25 окт. 2016 г.

Адольф Шапиро: “Драма повседневности”. Интервью с режиссером

В рамках проекта Stage Russia HD 16 ноября в Эванстоне (пригород Чикаго) состоится кинопоказ спектакля Московского Художественного театра имени Чехова “Вишневый сад” в постановке Адольфа Шапиро. В беседе с вашим корреспондентом Адольф Яковлевич рассказывает о своем отношении к Чехову и его пьесам.
Наш разговор состоялся до начала нового театрального сезона. В Летней театральной школе Гарвардского университета Адольф Яковлевич читал американским студентам лекции о Станиславском. 30 июля Школе исполнилось двадцать пять лет. Режиссер рассказывает:
  • Я очень не люблю, когда в российских театральных вузах студентов называют детьми. У меня отношение к студентам, как к коллегам. Только кто-то, как я, заканчивает свой творческий путь, а кто-то начинает. Есть совсем молодые артисты, есть достаточно опытные люди. Они молодые, любознательные, за ними – будущее... К нам приходят люди, которые интересуются Станиславским, историей русского театра. В Школе Станиславского я преподаю с перерывами довольно давно, с начала девяностых. Последние года четыре – каждое лето. В этом году уровень студентов гораздо выше, чем в предыдущие годы. Это радует. В Гарварде уже налаженная система обучения. Это не только уроки по мастерству, но и по танцам, сценической речи, истории театра (лекции читает Анатолий Смелянский) - спрессованный в пять недель активный период работы.
“Обрести свободу в творчестве”
У Адольфа Шапиро огромный опыт преподавания. Он работал в университетах и театральных школах России, Прибалтики, Европы, США...
  • В чем особенности работы с американскими студентами?
  • Перефразируя слова Толстого, я могу сказать, что во всем мире все плохие актеры похожи друг на друга, а каждый хороший хорош по-своему. Каждый хороший артист – отдельный мир. Смоктуновский – он кто? Русский? Швед? Англичанин? Никто не сможет ответить. Среди студентов есть американцы в третьем-четвертом поколениях, есть недавно приехавшие из Китая, Филиппин, выходцы из России. Есть, конечно, поправочный коэффициент на обстоятельства, национальные особенности. Например, традиции драматического театра в Америке не столь сильны, как театра музыкального. Это нормально – особенности есть у каждой страны. Особенности лежат не в области творчества, а в режиме работы. Например, стиль работы латиноамериканцев, судя по моему опыту, - аритмия. Как южный танец: сначала сдержанный - мелкие пружинистые движения, потом – мощный взрыв, потом опять – отдых в движении. Нельзя заставлять американского артиста работать столь же последовательно, монотонно, ритмично, как немецкого. Это просто не соответствует его природе. Если заставить его так работать, он на тебя будет смотреть, как на плантатора. Я все это знаю, но мало что учитываю. Если я буду ко всем особенностям приспосабливаться, от меня ничего не останется. Я делюсь со студентами своим опытом, а дальше каждый из них берет тот минимум из того максимума, который я стараюсь им дать.
  • Говорят, что ваш стиль построен на контакте с актерами, на импровизации. Вы не диктатор в работе?
  • Как вам сказать... Нет ни одного режиссера, про которого не говорили бы, что он диктатор. В молодости я тоже прошел путь стремления к диктаторству. В основном, от страха, что ты не сможешь ответить, чего-то не знаешь, к чему-то не подготовлен... Любые диктатуры возникают от чувства страха и неуверенности в себе. Но постепенно ты познаешь что-то другое и обретаешь свободу. В конце концов, конечная цель того, чем занимался Станиславский, - обрести свободу в творчестве. Мне кажется, во второй половине жизни я пришел к этому ощущению. Я не боюсь сейчас приехать в Японию или Китай, или Венесуэлу, встретить группу артистов и начать с ними репетировать. Знаешь, как себя вести. Конечно, я не представляю себе работы над спектаклем без создания некой общины, группы людей, объединенных общими устремлениями, эстетикой.
  • Общины единомышленников?
  • Скорее, общины коллег. Единомыслия требовать нельзя, но можно собрать людей, имеющих общую цель. Единомыслие иногда предполагает одинаковый путь для всех, а каждый по-своему ведет свою игру. При этом все ведут общую игру... Театр – странное дело. Он всегда стремится к успеху, и успех его губит. Русская пословица “от добра добра не ищут” противопоказана театру. Как только ты нашел добро, надо искать другое... Успех моей работы со студентами, так же, как и с артистами (я не разделяю педагогику и практику), состоит в том, чтобы после окончания занятий они стали немного другими. Успех – это не хорошие рецензии, аплодисменты, цветы. Настоящий успех – когда наша совместная работа становится частью биографии, частью судьбы. Театр переводит людей из состояния статики в состояние душевной динамики. В этом и есть задача театра.
“Пограничье чувств”
Вот уже четвертое десятилетие подряд Адольф Шапиро обращается к “Вишневому саду”. В Таллине в 1971 году в его постановке играли ведущие актеры эстонской сцены Юри Ярвет, Линда Руммо, Антс Эскола, Микк Микшер. В восьмидесятые был испаноязычный ”Вишневый сад” в Латинской Америке. В 1993 году театралы говорили о “Вишневом саде” Шапиро в БДТ с Крючковой-Раневской. В 2004 году появился “Вишневый сад” в Московском Художественном театре.
  • “Вишневый сад” – особая пьеса, по которой легко понять, что происходит с тобой и вокруг тебя. Когда я смотрю ее в других театрах, сразу понимаю, кто ставил. Иногда режиссер – Лопахин, иногда он предстает в виде Пети, иногда – в виде Симеонова-Пищика, Фирса и так далее... Если бы мне предложили назвать пятерку лучших пьес мира, я обязательно включил бы в нее “Вишневый сад”. Последняя пьеса Чехова как бы сконцентрировала в себе взгляд уходящего человека, бесконечно любящего этот мир, взгляд сверху. Автор не рядом с персонажем, он - над ним. Он видит и смешное, и грустное, и печальное, и нелепое, и дурацкое. Чехов весь на пограничье чувств, на стыке комедии и трагедии, векового и будничного, каждодневного и вечного. Я очень люблю эту пьесу. Мне она не надоедает. Каждый раз в ней находишь что-то новое. Чехов совсем не дидактичен. Он дает возможность разного взгляда. То, что в театре называется – я не люблю это выражение, но это так – “разные трактовки”. Этой пьесой Чехов, как и Шекспир “Гамлетом”, задал большие загадки человечеству, которые до сих пор можно отгадывать по-разному. То, что критики называют освоением классики, - это множество ответов на одну и ту же загадку. Из этих ответов скапливается опыт работы. В театре есть такое понятие – “отставленная пьеса”. Пьеса написана, ее поставили и нет смысла ставить второй раз. Она отставлена, то есть найдены ответы на достаточно простые вопросы. А у Чехова все время находишь что-то новое. После невероятно успешного спектакля с блестящим актерским составом в Эстонии последующие постановки были вариациями одного и того же. В БДТ я сделал “сильный финт“, пригласив Крючкову на роль Раневской. Там очень хороши были Басилашвили, Лебедев, игравший Фирса, Андрей Толубеев, и все-таки это были вариации на одну и ту же тему. А в спектакле МХТ мне удалось (редко так бывает) принципиально уйти в сторону, по-другому посмотреть на пьесу... Я недавно удивился своему детскому открытию. Все пьесы Чехова состоят из отъездов и приездов, встреч и расставаний. Так ведь в конце концов сама жизнь – история потерь. Родителей, молодости, мечтаний. Хорошо, когда потеря может стать приобретением, когда ты смотришь на жизнь новым взглядом... Целое поле тем заключено в “Вишневом саде“.
  • Как вы считаете, исполнительница роли Раневской Рената Литвинова помогла вам по-новому посмотреть на пьесу?
  • Безусловно. История была такова. Лето 2002 года. Я нахожусь в Америке. Звонит Олег Табаков: ”Знаешь, в 2004 году исполняется сто лет со дня первой постановки Станиславским “Вишневого сада”. К столетию так звезды сходятся, что ты должен поставить новый “Вишневый сад”. Хорошо, конечно, когда звезды сходятся. Я ему сказал: “Олег, отказаться от постановки “Вишневого сада” я не могу, но я не вижу той Раневской, которая мне сейчас нужна для этого спектакля”. “Приедешь в Москву – поищем.” Мы искали долго и никого не находили. Как-то я сидел дома, смотрел телевизор, переключая каналы. Вдруг я увидел Ренату. Она вела какую-то дурацкую передачу, в костюме наездницы рассказывала о лошадях. Меня она поразила. Я увидел, что Рената дурит, “стебается” и понял, что это она, моя Раневская. Я с ней встретился, рассказал о будущем спектакле. Рената сказала: “Все прекрасно, но я никогда не выходила на театральную сцену“. Я предложил: “Давайте встретимся в воскресенье, и вы выйдете. Мы с вами походим по сцене“. Так началась наша работа...
  • Мне кажется, это было абсолютное попадание в роль. Раневская приезжает из Парижа и кажется чужой среди всех. Так ведь и Литвинова – такая же чужая среди всех актеров.
  • Вы говорите – чужая, а я употребляю слово “инопланетянка“. Мне как раз надо было найти такого человека. С ее приходом возникает тема спектакля в спектакле. Раневская настолько же чужда пространству Дома, как Литвинова - МХТ. Они обе живут не здесь, приехали сюда ненадолго, мало понимают в том, что происходит, их чувства далеки, они только вписаны в определенную ситуацию, которую надо пережить и вернуться туда, где привычнее: в Париж...
  • Хорошо, с Ренатой все понятно. Она – инопланетянка. Но остальные актеры вам хорошо известны, не так ли?
  • Сергей Дрейден – один из моих любимых актеров. Я приглашал его в БДТ играть Счастливцева в пьесе Островского “Лес“. Он и во втором московском спектакле у меня играет, в “451 по Фаренгейту” в театре “Et cetera”. Ездит из Питера специально... С Люсей Германовой до этого мы две роли сделали, с Андреем Смоляковым – тоже... Хорошая компания. Талантливые, странные, чудаковатые, со своими характерами люди. С ними было приятно работать.
“Воздух между репликами”
  • Спектакль получается, когда в нем есть что-то помимо текста. В нашем “Вишневом саде“ был еще один пласт. Художником спектакля был Давид Боровский, знаменитый художник Таганки, мой старинный друг. Работа над “Вишневым садом“ стала для него последней работой. Он умер через год с небольшим после премьеры. Он был художником “Сада“ несколько раз, в том числе соавтором спектакля Любимова в Афинах – макет его греческого сада вошел во все театральные учебники. Мы стали думать, что нового мы можем внести в эту пьесу и родилась идея занавеса с парящей чайкой. В каком-то смысле “Вишневый сад“ - это прощание с некоей художественной идеей, которая оплодотворила российский, да и мировой театр. Идеей, подаренной МХТ Чеховым и воплощенной в неких знаках. Один из этих знаков - мхатовский занавес. Он является символом быстротечности жизни, ее изменчивости. Это не пространство жизни, в котором существуют герои “Вишневого сада“, а пространство театра, сцены, в котором живут поэтические персона­жи Чехова. В результате возникла идея трансформирующегося занавеса МХТ, как метафоры трансформации времени.
  • Я сразу вспомнил другой знаменитый занавес – занавес Боровского-Любимова в “Гамлете“.
  • Ну конечно! Но параллели здесь очень общие. Все другое: место действия, время, герои...
  • Как вам кажется, поймет “Вишневый сад” американский зритель?
  • Не знаю. Посмотрим. Американцы, которые были в Москве и смотрели спектакль, приняли его очень хорошо. Я всегда по этому поводу насторожен. Еще не было зрителя, который бы после спектакля мне сказал: “Знаешь, ты такую дрянь поставил”... Один из моих учителей Николай Павлович Акимов на протяжении многих лет сидел на своем спектакле “Тень” по Шварцу. Как-то раз я его спросил, зачем. Он ответил: “Каждый раз сижу и удивляюсь”... Это зависит от контекста времени, каких-то субъективных причин... Поймет - это не то слово. Включатся ли в спектакль... Иногда подходит человек, говорит самые прекрасные слова о спектакле, а ты смотришь в его глаза и понимаешь, что спектакль прошел мимо. Другой подойдет, чего-то промычит, и ты видишь, что он взволнован. Как говорится, спектакль в него “попал”.
  • Чеховские пьесы обычно “попадают” в зрителей...
  • Интерес к Чехову – удивительное явление. Его имя известно во всем мире. Он – самый европеизированный драматург, оказавший огромное влияние на развитие драматургии XX века в том числе и на американскую драматургию. На Уильямса, Олби... Чехов уловил нечто такое, что трудно выразить словами. Воздух между репликами, пространство паузы, музыкальная структура. Вот, скажем, Корней Чуковский написал сказку “Муха-цокотуха”. Уже сколько поколений людей читает ее своим детям. По этим же законам он написал сказку “Бибигон”. Она известна гораздо меньше. Почему? Непонятно. Соединение слогов... Чехов умеет рассказать о драмах в мирной жизни. Постановки Чехова исчезают, когда начинаются войны. Ставят Шиллера, Шекспира. А Чехов уловил невероятную драму повседневности.
  • Если бы сегодня вам предложили поставить “Вишневый сад”, вы бы опять согласились?
  • Не удержался бы.
  • И это опять был бы другой спектакль?
  • Наверняка. Мне нравится разгадывать загадки Чехова. Вот вам пример. В одной сцене пьесы Раневская слышит звуки музыки, прислушивается, а Гаев ей говорит: “Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас”. Зачем Чехову понадобился еврейский оркестр? Дворяне еврейский оркестр не приглашали к себе домой. И я вдруг понял. Разгадка – в вопросе Раневской: “Он еще существует?” Еврейский оркестр – часть уходящей жизни, как “Вишневый сад”. Тут Чехов пожертвовал правдой во имя художественности. Он это делал часто... Чехова упрекали за фамилию Раневская. Говорили, что таких дворянских имен не бывает. У дворян никогда не было вишневых садов – были яблоневые. Что тут скажешь? Бунин оставался великим прозаиком, когда стихи писал, а Чехов даже когда писал прозу, был поэтом.
  • Вы что-то изменили для съемки, или мы увидим тот самый спектакль, который идет на сцене МХТ?
  • Специально никаких изменений никто не делал. Другое дело - снимает ли оператор в тот момент то, что я хочу видеть. Это все-таки не телеверсия. Спектакль снят репортажно, чтобы иметь представление, как он идет на сцене. У меня, у Ренаты, у других актеров взяли короткие интервью перед спектаклем. Не знаю, войдут ли они в запись...
“Театр рождается из хаоса“
  • Адольф Яковлевич, как вас сегодня представлять? Как независимого режиссера?
  • Я прожил две большие режиссерские судьбы. Одну - тридцать лет со своим Рижским театром. Вторую - как независимый режиссер.
  • Как вам живется сегодня? Комфортно?
  • Достаточно комфортно, хотя любой ответ на этот вопрос будет глупым. Не может быть комфортно человеку, занимающемуся театром. Всегда раздрызг, метания, неудовлетворенность. Когда режиссеру становится комфортно, значит, он умер. Театр любит крайности. Тридцать лет я провел только со своим театром, теперь я - свободный художник. Нельзя наполовину.
  • Что лучше – иметь театр-дом или ставить в разных театрах?
  • И там, и там есть свои достоинства и недостатки. Это необъятная тема...
  • От одной необъятной темы - к другой. Что сегодня происходит с русским театром?
  • Сейчас театр интересный. Он меняет свое лицо, он разноликий в отличие от советского времени. Как поэт в России больше, чем поэт, есть какое-то мессианское назначение в русском театре. Во всяком случае, его создатели так думают. Сколько людей погибло на войне, скольких сгноили в лагерях, скольких выслали или вынудили уехать, а все равно залы полны и театры живы. В России к театру особая любовь. Мощная энергетика есть в московской театральной жизни. Как в Лондоне, Берлине, Париже. Может быть, оттого, что реальная жизнь сложная, нестабильная, меняющаяся. Театр рождается из хаоса.
  • Вы принимаете работу режиссеров нового поколения? Бутусова, Богомолова, Серебренникова?
  • Абсолютно. Это очень талантливые люди. Они делают театр завтрашнего дня.
  • Какие у вас планы на ближайшее будущее?
  • Я выпустил в Большом театре оперу Пуччини “Манон Леско” с Анной Нетребко. Премьера прошла 16 октября.
  • Это новый для вас жанр, оперный?
  • Когда-то в Риге я ставил ораторию Онеггера “Жанна Д’Арк на костре”, семь лет назад - “Лючию ди Ламмермур“ с Хиблой Герзмава в Московском театре Станиславского и Немировича-Данченко. Так что жанр не совсем новый. Теперь ждем новостей из Америки, как пройдут показы “Вишневого сада“.
Nota bene! В “большом” Чикаго спектакль “Вишневый сад” будет демонстрироваться 16 ноября в 7.00 pm в помещении Josephine Louis Theater по адресу: 20 Arts Circle Drive, Evanston, IL 60208 (located on the southeast part of the Evanston campus of Northwestern University just off Sheridan Road and Campus Drive, the Louis Theater faces the parking structures)Заказ билетов – на сайтеhttps://web.ovationtix.com/trs/cal/1771/1477972800000. Все новости о проекте “Stage Russia HD - на сайте http://www.stagerussia.com/
Фотографиии к статье:
Фото 1. Адольф Шапиро
Фото 2. Постер к спектаклю “Вишневый сад”
Фото 3-7. Сцены из спектакля “Вишневый сад”. Фотографии предоставлены МХТ имени Чехова

Комментариев нет: