакле (а мы знали, через какие испытания ему приходится проходить) было необыкновенным. Последний раз я его видела в Чикаго. В моем первом спектакле в Гудман-театре “Пенелопиада” (“The Penelopiad” по романам Маргарет Этвуд, сезон 2023-24 годов. - Прим. автора.) играла его дочь, он приехал на премьеру, а через месяц умер.

- После одиннадцати лет руководства театром в Атланте вы вернулись в Чикаго, чтобы возглавить Goodman Theatre. Тот же вопрос: каким было для вас это решение?

- Я бы сравнила это с детской игрой “Chutes and Ladders”. Как руководительница крупного театра, я знала, как вести дела, но получилось не так, как я думала. Это примерно то, о чем мы говорили применительно к Питу и Фирсу. Набор инструментов работал в прошлом, а ты сталкиваешься с чем-то новым, и тебе нужны другие инструменты. Боб заранее мудро составил программу сезона. Никому не следует составлять программу первого сезона - даже в городе, который, как тебе кажется, ты знаешь. Надо как минимум провести год, впитывая и изучая место, прежде чем начинать программировать сезон. Я ожидала увидеть Гудман-театр таким, каким я его запомнила, но я покинула его в другое время. Я была другим человеком, и театр был другим. Когда я была в Атланте, я часто говорила о чикагском зрителе. Вернувшись назад, я нашла зрителя более требовательного (я говорю это как комплимент), информативного, бесстрашного. Ко времени, когда я начала составлять мой первый сезон, все стало снова таким знакомым. Я знаю это место, я выросла здесь, у меня здесь столько друзей. Би Джей Джонс (режиссер, с 2000 года - художественный руководитель Northlight Theatre. - Прим. автора.) - мой близкий друг на протяжении десятилетий. Чувство, что я встречусь с ним и с другими близкими мне людьми, фантастическое!

- Атланта - не такой большой город в плане театральной жизни. В Атланте вы были королевой. Все театралы Атланты и Джорджии знали о таком театре, как Alliance Theatre, и о вас, как о его руководительнице. А Гудман не одинок...

- И это самое прекрасное на свете!

- Это вызов для вас?

- Фантастический вызов! Я обожаю Одри Фрэнсис из Steppenwolf. Считаю, что ее работа, как соруководительницы театра, великолепна. Эд Холл (режиссер, с 2023 года - художественный руководитель Шекспировского театра. - Прим. автора.) в пешеходной досягаемости, Би Джей строит новое великолепное здание... Я живу в городе, где все мы - “призраки” друг друга, все ходим друг за другом и вокруг друг друга. В Чикаго нельзя успокоиться и остановиться - кто-то пойдет дальше. Творческое соревнование - самая полезная вещь на свете для артистов и театра. Быть окруженными профессионалами в твоей области - что может быть лучше для творческого роста!

- 3 октября исполняется три года вашей работы на посту руководительницы Goodman Theatre. Поздравляю вас. Каким было для вас это время?

- У меня те же чувства, что и по отношению к премьере. В ту секунду, когда я почувствую удовлетворение от того, что сделано, я должна буду уступить дорогу другому. За три прошедших года мы добились выдающихся успехов. Я невероятно горжусь нашей работой и артистами, которых мы приглашали. Мы посвятили месяц творчеству Перл Клидж - одного из лучших современных американских драматургов. (Фестиваль ее творчества прошел в Чикаго с 14 сентября по 14 октября 2023 года. - Прим. автора.) У меня появилась возможность поставить пьесу Пинтера с лучшим актерским составом, какой только возможен. (Сюзан Бут говорит о спектакле “Предательство” (“Betrayal”), сезон 2024-25 годов. - Прим. автора.) Гудман на регулярной основе работает с другими, меньшими по размеру театральными компаниями. Наше партнерство с Definition Theatre - в прошлом сезоне мы вместе сделали спектакль “Fat Ham” (“Окорок”) - было откровением для меня. Спектакль поставил Тайрон Филлипс - художественный руководитель Definition Theatre. Они были в процессе строительства нового здания, хотели показать нынешним и потенциальным инвесторам, на что способны.

- Честно говоря, я ожидал большего от сотого сезона. Я ожидал приезда в Чикаго лучших театров мира, поздравлений от мэтров мировой режиссуры. Я ждал праздника длиной в год. Что я вижу? Очень интересный сезон, и только. Чем сотый сезон отличается от девяносто восьмого и чем будет отличаться от сто третьего? Что в нем уникального?

- Театр никогда не продюсировал иммерсивные шоу. Мы начинаем новый большой проект за пределами наших стен - Театр разума (Theater of the Mind, проект лауреата премий “Грэмми” и “Тони”, музыканта и продюсера Дэвида Бирна и писательницы Малы Гаонкар. - Прим. автора.). Театр никогда не выделял ресурсы на предоставление ста бесплатных представлений. Мы запустили программу “100 Free Acts of Theater” - грандиозное событие на целый год, в котором будут участвовать все пятьдесят районов Чикаго. В сезоне есть мировые премьеры спектаклей о Чикаго. Один из них - “Эшленд-авеню” - о культуре и людях Чикаго. Второй - “Революция (и)” - о политическом активизме в Чикаго, очень актуальная сегодня тема. У нас будет мюзикл Марка Холлмана “Айсбой, или совершенно неправдивая история о том, как Юджин О’Нил написал пьесу “Продавец льда грядет” (“Iceboy! Or The Completely Untrue Story of How Eugene O’Neill Came to Write the Iceman Cometh”). Боб вернется в театр в качестве режиссера. (Сюзан Бут говорит о предстоящей мировой премьере - спектакле “Праздник” (“Holiday”) по пьесе Филиппа Берри. -  Прим. автора.) Чак Смит поставит пьесу Огаста Уилсона “Черный зад мамаши Рейни” (“Ma Rainey’s Black Bottom”)... Для меня это сезон театра, смотрящего вперед. Грандиозные зрелища удовлетворяют театральную интеллигенцию, один процент людей, глубоко погруженных в театральный контекст. Как насчет всех остальных? Театр принадлежит и им тоже... Много лет назад я смотрела на старое здание театра и думала: “Где здесь моя история, мой опыт?” Я хочу смотреть на Гудман, как на театр, привлекающий на свои спектакли как можно большее число зрителей. Мне кажется, тот диапазон разнообразия, который предлагает юбилейный сезон, заинтересует очень многих.

- К сожалению, о Гудман-театре не знают в мире, и критики из театральных столиц не летят на премьеры театра. Мне жалко, что Гудман остается только чикагским театром. Я мечтаю, чтобы Гудман был лидером мирового театра, чтобы в нем ставились самые радикальные спектакли и работали самые яркие мастера. У Гудмана есть все условия для этого: прекрасные актеры, замечательное здание с двумя сценами, необходимый бюджет и вы - его руководительница. Почему же этого не происходит? 

- Несколько раз Гудман гастролировал: со спектаклями Боба Фоллса “Смерть коммивояжера” и Питера Селларса “Венецианский купец”. Это были большие финансовые затраты. Репутационно - да, выгодно и красиво, но экономически - катастрофа. Я выросла во времена, когда в Чикаго проходил Международный театральный фестиваль. Я покупала билеты и ходила на все спектакли. Сейчас такие мероприятия не проводятся, потому что они не могут сами себя финансировать. Фестиваль не нашел свою аудиторию. Серия “Международная сцена” в Шекспировском театре изо всех сил пытается найти средства. Если мы гонимся за репутацией в ущерб нашим финансовым возможностям, что мы получим? Я говорю не про потворство или продажу коммерческого искусства. Несколько дней назад я читала статью Криса Джонса о Milwaukee Repertory Theater в Милуоки. Когда-то этот театр делал много международных проектов, ставил классические пьесы. Теперь программирование театра носит локальный характер, он гораздо более доступен, открылось новое здание с бюджетом в 80 миллионов долларов... Хотела бы я, чтобы все было иначе? Конечно. Но если я буду гоняться за репутацией и это не позволит нам сохранять финансовый баланс, что я получу?

- Посмотрите на Чикагский симфонический оркестр. Он давно и заслуженно является послом американской культуры во всем мире, послом Чикаго в мире.

- Это один оркестр и одна оперная компания (Лирик-опера), если мы говорим о крупных музыкальных организациях Чикаго. Гудман-театр (и я называю это счастьем) - один из более чем ста пятидесяти театров большого Чикаго. Филантропы хотят, чтобы ЧСО гастролировал по всему миру, и выделяют на гастроли деньги. Для Goodman, Steppenwolf, Northlight, Court, Remy Bumppo, Shattered Globe, Chicago Shakes... - для всех нас, чтобы существовать, нужны деньги. Наши филантропы, наши спонсоры тоже поддерживают нас, но их поддержка распространяется на все театры в сравнении с одним оркестром и одним оперным театром. Это реальность нашей чикагской жизни.

- Что вы думаете о репертуарном театре, который до сих пор существует в Европе? Он невозможен в Чикаго?

- Это очень трудно. Посмотрите на модели Steppenwolf и Lookingglass. Сегодня их труппы существуют по другим законам, нежели когда они только начинали. Репертуар в постоянно действующей компании - это как вращающаяся плита. Составляя репертуар, каждый раз мы стараемся совместить классические и современные пьесы. Это происходит порой интуитивно и похоже на поиск репертуара. У Гудмана огромный опыт в этом вопросе, в театре было поставлено множество классических пьес. Ну а мировая премьера выравнивает “правила игры”. На премьере ни у кого нет привилегий. Человек, пришедший в театр первый раз, оказывается в таком же положении, что и умудренный опытом знаток театра. Мне это кажется глубоко демократическим феноменом.

- За последние три сезона вы поставили три спектакля: “Пенелопиада”, “Предательство” и “Эшленд-авеню”. Один спектакль в сезоне достаточно для вас, или в будущем вы будете ставить чаще?

- Я буду ставить больше спектаклей, но не в Гудман-театре. В Alliance Theatre каждый сезон я ставила один спектакль и один - в другом театре в качестве приглашенного режиссера. Я думаю сохранить подобную традицию. У нас столько замечательных режиссеров как в Чикаго, так и по всей стране, и настолько мало для них возможностей, что для меня ставить больше спектаклей было бы некорректно. В Гудман-театре всегда ставили разные режиссеры, и аудитория знакомилась с разной эстетикой.

- Если бы не Гудман, в какой из чикагских театров вы бы пошли вечером?

- Все зависит от спектакля.

- Тогда еще один вопрос о жанре спектакля. Какой ваш самый любимый?

- Я люблю глубоко продуманные и откровенные драмы. Из недавнего: “You Will Get Sick” в Steppenwolf Theatre - я нахожу спектакль абсолютно изысканным. Я бы могла смотреть на Эми Мортон и Намира Смолвуда в любых ролях. Я ни разу не видела плохих спектаклей в Steppenwolf. Мне нравится заинтересованность, которую Чарльз Ньюэлл (бывший многолетний руководитель Court Theatre. - Прим. автора.) создал у своей аудитории. В воскресенье днем я люблю ходить в Northlight Theatre. Разная демография в разные дни недели, но в воскресенье к ним приходит постоянная аудитория. Это их театр, ты в нем - гость. Мне нравится, что Сэнди Шиннер делает в Shattered Globe (с 2013 года - руководительница театра. - Прим. автора.). Это по-настоящему замечательный, бесстрашный театр. Приведу в качестве примера их недавний спектакль “A Tale of Two Cities”.

- Как у вас только хватает времени на то, чтобы смотреть другие спектакли?

- Не так много, как хотелось бы.

- Конечно, вы же все время в театре. Как выглядит ваш обычный рабочий день?

- Если я не ставлю спектакль, я читаю пьесы. Меня волнует финансовая часть, я должна знать, укладываемся ли мы в бюджет. Я встречаюсь со спонсорами, членами Совета директоров, с коллегами. Я смотрю на свои обязанности очень серьезно. Я считаю, что наша аудитория не похожа на другие. Наши актеры и техническая команда демонстрируют абсолютно изысканный подход. На сцене в спектакле “Эшленд-авеню” в углу висит фотография бросающего мяч бейсболиста. Наш директор по реквизиту подумал, что у публики, возможно, были подобные фотографии, и они висели в магазинах. Одна крошечная деталь, но она показывает, из чего складывается спектакль. Из таких деталей! Никто не рассматривает наши спектакли, как работу. Это - часть жизни.

- А что для вас театр? Тоже часть жизни? Или хобби?

- Никогда - хобби, никогда - работа. Мы живем в самое нецивилизованное время, у нас нулевая терпимость к чужим взглядам. Мы часто не испытываем к людям с другими взглядами никакого желания понять, никакого сострадания. Конец игры на этом пути - кризис и гражданская война. Люди платят за возможность сидеть в зрительном зале и становиться свидетелями историй, культур, идей, отличных от наших. Я всегда знала, что у театра есть такая возможность, но никогда не жила во времена, когда эта возможность становится критически необходимой. Для меня театр - призвание, то, что я умею делать. Если кто-то уходит с нашего спектакля со словами “Я никогда не думал об этом в подобном ключе”, если кто-то задумывается об истории, рассказанной со сцены, которая отличается от его собственной, тогда мы заслуживаем того, чтобы быть здесь. Это должно быть нашей целью.

- С Днем рождения, Гудман-театр! Удачи вам и всему коллективу!

Фотографии к статье:

Фото 1. Сюзан Бут. Фото - Goodman Theatre

Фото 2. Сюзан Бут с актерами спектакля “Эшленд-авеню”. Фото - Тодд Розенберг

Фото 3. Сюзан Бут. Фото - Джо Мацца

Фото 4. Сюзан Бут с драматургом Ли Кирком. Фото - Тодд Розенберг

Фото 5. Сюзан Бут. Фото - Джо Мацца